Михаил Иоссель — известный американский прозаик, критик, переводчик, лауреат литературных премий, профессор факультета английского языка и литературы университета Конкордиа (Канада). В 1998 году он создал Summer Literary Seminars — единственную в мире независимую программу, включающую российских авторов
в международный литературный процесс.

— Михаил, в начале 80-х Вы жили в Ленинграде и печатались в "Митином журнале", в "Часах" и другом самиздате. Содействовало ли это Вашему творческому развитию?

— Да, это был, пожалуй, наиболее важный период в моей литературной карьере. Ведь это была не только альтернативная литература, но и жизненная среда, которая обеспечивала духовное, культурное существование большой группе людей, выброшенных из официальной культуры.
Тогда я познакомился со многими членами "Клуба-81". В то время мы активно знакомились с "запрещенной" литературой. Нелегально привезенные из-за рубежа издания распространялись в "Клубе-81" среди любителей зарубежной изящной словесности.
Вместе с покойным Сергеем Хреновым мы выпускали журнал "Предлог", наверное, единственный журнал в самиздате, преимущественно посвященный переводам современной западной прозы и поэзии. Многие переводы мы делали сами, писали статьи об авторах. Уже тогда я переводил стихи Роберта Крили, Джона Эшби и других американских поэтов.
Это была не только литературная школа, но и школа свободомыслия, подготовка к последующей жизни в США, о которой я тогда имел самое смутное представление. В каком-то смысле чистилище, хотя об этом я и не подозревал, потому что существование там заключалось в бесконечных разговорах, чтении, писании и выпивке.

— Кто повлиял на Вас как на писателя?

— Из писателей, которые тогда печатались, самым интересным прозаиком был и остается Андрей Битов. Мне очень нравился Василий Аксенов и другие авторы, печатавшиеся в "Метрополе".
Тогда было неожиданное изобилие всего, и хотелось сразу все понять, прочитать, осмыслить. Вместе с тем, учителей из числа российских писателей мне выделить трудно, поскольку я постоянно открывал новое и искал свой стиль, но не было никого, кому бы я сознательно подражал. Пожалуй, самое большое влияние на меня тогда оказали американские постмодернисты: поэты Роберт Крили, Джон Эшби, прозаики Гилберт Соррентино, Роберт Кувер, Дональд Бартельми.

— В 1986 году Вы эмигрировали в США. Почему?

— Мне хотелось уехать из Советского Союза, как и многим, потому что жизнь здесь была серой, свинцовой, тяжелой. Это была страна официальной лжи, официальной пропаганды, страна, в которой не хватало кислорода, в которой по всем каналам показывали физиономию Брежнева.
Сейчас многие идеализируют прошлое, забывая, какой это был кошмар. Главное — что это было безумно скучно, невыносимо знать, что здесь ты как родился, так и умрешь. Эдакий детский сад с элементами военных сборов. А самые престижные должности: бармен и продавщица пивного ларька. Страна, из которой хотелось вырваться в другой мир, где есть цвета и солнечный небосвод.
Все мы были сторожами или дворниками. Я сторожил ЦПКиО, другие работали дворниками, в котельных. Но что это была за жизнь? Яркие цвета мы находили, когда находились в состоянии сильного алкогольного опьянения.

— Как Вы стали американским писателем?

— Когда я приехал в Америку, то думал, что буду писать по-русски, печатать книжки и получать за это деньги. В СССР я какое-то время работал инженером, но знал, что инженером быть больше не хочу. Очень быстро мне стало ясно, что русские тексты не приносят доходов. Я начал работать в бостонских книжных магазинах и попробовал писать прозу по-английски, просто, чтобы попрактиковаться в языке... Какое-то время я жил в Калифорнии, потом поступил в писательскую аспирантуру в университете Нью-Гэмпшира. Там я начал всерьез писать рассказы на английском языке, печататься в литературных журналах.

— Вы уже долго пишете на чужом языке. Интересно, сюжеты и образы у Вас рождаются сразу по-английски?

