Поэзия
Елена Иванова
Поэт, критик. Родилась в Санкт-Петербурге. Член литературной студии при СПР «Молодой Петербург». Принимала участие в поэтических фестивалях «Петербургские мосты» и «Полилог», в конференциях молодых литераторов Северо-Запада при Союзе писателей России. Стихи Елены Ивановой публиковались в «Невском альманахе», «Литературной газете», «Литературном Петербурге», альманахе «Молодой Петербург» и др. Автор ряда критических и публицистических статей, книги критических заметок «Реплика» и книги стихов «Прогулка». Лауреат литературной премии «Молодой Петербург» в номинации «критика» (2009). Живет в Санкт-Петербурге.
Поэт, критик. Родилась в Санкт-Петербурге. Член литературной студии при СПР «Молодой Петербург». Принимала участие в поэтических фестивалях «Петербургские мосты» и «Полилог», в конференциях молодых литераторов Северо-Запада при Союзе писателей России. Стихи Елены Ивановой публиковались в «Невском альманахе», «Литературной газете», «Литературном Петербурге», альманахе «Молодой Петербург» и др. Автор ряда критических и публицистических статей, книги критических заметок «Реплика» и книги стихов «Прогулка». Лауреат литературной премии «Молодой Петербург» в номинации «критика» (2009). Живет в Санкт-Петербурге.
В ВИШНЕВЫХ КОСТОЧКАХ СЕРДЕЦ
* * *
* * *
Как собаку на цепи,
Ночь меня держала в доме,
Била ледяной ладонью,
Приговаривая: «Спи.
Тихий час. А лучше — три.
Воет пес голодный глухо.
По шоссе шныряет шлюха —
Саша с сушкой. Не ори».
Ночь звереет. Горяча
Неба черного пеленка.
Нелюбимому ребенку
Не позволено кричать.
Ночь меня держала в доме,
Била ледяной ладонью,
Приговаривая: «Спи.
Тихий час. А лучше — три.
Воет пес голодный глухо.
По шоссе шныряет шлюха —
Саша с сушкой. Не ори».
Ночь звереет. Горяча
Неба черного пеленка.
Нелюбимому ребенку
Не позволено кричать.
* * *
Мир окраин, который оглох,
От которого некуда деться,
Где вцепляется чертополох
Коготками шершавыми в сердце,
Как в рукав твой — сухая рука
Злой старухи, цветы продающей
На углу у пивного ларька.
В переулке становятся гуще
Воздух, пыль на асфальте, трава.
Бьется шагом медлительно-гулким
Равнозначная слову «жива»
Пустота и бесцельность прогулки.
От которого некуда деться,
Где вцепляется чертополох
Коготками шершавыми в сердце,
Как в рукав твой — сухая рука
Злой старухи, цветы продающей
На углу у пивного ларька.
В переулке становятся гуще
Воздух, пыль на асфальте, трава.
Бьется шагом медлительно-гулким
Равнозначная слову «жива»
Пустота и бесцельность прогулки.
* * *
Я себе говорить разрешу, но
Лишь прислушавшись, так,
Чтобы голос метельного шума
Бил предсердиям в такт,
И слова незаметно и сразу
В твой сложились портрет,
И себе не прощенные фразы,
Пустословие, бред —
Все, зачеркнуто утром, простилось.
Снег на вороте бел.
Распустила себя, раз пустилась
В разговор о тебе.
Лишь прислушавшись, так,
Чтобы голос метельного шума
Бил предсердиям в такт,
И слова незаметно и сразу
В твой сложились портрет,
И себе не прощенные фразы,
Пустословие, бред —
Все, зачеркнуто утром, простилось.
Снег на вороте бел.
Распустила себя, раз пустилась
В разговор о тебе.
* * *
Идем в кабак, как под венец
И отражаемся в витринах,
Неповторимы, высоки.
В вишневых косточках сердец,
В их нежных терпких сердцевинах
Уже шевелятся ростки.
И выход ищут наугад,
И заслоняют наши лица,
Ветвями становясь, шумят.
А значит, неизбежен сад,
В котором тянет заблудиться.
Растут деревья в нем подряд,
Гуськом, в затылок.
И отражаемся в витринах,
Неповторимы, высоки.
В вишневых косточках сердец,
В их нежных терпких сердцевинах
Уже шевелятся ростки.
И выход ищут наугад,
И заслоняют наши лица,
Ветвями становясь, шумят.
А значит, неизбежен сад,
В котором тянет заблудиться.
