Книжно-Газетный Киоск

Обзор журнала «Зинзивер», № 2, 2023


Сквозная «Исповедь» пронизана субстанцией логичной грусти: исповедальные тона, вытекающие из длительного опыта бытования на земле, подразумевают оные:

Осень мраком накрыла
и так тихо в душе,
словно все уже было
и не будет уже.
И одна лишь забота:
вроде, все уж сказал,
а не сказано что-то
про перрон и вокзал,
про разлад и разлуку…

Красиво и музыкально, питательным духовным млеком льются стихи Евгения Каминского, чьей большой подборкой открывается новый номер «Зинзивера» за 2023 год.
Песни «Зинзивера» различны; и верлибры Михаила Кузьмина, следующие за рифмованной поэзией Каминского, словно дают славный контраст, показывая широту амплитуды русского звука, смысла, эстетики:

Красота спасет мир
не сегодня
так завтра
не завтра
так послезавтра
не послезавтра
так послепослезавтра
не послепослезавтра
так послепослепослезавтра…
………………………………..
………………………………..
Интересно,
какой это будет
день недели?
Пятница
Суббота
Воскресенье…
Неужели понедельник?

Метафизика, оттеняемая иронией… То сочетание, какое отдаляет осуществление полетного афоризма в бесконечность… Увы.
Ольга Иванова формирует дальнейшую историю Пигмалиона, и цикл, представленный лентой страниц журнала, наименован «Продолжение Пигмалиона»:

он лепил ее так что трещала искрá в волосах
что и дерзкое око стращала дыра в небесах
что оттóлева лило как водится как из ведра
и пекло и палило и вспять обращало ветра

он c бессонных небес в исступлении тайных атак
так ее окликал опекал и алкал ее так
что и стены сметало и ставни срывало с петель
что бывало и битое сткло им бывало — постель

Словарь поэта интенсивно насыщен, окрашен современностью и густ, как летняя трава.
…Яркая вспышка верлибра Дмитрия Артиса поражает высоким отношением к жизни и братьям нашим меньшим:

Я ничего не делал,
только представил,
что должен
тебя защитить,
пока ты бегаешь
по минному полю,
спасая бездомных котят.

Рифмованный стих, которым также представлен поэт, ярко переливаясь областями воспоминаний, вспыхивает тонкими ленточками грусти, логично прослаивающей бесконечно бегущую жизнь:

Если праздник, то счастье приходит звеня,
бубенец да гармошка полночи.
Запевала родня, посмотрев на меня:
«…и закрыл свои карие очи».

Я — мальчишка, наверное, лет четырех,
беспросветно улыбчив и прочен…
Но меня окрестила родня «кабысдох»,
напевая про карие очи.

Зримость стиха велика: в оный праздник можно войти.
…Словно из дебрей мистики растущие стихи Софьи Рэм дозированно мешают красоту и повседневность, тайну бытийных красок и узлы взаимоотношений людей:

Цветы
Были созданы не для еды —
Как я и ты,
Как вулканы и льды.

Цветы заключают в себе цвета,
Умирает их красота,
Семена рассевая везде —
Вечной жизни тень на холсте.

Белый стих Инны Тепловой распускается пышным цветением яви; вспоминаются – почему-то – густые грозди сирени; и крутая лепка стиха колоритно показывает жизнь, именно ТАК понятую поэтом:

Начнут фотографировать — смотрю
куда угодно, но не в объектив.
Я специально направляю взгляд
на жирные обойные узоры,
на тощую собаку за окном,
куда угодно, в сторону любую,
но только на фотографа — ни-ни.

Юмор пропитывает субстанцией бытия поэзию Евгения Лесина. Однако ернические бодрые мотивы становятся со временем глуше, опыт, нарастающий тяжелой кожей на шар мозга, дает о себе знать:

Я пока еще не умер,
Но уже вовсю болею.
Вот и мой хваленый юмор
Все чернее и чернее.

Вот и девки все моложе —
Те, что мучают в постели.
И от их бесстыдной дрожи
Пятна трупные на теле.

Ирония, конечно, не изменяет поэту. А сквозь нее видна метафизика. Метафизика слова и жизни.
Развернется поэтическое действо Евгения Степанова – представлены стихи из готовящейся книги «Преодоление»:

Жизнь — это храм и кап(н)каны борделя;
страстная кровь и страстная неделя.

Жизнь — на плече у меня малолетка;
жизнь — это смерть, вожделенно и метко

бьющая в цель; это снова-здорово.
Жизнь — это сосны в поселке Быково.

Жизнь — это жизнь и строка Мандельштама.
Жизнь — это Настя, Наташа и мама.

Жизнь — это жизнь; схватка духа и тела.
Жизнь — это Фёдоров; общее дело.

Словно формулу жизни выводит поэт, протягивая знаки страсти ее к бесконечному финалу общего дела, сложно сформулированного старым русским философом Николаем Фёдоровым.
Туго стягивает поэт стихи жёсткой проволокой мысли:

Страна по швам — точь-в-точь шинель —
Трещит. И пасмурно, и склизко.
И бредит пьяный, как бордель,
Болван прикормленный — Бориска.

Целебный корень на Луне
Растет, людей не воскрешая.
И боль, как молния, во мне
Летает — дура шаровая.

Волшебные огоньки продуманных и осознанных ощущений зажигаются в строках, заставляя читателя вглядываться себя, задумываться о своей судьбе, вершить душевную работу.
Два перевода из болгарского поэта Станислава Пенева, исполненные Степановым, живописны и поражают всеприятием жизни:

Варна, родная, — открытая чакра,
Варна, родная, — люблю как сестру.
Чайки кричат о погоде на завтра.
Здесь я родился, и здесь я умру.

Ярко, как всегда, работают пародии Евгения Минина; точно подмечая характер всякой поэтической одарённости, пародист заостряет определённые стилистические детали авторов, делая это смешно, но не зло.
Итак, второй номер «Зинзивера» выпущен на волю; он исполнит множество песен, вслушиваясь в которые, можно помочь расти… собственной душе.

Александр БАЛТИН