Все начиналось с чистой, наивной, волнующей, и, как тогда казалось, несбыточной детской мечты. Сама природа, среди которой я вырос, затрагивая и пробуждая все глубинные, далеко спрятанные чувства, заставляла любить, восхищаться, переживать и, конечно же, мечтать. А мечтал я увидеть мир.
Однажды осенним вечером, когда ранние сумерки опустились на землю и все вокруг быстро потемнело, мой брат Урал, которому тогда было чуть больше 11 лет, повел меня смотреть поезда. Я, постоянно спотыкаясь, но чувствуя надежную и, как мне казалось тогда, самую сильную руку на земле, уверенно семенил рядом с братом, который фонариком освещал наш путь по промерзшей земле. Наконец мы поднялись на небольшой холм за деревней и внезапно перед нами в низине в километре от нас открылся освещенный цепочками мерцающих огней и залитый лучами света станционный поселок. От внезапного восторга, охватившего меня, я чуть не задохнулся и широко открытыми глазами смотрел на это фантастическое явление. Мне тогда показалось, что небольшой станционный поселок, освещенный мерцающими огнями, и есть тот самый новый мир, который манил к себе светом уличных фонарей. Внезапно, в ночной осенней тишине, где-то вдалеке послышался протяжный гудок и перестук колес приближающегося поезда. Брат затеребил меня за воротник: «Смотри, сейчас появится поезд, смотри вот туда!» Вдруг из-за деревьев появился луч прожектора локомотива, а за ним на открытое пространство перед мостом выскочил освещенный квадратами окон первый вагон, за ним второй, третий… Светящийся поезд, весь какой-то праздничный, весело перестукивая колесами, не останавливаясь, проскочил через нашу небольшую станцию и, просигналив прощальным гудком, исчез за поворотом. Постепенно затих и шум колес удалявшегося состава. Я, совершенно ошеломленный увиденным, молча стоял около брата, и мне вдруг так захотелось оказаться внутри теплого, светлого вагона, сесть около окна и уехать далеко-далеко в будущее. Я тихо спросил у брата: «Кто там, а… И куда они едут?» Брат, совершенно не удивляясь заданному вопросу, ответил: «Там люди, едут они в Уфу».
Я хотел спросить, зачем они туда едут, но неожиданно с неба тихо, крупными хлопьями начал падать долгожданный снег. Мы с братом одновременно протянули руки и на наши ладони падали снежинки и таяли. Снег постепенно тонким белым покрывалом укрыл землю, и вокруг стало светлее. Вдруг брат схватил меня за руку, и мы побежали домой. Я на ходу пытался несколько раз оглянуться, но уже ничего не увидел, кроме сплошной снежной пелены, освещенной зарей станционного света.
Это чувство восторга осталось в моей памяти на всю жизнь. Преодолевая очередную жизненную высоту, я всегда знал, что за ним увижу залитый светом новый, знакомый мне с детства, освещенный множеством огней светлый мир. И почти никогда не обманывался в своих ожиданиях. Волнующий и сжимающий сердце восторг позже перерос в осознанную мечту, которая влекла меня далеко-далеко в неизведанное. Мечта определила основную цель жизни. Стремление к цели заставляло меня всю жизнь преодолевать новую высоту и кочевать с одного места службы на другое по бескрайним просторам нашей огромной страны в поисках своего военного счастья.

…Все волнения позади, экзамены сданы и осталось пройти последнее испытание – мандатную комиссию, на которой моя судьба будет решена окончательно. Всего один шаг оставалось сделать до осуществления детской мечты – поступления в военное училище. Все экзамены я сдал на хорошие оценки, набранная сумма баллов позволяла без особых волнений идти на заседание мандатной комиссии, но в сердце с самого утра закралось тревожное чувство, которое заставляло меня все время беспокоиться и сомневаться. И для тревоги был повод – в моем личном деле не хватало одного важного документа – в районном военном комиссариате по каким-то причинам не оформили допуск по режиму секретности. Из-за этого документа возникли непредвиденные препятствия, которые могли изменить мою судьбу. В жизни часто бывает так, когда чье-то равнодушие или халатность ставят перед человеком неожиданные барьеры, и не каждый может их преодолеть. Такое препятствие возникло, когда перед самым отъездом на призывном пункте города Уфы мне объявили, что вызов из училища не прислали из-за отсутствия допуска и по этой же причине меня не могут отправить для поступления в военное училище. Сначала я растерялся и, по мере осознания произошедшего, чувство растерянности сменилось обидой и отчаянием. Стало так тоскливо, что мне показалось – жизнь на этом закончилась. В голове вертелась единственная мысль: как же я вернусь домой, и как я буду смотреть в глаза друзьям? Мне было стыдно, что по какимто, совершенно не зависящим от меня причинам я оказался негодным для поступления в военное училище. Я отошел в сторону, сел на старый фибровый чемодан и опустил голову, чтобы окружающие не увидели моих глаз, из которых готовы были сорваться слезы обиды.