Растут деревья в нем подряд,
Гуськом, в затылок.
Другу
Никаких страстей, myfriend, никаких страстей.
Позабудь ее имя и адрес. Отныне
Называй ее только лирической героиней,
Опиши в двух строчках и положи в постель
К созданному лирическому герою.
Соглашайся всегда на монтаж кинолент,
Никогда — на участие в них, myfriend.
Знаю, первое нестерпимее, чем второе.
Позабудь ее имя и адрес. Отныне
Называй ее только лирической героиней,
Опиши в двух строчках и положи в постель
К созданному лирическому герою.
Соглашайся всегда на монтаж кинолент,
Никогда — на участие в них, myfriend.
Знаю, первое нестерпимее, чем второе.
* * *
Еще живет все то, что истолочь
Не хватит ни терпенья, ни отваги,
И будет жить, когда наступит ночь,
Когда слова заскачут по бумаге
Во всю свою безудержную прыть,
Когда во сне закашляет ребенок,
Когда меня сильнее будет бить
Ногами жизнь, чем спившийся подонок,
И выбьет из моих карманов медь
Звенящих дней, которых нет яснее,
И если я в лицо увижу смерть,
Увидишь, это встанет вровень с нею.
Не хватит ни терпенья, ни отваги,
И будет жить, когда наступит ночь,
Когда слова заскачут по бумаге
Во всю свою безудержную прыть,
Когда во сне закашляет ребенок,
Когда меня сильнее будет бить
Ногами жизнь, чем спившийся подонок,
И выбьет из моих карманов медь
Звенящих дней, которых нет яснее,
И если я в лицо увижу смерть,
Увидишь, это встанет вровень с нею.
* * *
Теперь принадлежи. Лежи.
И крылья, в линию косую
Растянуты, решили жить,
В ладонях веер образуя.
Лежи, упавшая без сил,
Пока звучит простой и краткий
Мотив, который уложил
Тебя, как выстрел из рогатки.
И крылья, в линию косую
Растянуты, решили жить,
В ладонях веер образуя.
Лежи, упавшая без сил,
Пока звучит простой и краткий
Мотив, который уложил
Тебя, как выстрел из рогатки.
* * *
Мельницей быть на полынном лугу,
Чтобы лишь ветер да скрип разговора,
Чтобы из дикого сорного вздора
Эту проклятую злую муку
Без передышки молоть и молоть,
Сыпать в амбары да складывать были,
Были о тех, что отважно делили
Счастья насущного горький ломоть.
Он пропитался отравами трав,
Если черствеет, становится камнем.
Горечь его не иссякнет, пока мне
Лопасти не обломают ветра.
Чтобы лишь ветер да скрип разговора,
Чтобы из дикого сорного вздора
Эту проклятую злую муку
Без передышки молоть и молоть,
Сыпать в амбары да складывать были,
Были о тех, что отважно делили
Счастья насущного горький ломоть.
Он пропитался отравами трав,
Если черствеет, становится камнем.
Горечь его не иссякнет, пока мне
Лопасти не обломают ветра.
* * *
Снежной Фонтанки пуховый платок
Вставлен в оконные рамы, как в пяльца.
Бабушка крестит крутой кипяток
Мелким и быстрым движением пальцев.
Чашки огромной надтреснуто дно —
Пережила остальные в сервизе,
Чтобы с хозяйкой своей заодно
В окна глядеть, как в немой телевизор.
Вставлен в оконные рамы, как в пяльца.
Бабушка крестит крутой кипяток
Мелким и быстрым движением пальцев.
Чашки огромной надтреснуто дно —
Пережила остальные в сервизе,
Чтобы с хозяйкой своей заодно
В окна глядеть, как в немой телевизор.
* * *
Длится странная жизнь непрерывной попыткой
Оказаться не здесь.
Ты бежишь, как клубок. Кто-то тянет за нитку.
Размотаешься весь,
Изменяя маршрут на ухабах событий
И теряя объем.
Так клубок постепенно становится нитью,
Находившейся в нем.
Так себя разворачиваешь до основы.
По сигналу «отбой»
Ты, бегущее вдаль голосящее слово,
Снова станешь собой.
Оказаться не здесь.
Ты бежишь, как клубок. Кто-то тянет за нитку.
Размотаешься весь,
Изменяя маршрут на ухабах событий
И теряя объем.
Так клубок постепенно становится нитью,
Находившейся в нем.
Так себя разворачиваешь до основы.
По сигналу «отбой»
Ты, бегущее вдаль голосящее слово,
Снова станешь собой.