— Пожалуй, что да, по-английски. Синхронного перевода у меня в голове не происходит. Английский язык очень сильно отличается от русского, поэтому "думать" можно либо на одном, либо на другом. Впрочем, люди чаще всего не думают в словах.

— Что Вам дала писательская аспирантура?

— Чрезвычайно много. Руководителем нашего семинара был блестящий американский прозаик Том Уильямс. Я получил возможность в течение двух лет не заниматься ничем, кроме литературы. Постепенно я стал писать рассказы, которые начали публиковать в журналах.
После этого я подал на конкурс в университет Стэнфорд в Калифорнии, и меня приняли в качестве "писателя в резиденции", т. н. "Stanford fellowship". Писатели со всей страны подают документы, и если тебя принимают, то дают стипендию, и ты встречаешься с другими стипендиатами и с писателями-преподавателями. Это просто писательский семинар. Два года я жил в сорока милях от Сан-Франциско, и там дела уже пошли на лад.
Там я встретил писателя, которого раньше переводил и всегда высоко ценил, — Гилберта Соррентино. Он вел семинар, оказавшийся для меня чрезвычайно важным. В то время у меня вышел сборник рассказов "Каждый охотник желает знать" в издательстве "Нортон". Некоторые рассказы были включены в сборник лучших американских рассказов, некоторые переведены на иностранные языки. Когда вышла книжка, у меня появилась возможность претендовать на преподавательскую должность.
Сначала я преподавал писательское мастерство в Университете Миннесоты в Миннеаполисе. Потом получил за рассказы премию Национального совета по искусству и переехал в Нью-Йорк. В аспирантуре Нью-Йоркского университета я преподавал два года, писал и печатал рассказы. Потом в течение 8 лет я был писателем в резиденции университета на севере штата Нью-Йорк. В последние годы я преподаю в университете Конкордиа в Монреале.

— В Америке Вы выпустили книгу, публикуетесь в журналах и сборниках. Печатаетесь ли Вы в России?

— Здесь я публиковался в самиздате, с тех пор вышел в свет только один длинный рассказ, который я написал на английском, а писатель Сергей Юрьенен перевел на русский. Вот сейчас я снова начинаю писать на русском языке — меня попросили сочинить эссе об американской литературе для журнала "Знамя" и т.д.

— Получается, что в Америке Вы писали только на английском. Почему же Вы перестали писать на родном языке?

— Честно говоря, все мое время уходило на английский. Кроме того, мне очень трудно писать на двух языках одновременно.
Конечно, у меня всегда сохранялась русская среда. Мы дружим с поэтом Бахытом Кенжеевым, живущим в Монреале. Знаете, в Монреале и в больших городах США очень много русских.

— Как выглядит современная российская литература в контексте мировой?

— Во-первых, российская литература отчасти известна в Европе, но совершенно не известна в США и Канаде. Хотя классиков там знают хорошо.
Поэтому мы организуем конкурсы и семинары, чтобы как-то изменить ситуацию, представить редакторам издательств и журналов то новое, что появляется в русской литературе. В 2007 году мы провели литературный конкурс "Тамиздат". Поражаешься географическому разбросу, сильные писатели есть повсюду — в Перми, в Омской области… Интернет, судя по всему, пробил всю толщу пространства России. Конечно, были и слабые произведения, но средний уровень очень высок.
Я не знаю, существует ли вообще понятие мирового литературного процесса, потому что литература национальна по своему характеру. Хотя в Штатах есть немало  авторов, которые приехали из других стран и стали явлением американской культуры, которая сама представляет собой такое "половинчатое" образование.
По-моему, сейчас в России издатели отворачиваются от "высоколобой" литературы и стремятся освоить ниши массовой. А в Штатах, к примеру, есть писатели мирового уровня, которые при этом живут литературой, — Филип Рот, Томас Пинчон…
Совершенно очевидно, что русская литература находится в развитии. Вероятно, когда перекрываются определенные каналы информации, скажем, телевидение, то писатель (как в Советском Союзе) чувствует, как воздух вокруг него сгущается, и начинает писать лучше, потому что на него обращается большее количество глаз.
По-моему, в российской литературе есть писатели чрезвычайно высокого уровня, например, Михаил Шишкин. Но есть ли авторы уровня Марио Варгаса Льосы, Гарсиа Маркеса или Филипа Рота? Мне кажется, пока нет. Вместе с тем, я не вижу постмодернистских экспериментов с прозой, которые по-прежнему популярны в североамериканской литературе.

