Книжно-Газетный Киоск


Александр Петрушкин

 

*   *   *

Сергею Ивкину

На высоте, в единственном числе,
как выход в тесноту своих вагонов,
стоящий проводник, что помнит тень
пасущихся навстречу перегонов,

торчащих, как коровы в черепах
камней голодных — с холода и мраза,
мерцает словно ужас, а не страх,
посередине космоса и глаза.

На вылете из зрения — на миг
он ощутил, что катится лавиной
в него исправной жизни механизм,
которая то кажется невинной,

то длинной, как финальный ангел, то
замедленной, как хромосомы в кадры
сложившись, переходят не на вой,
на умолчанье голоса. Покаты

бока дыханья темного его —
он, показавшись зрению, вернется
в свое — что несущественно — житье
среди руин письма на дне колодца,

на высоту, которая внизу
не чует дна, проваливаясь выше
пока летит не контур в пустоту
а теплое ведро — безвидно хныча.

Он взял с собой назойливых синиц,
которые с бумагой подгорают,
пока что их двухкамерные рты —
в рой медных пчел воткнувшись
— в стыд истают,

пока здесь существует лишь пока,
смахнувши слепоту в хрустящий хворост —
гремит, несясь внутри себя — река
горизонтальная, как изморозь,
теперь уже не бойся

осы, летящей из проводника,
сужающего саранчу до ямы
которая привыкла дурковать
на языке неведомом базлая.

когда ее промоченный язык
ты выучишь — теперь, а не однажды —
на высоте своей застыв в кирдык —
как проводник от той и к этой жажде.

На высоте — единственным числом —
теперь без имени — прозрачным горлом — снова
задвигаешь — змеиным языком
порезавшись о спрятанное слово.