В февральском «Зинзивере» (№ 2 / 2014) — стихи Алексея Ахматова, в «Журнальном зале» представленного публикациями исключительно в санкт-петербургских изданиях: «Звезде» и «Неве». Ахматов последовательно развивает силлабо-тонику, органично (сиречь: незаметно) подстраивая ритм стиха под психологические нужды лирического героя, передает, таким образом, его состояние.
Характерный пример — логаэд, в котором чередуются анапест с ямбом. Это создает эффект «покачивания» — на волнах ли разума; а, может, шага — неровного, опьяненного мыслями о бытии:

За внешней простотой — симбиоз мысли и формы. Ранее я писал, что Ахматов увлекается стихотворными техниками и приемами; из года в год, от книги к книге, их проявления становятся менее заметными, следовательно — более органичными.

Новое измерение «бесконечных» стихов — в подборке Алексея Кияницы («Зинзивер», № 2 / 2014). Бытие представляется спиралью или кругом, где все взаимосвязано, и нового не происходит:

Будущее — в прошедшем. Future in the Past. Будущее, взятое из карточек Рубинштейна. Не новое, но становящееся новым. Постойте, в этом кроется формула поэзии! Варево из вещей, звуков, людей (подзаборного сора), перетираясь, пройдя стадию разложения — скажем, на атомы — соединяется в новых пропорциях; так из букв рождается стих, обретаются смыслы в новых компиляциях известных слов.

Механика текста — схожая. Но метод более приближен к фотографии, на которой герой держит фотографию, на которой он же держит фотографию, на которой… Короче говоря, «у попа была собака…». И, вместе с тем, речь об иллюзорности, дискретности материи. И Петербург, видящий сны, — реален, и сон протагониста… И действительные персонажи, и вымышленные герои. Реально созданное — жизнью, фантазией ли. И этот текст обретает сущность — в момент написания, становясь, по выходу из-под пера, прошедшим, которой обязательно обретет реинкарнацию в будущем.