После минутной слабости я взял себя в руки, встал и решительно направился за остальными в здание призывного пункта. В комнате, где полным ходом шла подготовка к отъезду абитуриентов, за столом сидел майор и заполнял какие-то документы. Я уверенно подошел к нему и начал говорить. Наверное, я был столь убедителен, что он, отложив в сторону бумаги, внимательно посмотрел на меня и переспросил: «Я вижу, ты очень хочешь поступить в военное училище?»
«Я об этом мечтал с детства!» – воскликнул я. «Хорошо, мне нетрудно направить тебя вместе с остальными в Рижское училище. Но ты должен понимать, что нет никакой гарантии, примут ли тебя. Но попробовать стоит, в любом случае получишь бесценный опыт, и на следующий год, если не передумаешь, тебе легче будет поступать. Так что, решай, поедешь в этом году или еще год поживешь у мамы?» Так меня внесли в списки отъезжающих. Иногда от одного человека, который не боится взять на себя ответственность и к своим обязанностям относится не по букве инструкции, а по велению сердца, зависит судьба человека.
Группу абитуриентов из семи человек построили, назначили среди нас старшего команды, проинструктировали, выдали проездные и другие сопроводительные документы. Нам оставалось только попрощаться с родными, занять свои места в плацкартном вагоне и ехать навстречу новому, неизведанному и незнакомому миру. Добирались мы в Ригу через Москву. Впечатления от поездки вытеснили беспокоящие меня мысли, и я наслаждался путешествием.
В Ригу мы приехали вечером, нас встретил офицер комендатуры военных сообщений и капитан – представитель училища. Убедившись, что мы прибыли благополучно, офицер повел нас пешком через город в училище. Мы на ходу с любопытством разглядывали незнакомые улицы, старинные здания, прохожих. Напротив вокзала, на канале, свободно плавали белые и черные лебеди, а пожилой человек с детьми подкармливал их хлебом. Снующие среди грациозных птиц дикие утки пытались раньше всех схватить лакомые кусочки. Мы остановились и с любопытством начали наблюдать за этой птичьей возней, пока капитан не напомнил нам, что пора двигаться.
Здание пятого корпуса училища, куда мы пришли, оказалось недалеко от вокзала. Нам объявили, что завтра мы отбываем в летние лагеря, где и будем сдавать вступительные экзамены.

Все это я вспоминал, стоя у дверей, за которыми заседала мандатная комиссия. К сожалению, из семи прибывших со мной из Уфы ребят четверо, не выдержав конкурсных экзаменов, были вынуждены уехать домой. Мои новые друзья, с которыми я успел подружиться в период вступительных экзаменов, у которых не было проблем с документами, весело и непринужденно ожидали своей очереди. Время от времени двери открывались и из зала выскакивали довольные и счастливые новоиспеченные курсанты – вчерашние абитуриенты. Наконец, очередь дошла и до меня.
Как нас учили, я бодро прошел, печатая шаг по ковровой дорожке, и остановился на установленной дистанции от членов комиссии. Громко и четко доложил о своем прибытии. С двух сторон от стола приемной комиссии, вдоль стен расположились наши будущие преподаватели и воспитатели, и, как я успел заметить, большинство из них были старшие офицеры. При моем появлении многие, как мне показалось, оживились, с любопытством поглядывали на меня. За отдельным столом сидели начальник курса и курсовые офицеры.
