Мурадин ОЛЬМЕЗОВ
КАК-ТО РАЗ
* * *
КАК-ТО РАЗ
* * *
На ладонь ко мне птица спустилась.
«Стань таким же, – она попросила. –
Ведь душа твоя, знаю, крылата,
а в глазах твоих – отсвет небесный».
Отказался.
Крылатость мечтаний
не оспорил, но вот утвержденье,
что глаза у меня голубые,
счел насмешкой.
Она улетела.
«Знаешь, странно, –
сказала в тот вечер
мне любимая. – Я замечаю,
что порою из глаз твоих карих
синий свет
излучается вдруг».
«Стань таким же, – она попросила. –
Ведь душа твоя, знаю, крылата,
а в глазах твоих – отсвет небесный».
Отказался.
Крылатость мечтаний
не оспорил, но вот утвержденье,
что глаза у меня голубые,
счел насмешкой.
Она улетела.
«Знаешь, странно, –
сказала в тот вечер
мне любимая. – Я замечаю,
что порою из глаз твоих карих
синий свет
излучается вдруг».
День Звезды
Скоро, скоро
дотянется Ушба
до висящей над нею звезды
(этот день
Днем Звезды зваться будет)
и вручит ей в подарок
не камень
драгоценный из самого сердца,
но живой эдельвейс –
от души.
дотянется Ушба
до висящей над нею звезды
(этот день
Днем Звезды зваться будет)
и вручит ей в подарок
не камень
драгоценный из самого сердца,
но живой эдельвейс –
от души.
* * *
– Ты, по скалам карабкаясь,
лезешь все выше,
безрассудный,
рискуешь ты в пропасть сорваться,
но – зачем?
Чтобы новой достигнуть вершины,
покорить новый склон,
до тех пор неприступный,
и за это
похлопать себя по плечу?..
– Нет. По скалам карабкаясь,
лезу все выше
и рискую в смертельную пропасть сорваться,
я затем,
чтоб суметь
дотянуться до звезд!
лезешь все выше,
безрассудный,
рискуешь ты в пропасть сорваться,
но – зачем?
Чтобы новой достигнуть вершины,
покорить новый склон,
до тех пор неприступный,
и за это
похлопать себя по плечу?..
– Нет. По скалам карабкаясь,
лезу все выше
и рискую в смертельную пропасть сорваться,
я затем,
чтоб суметь
дотянуться до звезд!
* * *
Как-то раз
ты явилась ко мне
из цветка,
только зеркала цепкое око
поступило со мною жестоко:
увело тебя прочь,
в свой хрустальный дворец,
где хрустальные плещут
фонтаны.
А однажды
пришла ты
из светлой волны,
но зеркальная гладь неуемна —
увела тебя вновь вероломно
от меня в свой полон,
в свой хрустальный дворец,
где хрустальные плещут
фонтаны.
Но теперь ты,
наверно,
из солнца придешь,
чтобы зеркало вновь не сумело
совершить свое черное дело –
увести тебя прочь,
в свой хрустальный дворец,
где хрустальные плещут
фонтаны…
Да, красавица,
лучше из солнца приди,
ослепи это зеркало, чтобы
оно треснуло тут же от злобы,
не упрятав тебя
в свой хрустальный дворец,
где хрустальные плещут
фонтаны!
ты явилась ко мне
из цветка,
только зеркала цепкое око
поступило со мною жестоко:
увело тебя прочь,
в свой хрустальный дворец,
где хрустальные плещут
фонтаны.
А однажды
пришла ты
из светлой волны,
но зеркальная гладь неуемна —
увела тебя вновь вероломно
от меня в свой полон,
в свой хрустальный дворец,
где хрустальные плещут
фонтаны.
Но теперь ты,
наверно,
из солнца придешь,
чтобы зеркало вновь не сумело
совершить свое черное дело –
увести тебя прочь,
в свой хрустальный дворец,
где хрустальные плещут
фонтаны…
Да, красавица,
лучше из солнца приди,
ослепи это зеркало, чтобы
оно треснуло тут же от злобы,
не упрятав тебя
в свой хрустальный дворец,
где хрустальные плещут
фонтаны!
* * *
Как облако в дождь превратится,
так дерево станет огнем.
Дождинки вновь облаком станут,
вот только огонь никогда
зеленую сень не раскинет…
А в наших с тобой организмах
воды девяносто процентов,
и, стало быть, нам возвращаться
положено снова и снова –
дождем, облаками ли, снегом!
так дерево станет огнем.
Дождинки вновь облаком станут,
вот только огонь никогда
зеленую сень не раскинет…
А в наших с тобой организмах
воды девяносто процентов,
и, стало быть, нам возвращаться
положено снова и снова –
дождем, облаками ли, снегом!
Ветер
Там, где струится свет,
лечь тень должна.
Для света смерти нет,
и тьма вечна.
Изнанка жизни – смерть,
а люльки – гроб.
Изнанка ласки – плеть,
циклопа – клоп.
Изнанка правды – бред,
сиянья – мрак…
Но вот у ветра нет
изнанки, так?
лечь тень должна.
Для света смерти нет,
и тьма вечна.
Изнанка жизни – смерть,
а люльки – гроб.
Изнанка ласки – плеть,
циклопа – клоп.
Изнанка правды – бред,
сиянья – мрак…
Но вот у ветра нет
изнанки, так?
* * *
Ожидая тебя, я устал, истомился смертельно.
