Верлибры
Екатерина КОСЬЯНЕНКО
ТЕПЛО ИЛИ ХОЛОД
ХАНТЕР
…если я начну пасти народы — отрави меня
Гумилёв
Гумилёв
жизнь походит на кризисный план полсона —
рябь панических утр. всполох дней. внутри — ледяное крошево.
с каждым годом становится больше всех тех мелковатых слов,
что даются, бесшумно скользя, необратимо — моложе и
не поймешь, только чувствуешь, как тепло или холод —
о, сколько чужих голосов в голове...
жизнь походит на игру в подкидного — уезжая из города,
вспоминаешь
— оставил на веревках белье, но
взял сигареты и кофе, не забыл книгу Брейгеля
кажется, не борешься с темнотой — оттеняешь ее.
интересно, на что похож звук открываемого неполученного
письма?
отряхнешь крошки с простыни —
твоих фотографий — уже гора.
жизнь проходит.
тяжелая хирургия, надтреснутый тенорок, суп на плите
с каждым годом все чаще и лихорадочнее вспоминаются те,
кого не присфорил, не причастил
к этой длинной
зиме
о, сколько чужих голосов…
рябь панических утр. всполох дней. внутри — ледяное крошево.
с каждым годом становится больше всех тех мелковатых слов,
что даются, бесшумно скользя, необратимо — моложе и
не поймешь, только чувствуешь, как тепло или холод —
о, сколько чужих голосов в голове...
жизнь походит на игру в подкидного — уезжая из города,
вспоминаешь
— оставил на веревках белье, но
взял сигареты и кофе, не забыл книгу Брейгеля
кажется, не борешься с темнотой — оттеняешь ее.
интересно, на что похож звук открываемого неполученного
письма?
отряхнешь крошки с простыни —
твоих фотографий — уже гора.
жизнь проходит.
тяжелая хирургия, надтреснутый тенорок, суп на плите
с каждым годом все чаще и лихорадочнее вспоминаются те,
кого не присфорил, не причастил
к этой длинной
зиме
о, сколько чужих голосов…
ОГЛАШЕНИЕ ОСЕНИ
а потому что не было слова — сбивалась со счета верста
и внутри, гремя и громыхая, доходило до ста
тридцати, помноженному на шестьдесят.
и в середине списка Гомера, вплетенными в звукоряд
чем-то бесплотно — соленым... комкались паруса
в небеса…
и по количеству мыслей и тишины — все, что проходя через,
вытягиваясь из земли, перевозилось, как залежалый сквозняк,
— грубое и простое, так —
в самом начале зимы — застывало,
крошилось
и переводило дух...
и внутри, гремя и громыхая, доходило до ста
тридцати, помноженному на шестьдесят.
и в середине списка Гомера, вплетенными в звукоряд
чем-то бесплотно — соленым... комкались паруса
в небеса…
и по количеству мыслей и тишины — все, что проходя через,
вытягиваясь из земли, перевозилось, как залежалый сквозняк,
— грубое и простое, так —
в самом начале зимы — застывало,
крошилось
и переводило дух...
ИЮНЬСКОЕ
лучше жить в глухой провинции у моря
Бродский
Бродский
понимаешь ведь, разбирая по винтикам — дуешь на воду,
вгрызаешься в дерево,
узнаешь где у нее
входы-выходы
лампочки в сумерках не зажигая, сидишь, пялишься, как июль,
подползая с севера
остывает, сбывается яблоком, маслом пролитым, киснущим
молоком
крестишь сверху донизу слева направо под ладонями с бугорками
близорукого далеко
остается мякоти сердца в ту же донную воду — пока не начнет
мутнеть, рябью немой ходить
под ладонями линия жизни течет вопреки всему — ближе
к полуночи тонкое слово "быть"
одевается в лунного цвета кожу
а с утра —
старый набожный дворник
сбривая перед домом газон, обнажает много силы и тишины —
мелочи жизни цацки что ли ее сны
здрааавствуй, хочется жить в тихой провинции у океана...
вгрызаешься в дерево,
узнаешь где у нее
входы-выходы
лампочки в сумерках не зажигая, сидишь, пялишься, как июль,
подползая с севера
остывает, сбывается яблоком, маслом пролитым, киснущим
молоком
крестишь сверху донизу слева направо под ладонями с бугорками
близорукого далеко
остается мякоти сердца в ту же донную воду — пока не начнет
мутнеть, рябью немой ходить
под ладонями линия жизни течет вопреки всему — ближе
к полуночи тонкое слово "быть"
одевается в лунного цвета кожу
а с утра —
старый набожный дворник
сбривая перед домом газон, обнажает много силы и тишины —
мелочи жизни цацки что ли ее сны
здрааавствуй, хочется жить в тихой провинции у океана...