Старший лейтенант Кривошеин, наш курсовой офицер, начал докладывать о моих успехах, подробно перечислил оценки, полученные на вступительных экзаменах, дал краткую характеристику, отметил достижения в спорте и в конце добавил: «У представленного абитуриента учится в нашем училище его двоюродный брат Якупов Руслан, который закончил два курса только на отличные оценки, и мы надеемся, что младший брат, следуя его примеру, также будет отлично учиться. Несмотря на то, что абитуриент Салимов закончил сельскую национальную школу, его знания были оценены как весьма хорошие, особенно по математике и физике, и при определенной уверенности в ответах могли бы отличными.
Мне было чертовски приятно, что заслужил хорошую характеристику, и заметил, что у многих офицеров любопытство сменилось одобрительными улыбками. Неожиданно, как-то по отечески, обратился ко мне начальник училища генерал-майор Глущенко: «Откуда ты родом, сынок?» На мгновение растерявшись, тихо ответил: «Из Башкирии». «Из каких мест родом, из какого района?» – переспросил генерал. «Из Чишминского района», – еще более теряясь, ответил я.
Седой генерал встал, поправил китель, который украшали многочисленные колодки орденов и медалей, вышел из-за стола и, улыбаясь, продолжил: «Значит, говоришь – деньги есть – Уфа гуляем, денег нет – Чишма сидим?!»
«Так точно! Товарищ генерал, откуда вы знаете нашу поговорку?!» – удивился я. Все вокруг заулыбались, генерал, также улыбаясь, ответил: «Как не знать? Я всю войну провоевал вместе с твоими земляками – в башкирской дивизии». Потом, уже совершенно серьезно, продолжил: «Дивизия формировалась в поселке Алкино, в вашем районе. С ними мы прошли все самые тяжелые испытания, которые когда-либо выпадали людям!»
Передо мной стоял высокий, седой генерал, задумчиво вглядываясь в мое лицо, словно вспоминая и узнавая во мне знакомые черты тех башкирских солдат, с которыми он прошел фронтовые дороги, многие из которых не вернулись с войны… Воспользовавшись паузой, со своего места рванулся какой-то майор.
– Товарищ генерал-майор! – встрял он. – Старший уполномоченный особого отдела КГБ СССР майор Петров, – представился он. – На абитуриента Салимова не оформлен допуск по форме № 2 и согласно положению мы не имеем права принять его в режимное училище!
Майор еще что-то хотел добавить, но генерал нахмурился и строгим жестом остановил его.
Вот и наступил «момент истины», о котором меня предупреждали. От волнения я зажмурил глаза и опустил голову, мне стало стыдно перед генералом, как будто я хотел кого-то обмануть, обойти все установленные правила и, повинуясь только своему желанию, упорно добивался цели. Но ведь все же знали об отсутствии документа и меня допустили к сдаче вступительных экзаменов!
Тут в наступившей тишине прозвучал твердый голос генерала: «Даю Вам две недели на оформление допуска на курсанта Салимова. Об исполнении доложить лично!»
Слово «курсант» означало, что я с этого момента зачислен в военное училище. Через минуту генерал подтвердил мою догадку: он подошел ко мне, пожал руку и поздравил с поступлением в Рижское высшее военное командное училище имени маршала Бирюзова.
Его слова на всю жизнь врезались в мою память. Он тогда сказал: «Товарищ курсант!
Поздравляю с поступлением в наше военное училище! Я уверен, что через пять лет ты получишь первое офицерское звание. Носи погоны с гордостью, береги честь офицера, будь достоин светлой памяти своих земляков, воевавших и погибших в Великой Отечественной войне!»
После этого он, словно вспоминая что-то, на минуту задумался и как-то ласково, с теплотой в голосе, но при этом твердо, делая ударение на каждое слово, продолжил: «Хороший народ башкиры! Воины! Я с ними прошел всю войну! Запомни, башкирские воины – твои предки воевали за тебя, за твое будущее! Не забывай об этом. Будь достоин памяти своих земляков!» Я до сих пор помню твердое рукопожатие и теплоту его рук. Я всегда помнил слова генерала Глущенко Андрея Владимировича и свое короткое обещание – тогда в ответ я просто сказал: «Есть, товарищ генерал!»