Озираясь, приметил я дерево на берегу:
вижу, ветер, такой же усталый, улегся на ветви,
рядом птица присела, тумана лохмотья повисли.
Голубыми, прозрачными, перышка легче словами
на бумаге то дерево бережно запечатлел:
ветерок растворил я в лучах золотистого света
и, смешав его с собственной речью, сумел воссоздать
я в тетради его целиком – перенес все до ветки.
Ожидая тебя, я устал, ну когда же ты вспомнишь…
Растворив птичьи трели в зарницах на краешке неба,
подмешал синих слов – и на дереве выросли листья.
Настоящее дерево машет ветвями с бумаги.
Ожидая тебя, я устал. Нет мне жизни, родная!
А теперь нарисую дорогу, дорогу разлуки –
та завистница злая тебя у меня забрала,
уведя за собою в обманные дальние дали.
Наберу желтых слов и с курлыканьем грустным смешаю
журавлей, от родимой земли улетающих прочь.
Ожидая тебя, я устал. Так убей же надежду!
Нет! Надежда умрет – и сгорит мое дерево тут же,
не дожив и до осени: сердце его разорвется.
Лучше слов наберу я крылатых, с сиянием Божьим
их смешаю – и трепетный тот ветерок нарисую,
что запутался в прядях твоих и не хочет наружу.
Ожидая тебя, я безмерно устал, дорогая.
Озираясь, приметил я дерево на берегу:
вижу, ветер, такой же усталый, улегся на ветви,
рядом птица присела, тумана лохмотья повисли.
Голубыми, прозрачными, перышка легче словами
на бумаге то дерево бережно запечатлел:
ветерок растворил я в лучах золотистого света
и, смешав его с собственной речью, сумел воссоздать
я в тетради его целиком – перенес все до ветки.
Ожидая тебя, я устал, ну когда же ты вспомнишь…
Растворив птичьи трели в зарницах на краешке неба,
подмешал синих слов – и на дереве выросли листья.
Настоящее дерево машет ветвями с бумаги.
Ожидая тебя, я устал. Нет мне жизни, родная!
А теперь нарисую дорогу, дорогу разлуки –
та завистница злая тебя у меня забрала,
уведя за собою в обманные дальние дали.
Наберу желтых слов и с курлыканьем грустным смешаю
журавлей, от родимой земли улетающих прочь.
Ожидая тебя, я устал. Так убей же надежду!
Нет! Надежда умрет – и сгорит мое дерево тут же,
не дожив и до осени: сердце его разорвется.
Лучше слов наберу я крылатых, с сиянием Божьим
их смешаю – и трепетный тот ветерок нарисую,
что запутался в прядях твоих и не хочет наружу.
Ожидая тебя, я безмерно устал, дорогая.
Свобода
Войти бы в зеркало, как в сон,
найти бы день вчерашний.
Пускай секунд умолкнет звон,
пусть всходы станут пашней.
К себе ты, детство, призови,
чтоб, одолев природу,
от ненависти и любви
я вновь обрел свободу.
найти бы день вчерашний.
Пускай секунд умолкнет звон,
пусть всходы станут пашней.
К себе ты, детство, призови,
чтоб, одолев природу,
от ненависти и любви
я вновь обрел свободу.
* * *
На берегу –
потаенное место…
Девочка,
платье короткое скинув,
в теплую воду вбегает,
нагая.
Груди ее переполнены солнцем –
взор ослепляют они зеркалами
мальчику, что, обмирая в засаде,
смотрит на девочку, завороженный.
Не шелохнуться бы,
думает мальчик,
если спугну ее – будет как в сказке:
вмиг обратится она в голубицу…
И улетит,
опереньем блистая!
потаенное место…
Девочка,
платье короткое скинув,
в теплую воду вбегает,
нагая.
Груди ее переполнены солнцем –
взор ослепляют они зеркалами
мальчику, что, обмирая в засаде,
смотрит на девочку, завороженный.
Не шелохнуться бы,
думает мальчик,
если спугну ее – будет как в сказке:
вмиг обратится она в голубицу…
И улетит,
опереньем блистая!
* * *
В кромешной тьме, безбрежной тьме, безмерной
иду на ощупь.
Руки так раскинул,
как будто бы ступаю по канату,
как будто обратятся руки в крылья
в тот миг, как из-под ног уйдет земля.
Иду…
Хотя б одну звезду увидеть!
Иначе растворюсь я в этой тьме.
иду на ощупь.
Руки так раскинул,
как будто бы ступаю по канату,
как будто обратятся руки в крылья
в тот миг, как из-под ног уйдет земля.
Иду…
Хотя б одну звезду увидеть!
Иначе растворюсь я в этой тьме.
Немая девочка
Во дворе, где остывают тени
истомленных знойным днем деревьев,
девочка играет, черноглаза,
девочка танцует, черноброва.
Птицы, словно дождь, на землю льются,
но ее молчания не нарушат;
бабочка – порхающая радость –
у нее не вымолит словечка.
…Бедные трепещущие руки –
те, что перед зеркалом впервые
девушку расцветшую укроют,
девушку заплаканную спрячут!
истомленных знойным днем деревьев,
девочка играет, черноглаза,
девочка танцует, черноброва.
Птицы, словно дождь, на землю льются,
но ее молчания не нарушат;
бабочка – порхающая радость –
у нее не вымолит словечка.
…Бедные трепещущие руки –
те, что перед зеркалом впервые
девушку расцветшую укроют,
девушку заплаканную спрячут!
Перевел с балкарского Георгий Яропольский