— Кого Вы можете выделить среди российских писателей?

— Недавно мне предложили составить антологию современной российской литературы для канадского и американского издательств. Конечно, я включу в нее тексты Михаила Шишкина, Дмитрия Быкова, Ольги Славниковой. Еще я ценю "Сердце Пармы" Алексея Иванова.

— У нас известно не так много современных американских писателей. Чьи книги Вы посоветуете почитать российским читателям?

— Томаса Пинчона, Филипа Рота. Хотя им за семьдесят, они по-прежнему остаются ведущими американскими писателями.
Сейчас идет смена поколений: уходит генерация таких гигантов, как Апдайк, Рот, и приходит младшее поколение. Пожалуй, сильнейшим среди молодых американских писателей считается сейчас Уильям Воллменн (Vollmann), обладатель Пулитцеровской премии. Он приезжал в Петербург как участник наших литературных семинаров.
В 2007 году мы пригласили замечательного писателя Криса Соррентино, сына Гилберта Соррентино, тоже финалиста Пулитцеровской премии. Стоит упомянуть Эме Бендер, Джона Уэйтера. Многих из этих писателей мы привозили сюда, потому что стараемся пригласить самую талантливую молодежь, весь цвет американской литературы.
В семинарах участвуют и писатели поколения 30-летних, уехавшие из Союза детьми: Гари Штейнгарт, Дэвид Эдмондас, Евгений Осташевский, Матвей Янкелевич и др.

— Для американской литературы постмодернизм еще актуален? У нас критики решили, что он давно умер.

— Когда что-то умирает, тогда что-то одновременно и рождается. Прелесть постмодернизма в том, что убить его невозможно — возникает постпостмодернизм и т.д. Можно наклеить и какие-то другие ярлыки — например, metafiction, металитература, короче говоря, литература, опирающаяся на то, что уже написано.
Ведь постмодернизм — это опора на то, что уже создано, и в то же время — отсылка к определенному уровню эрудиции читателя. Если, скажем, писатель использует героев Джойса или Флэнна О`Брайена, то предполагается, что читатель знает, о чем идет речь. Это не тот читатель, который читает Стогова — ему-то не нужен постмодернизм.
Конечно, издатели (даже издающие качественную литературу) хотят охватить как можно более широкий круг читателей, но искусство по своей природе элитарно. Поэтому намного больше людей знает Дэвида Бэкхема, чем Стивена Кинга, притом, что гораздо больше народу знает Кинга, чем Филипа Рота. Но куда больше читают Филипа Рота, чем Гилберта Соррентино, и ничего обидного в этом нет.

— Как родилась идея организовать литературные семинары в России?