На выбор будущей профессии повлияли мои двоюродные братья Якуповы – Руслан и Ильдус.
Старший из братьев, Ильдус, уже был офицером и служил в Казахстане, младший учился в Рижском высшем военном командном училище. Мой сосед по дому Суфиян-агай Динисламов был морским офицером и, когда он приезжал в деревню в белом парадном кителе и с кортиком на боку, все мальчишки сбегались посмотреть на него.
Но главную, решающую роль в выборе профессии сыграл отец. Мой отец, капитан в отставке Бакир Ишмухаметович Салимов, закончил перед самой войной Сызранское пехотное училище, участвовал в финской войне, а в Великую Отечественную войну воевал в составе 13-ой гвардейской дивизии, которой командовал легендарный генерал Родимцев. Он прошел путь от командира взвода до командира батальона, был ранен в Сталинграде, но не стал эвакуироваться на другой берег и не оставил свою роту.
Под Курском, летом 1943 года, мой отец получил тяжелое ранение и в звании капитана был демобилизован по инвалидности. Награжденный многими орденами, отец для меня был не только героем, но и примером честной службы Родине. Первым орденом Красной Звезды он был награжден за финскую войну, второй получил за Сталинград. «В боях с германским фашизмом при обороне г. Сталинграда с 15 сентября по 24 сентября 1942 г. гв. лейтенант Салимов проявил мужество, отвагу и бесстрашие…» – написано в наградном листе отца, копию которого мне прислали из Центрального архива Министерства обороны. Я обязательно еще напишу об отце и о тех героях, которые отстояли нашу страну от фашистских завоевателей. Эти примеры и повлияли на мое решение стать военным. О своем решении я долго не мог рассказать матери. Я младший сын в семье и должен был, согласно нашим обычаям, заботиться о родителях. Мои старшие братья жили далеко – один в Норильске, другой в Ленинграде. Средний брат и сестра жили в Уфе, и мне самой судьбой было определено остаться в деревне рядом с мамой.
Поэтому я долго не решался открыть ей свою мечту, но как-то вечером я все же рассказал о своем решении. Мама прослезилась, но полностью поддержала меня в стремлении учиться. Я в неоплатном долгу перед нею.
Когда уже поступил в военное училище, из военкомата маме прислали поздравительную открытку, где ей сообщили о моем поступлении, благодарили за прекрасное воспитание сына – будущего офицера и защитника Родины. А еще вежливо пригласили в районный военкомат в поселок Чишмы для оформления того самого пресловутого допуска, из-за которого меня могли не принять в училище. Присутствие мамы было необходимо, потому что нужны были сведения о моих родных…
Потом она рассказывала, что за всю свою жизнь она впервые услышала в свой адрес столько теплых слов от официальных властей. Маму в военкомате угостили чаем, конфетами и подарили небольшой чайный сервиз, на машине довезли домой. Спасибо майору Курмашеву, который в те годы работал в Чишминском РВК.

Годы учебы пролетели быстро, но мне пришлось заканчивать уже Ростовское высшее военное командно-инженерное училище имени главного маршала артиллерии М.И. Неделина. В 1977 году Рижское училище было расформировано и наш факультет перевели в город Ростов-на-Дону. По окончании училища я был определен в Сибирский военный округ. Служба была нелегкой, но интересной. Служебная карьера складывалась удачно, и уже через несколько лет я был назначен заместителем командира дивизиона. Эта должность открывала прямую дорогу в Москву для поступления в военную академию. Однажды зимой, после смены с боевого дежурства, я с личным составом прибыл в полевой лагерь, находящийся километрах в трех от позиций ракетного дивизиона. Сибирский мороз быстро загнал всех в палатки, а мы с офицерами, потирая замерзшие лица, направились в штабную палатку для подведения итогов ночного марша и разбора первого дня учений.
В палатке было тепло и уютно. В углу стояла печка-буржуйка, в которой горели березовые поленья. Дневальный-истопник рядовой Мкртчян поддерживал в палатке порядок. Деревянные полы палатки были чисто подметены, посередине стояли складной стол и стулья. Лампочка над столом горела тусклым огнем и подмигивала в такт тарахтящему гдето за лагерем движку.