— В США множество летних литературных программ, и я подумал: почему бы не организовать подобную в Питере? Первые семинары состоялись в 1999 году. Принцип очень прост: мы привозим лучших авторов и литературоведов из США, Канады, Европы и Африки, за ними едут студенты, аспиранты писательских программ. Как ни странно, в Америке они не имеют подобной возможности, потому что писатели такого уровня редко преподают в университетах. Это Роберт Крили, Роберт Хасс, Пэджетт Пауэлл, Гилберт Соррентино, Сэм Липсайт… С российской стороны в семинарах участвовали Андрей Левкин, Елена Шварц, Дмитрий Пригов, Михаил Ямпольский, Михаил Эпштейн, Аркадий Драгомощенко, Александр Скидан…
В 2006 году мы впервые устроили мастер-классы для российских авторов, их вел Сергей Гандлевский. Затем мы расширили наши литературные семинары, устроили первый конкурс (с целью понять, что нового, интересного пишут в широких массах) и собираемся его продолжать. Мы планируем составлять антологию и продвигать интересных, с нашей точки зрения, российских авторов в литературные журналы, работать с переводчиками.
Вторая такая же программа проводится в Кении. Мы собираемся сближать эти программы — каждый год привозим сюда преподавателей из Африки, победители литературного конкурса поедут в Кению. Что общего между программами? Мы приходим туда, где общество и литература в развитии, вулканическом кипении. В Кении общество находится в процессе движения, перехода от одной формы правления к другой, и литература в расцвете. Любое общество в состоянии застоя, там, где все сонно, порождает литературу, которую неинтересно читать. Скажем, в Норвегии мы бы не стали устраивать семинары.
В этом году будут структурные перестройки — вместо двух двухнедельных программ сделаем одну трехнедельную. Хотя проще не становится, приходится что-то придумывать каждый раз. Когда мы начинали, Петербург был одним из самых дешевых городов Европы, а теперь — один из самых дорогих. Дешевле поселиться в центре Сан-Франциско, чем в центре Питера. Поскольку большинство нашей публики — это студенты и аспиранты, мы не можем повышать цены на обучение в той же степени, в какой растут цены здесь. Хотя мы никогда не были коммерческим проектом.

— Будут ли семинары для русских переводчиков?

— Да, в этом году мы постараемся привезти переводчиков и сделать семинары.

— Вы участвовали в подготовке первого номера журнала "St. Petersburg Review". Каким Вы видите этот журнал? Он будет представлять и русскую, и англоязычную литературу? Или мировую?..

— Он будет представлять лучшее в современной литературе. В первом номере в основном опубликованы поэты и писатели, которые приезжали в Питер в качестве преподавателей на наши семинары, и такого множества знаменитых имен не найти ни в каком американском журнале: Джордж Сондерс, Пэджетт Пауэлл, Джеффри Ренард Аллен, Йосип Новакович… В журнале есть тексты российских авторов, от Пригова и Гандлевского до Линор Горалик... В номер вошли переводы текстов, написанных женщинами, заключенными  ГУЛАГа.
Понятно, что интеллектуальным центром журнала будет не Санкт-Петербург как таковой, а люди, которые связаны с ним, имеют философские, экзистенциальные или психологические связи с этой программой, с городом или с Россией. В следующем номере будут переводы текстов некоторых участников семинаров Гандлевского и Костюкова. Тексты выберут руководители мастер-классов.
Это интересная ниша. Вот так же начинался журнал "Paris Review", пожалуй, один из самых влиятельных литературных журналов в Штатах. Посмотрим, как дальше дело пойдет. Пока все завязано на энтузиазме редактора журнала Элизабет Л. Ходжес. Она друг нашей программы, приезжает сюда уже в четвертый раз. Составляет журнал и делает всю работу — она и ее помощники. Конечно, я вхожу в редакционный совет, если нахожу что-то интересное, то рекомендую, вот и все, но я очень рад, что журнал существует. "St. Petersburg Review" пока выходит раз в год, в дальнейшем Ходжес предполагает выпускать его в два раза чаще.

— А в России журнал будет распространяться?

— Хороший вопрос, надо над этим поразмышлять.

— Над чем Вы сейчас работаете?

— К следующему лету я планирую завершить работу над сборником рассказов. Все рассказы будут посвящены событиям 70-80-х годов, в частности, ленинградскому самиздату. Кроме того, я заканчиваю небольшой роман, главным героем которого является человек средних лет, русский эмигрант. Кроме того, я планирую написать несколько текстов для журнала "Знамя", в частности, длинное эссе о жизни обыкновенного американского писателя… Такие планы на ближайшее время.