Как командир дежурных сил, я подвел итоги выполнения задач боевого дежурства за прошедшие сутки и передал офицерам благодарность командира дивизии за успешно организованный и проведенный марш на полевые позиции. Мы уже сутки были на ногах. После краткого подведения итогов, напомнив офицерам, чтобы истопники не спали, а исправно следили за печками, решил отпустить их на отдых. Но тут рядовой Мкртчян с кавказским радушием предложил офицерам попить чайку, и все с радостью согласились. Рядовой Мкртчян призвался из Нагорного Карабаха. До армии он окончил педагогический институт и даже успел поработать завучем школы. До сих пор по своей школьной привычке, когда заступал на боевое дежурство начальником расчета, рядовой Мкртчян, обращаясь к солдатам, мог скомандовать: «Дети! Бегом в строй!» И солдаты совершенно серьезно, словно ученики, бежали исполнять его команды. Он был хороший солдат, отлично знал свою воинскую специальность. Как всем нам, завтра и ему предстояло заступить на боевое дежурство. Вот тогда за чаепитием Мкртчян вдруг задал вопрос, который я потом часто вспоминал. Он спросил как-то между прочим, но совершенно серьезно: «Товарищ старший лейтенант! Как вы думаете, война будет?» Я, как на политзанятиях, начал рассказывать о несокрушимой боевой мощи Советской Армии и Военно-морского флота, о Ракетных войсках стратегического назначения, в которых мы служим, и что мы не допустим, чтобы мировой империализм мог посягнуть на завоевания нашей социалистической Родины… И вдруг, понимая, что вопрос задан не из праздного любопытства, осекся на полуслове и замолчал. После некоторой паузы спросил у него: «Мкртчян, а у тебя кто-нибудь воевал в Великую Отечественную?»
«Да, два моих дедушки не вернулись с войны», – ответил он тихо. «У меня тоже отец воевал, его родной брат не вернулся с фронта», – продолжил я. Оказалось, что у многих офицеров, которые находились в палатке, кто-то из близких родственников погиб на войне. Война своей беспощадной рукой коснулась всех и не было в России семьи, не испытавшей боль утрат. В палатке наступила тишина. Вот тогда я с удивлением для себя сделал ошеломляющий вывод, о чем как-то раньше не задумывался: у меня в роду по мужской линии нет ни одного человека, который бы не воевал. Отец воевал – в финскую и Великую Отечественную, дед – в германскую и гражданскую, прадед – в Японскую войну, его отец также воевал в Крымскую, его дед воевал в Отечественную 1812 года. Из моего рода тарханов и воинов многие окончили в период кантонной службы кадетский корпус и военное училище имени генерала Неплюева в Оренбурге. Все они честно служили Родине и воевали, а потом возвращались победителями на свою землю. Я был уверен, что, хотя учились мы всему тому, что необходимо на войне, но мне в первом поколении из нашего рода не придется воевать. Тогда я, уверенный в своей правоте, ответил рядовому Мкртчяну, что войны больше не будет, что наши отцы и деды достаточно повоевали за наше мирное будущее, и мы не допустим войны…
Через несколько лет Мкртчян прислал мне письмо из Нагорного Карабаха о том, что он, директор школы, сидит в пустом и холодном кабинете, дети давно уже не ходят в школу, а перед ним лежит автомат и он вынужден воевать. И он ничего не может сделать, чтобы прекратить эту страшную и кровавую войну. Он писал о том, что, оказывается, от войны, как говорят на Руси, нельзя зарекаться, как от сумы и тюрьмы, а ведь мы были уверены, что все войны уже позади… Больше писем от него я не получал.

В 1993 году после окончания военной академии в Москве я был направлен для дальнейшего прохождения службы в штаб Северо-Кавказского военного округа. Начались бесконечные командировки. Дальше была война, где мы выполняли свой конституционный долг, ранение, госпитали, военврачи и долгие годы постепенного выздоровления… Как-то отец мне сказал, что Великая Отечественная война – это последняя война в нашей истории. После такой страшной войны люди больше не допустят никаких войн. И что они воевали за то, чтобы их дети не видели войны. К сожалению, он ошибся...