Инженер Куницин никогда не бывал за рубежом. А тут сразу Париж! Когда ему стукнуло 60, его вызвал начальник и огорошил:
– Ну, пенсионер, вот тебе подарок за многолетнюю примерную службу! – и протянул путевку на одно лицо.
"Вот, значит, как избавились! – подумал инженер. – Но, что поделаешь? Хочешь, не хочешь, а придется привыкать к новому положению".
Неделя во французской столице пролетела быстро. В последний день Куницин решил прокатиться на катере по Сене. Когда отчалили, его взгляд упал на пожилую женщину на соседней скамейке. "Надо же, как на Галку похожа! Фигура, глаза, нос, – ну, в точности как у нее. Только очень морщинистая, и взгляд совершенно другой. У Галки глаза всегда горели, а у этой – потухли." Печаль и одиночество получили в них, похоже, постоянную прописку.
"А ведь она и вправду уехала когда-то то ли во Францию, то ли в Бельгию, – вспомнил инженер. – Но чтобы неотразимая, роковая "герла", как она себя называла, превратилась в этот сморщенный стручок?!.. Как она разбрасывалась поклонниками! И как я сам сох по ней целых три года!"
Куницин отчетливо вспомнил, их знакомство в студенческие годы, в колхозе, на уборке урожая. Как ходил там за ней хвостом, и как ее веселило(!) такое поклонение. Вспомнил и ее неожиданное согласие встретиться ночью на сеновале, в духе старых добрых романов. И то, как она тогда не пришла и за это даже не извинилась. Это был ее фирменный стиль. И как потом его сокурсники, которым откуда-то все стало известно, долго со смехом спрашивали его: "Ну как, пылкий Ромео, на сене здорово было?"
"Нет, это не она!" – заключил инженер и переключился на осмотр парижских достопримечательностей.
Женщина, вдруг, тоже посмотрела на него, и ее взгляд за секунду из безучастного стал заинтересованным, а затем радостным. В глазах заблестели знакомые искорки.
– Олежка, ты что ли?!
– Галка?! Вот так встреча!
– Я тебя сразу узнала. Ты тоже, да? Меня все узнают. Говорят, я ничуть не изменилась, – протораторила женщина, пересев на скамейку к инженеру.
– Ну, да… – неуверенно подтвердил тот.
– Надолго в Париж?
– Нет. Сегодня вечером улетаю.
– Ну, во-от!.. Вот бы раньше увидеться! Как там Уфа? Давай, рассказывай!
– По – прежнему. На горе. А ты приезжала на родину после отъезда?
– Представляешь, ни разу! Стыдоба, да и только! Почти 25 лет, как здесь живу… А так охота Уфу повидать!..
– Так съезди, что мешает то?
– Да то одно, то другое. Ну, давай, рассказывай! Говорят, город сильно изменился.
– Это точно. Свою улицу Цюрупы ты не узнала бы. Дом твой снесли и понастроили большие элитные здания.
– Да-а-а?!.. А как мой любимый парк Луначарского? Я так любила в нем гулять!
– На месте, слава Богу! Правда, его переименовали в парк Аксакова.
– А улица Ленина? Ее тоже, поди, переименовали?
– Знаешь, нет. У нас и памятники Ленину не трогают. Даже его музей по-прежнему работает.
– Уважают, значит… А как наши общие друзья? Кого видишь?
– Мало кого. Кто уехал, кто умер. Со Славкой иногда видимся, да Наташка изредка звонит.
– Ой, ну ты мне всю душу разбередил!
– Слушай, Довлатов-то, оказывается, в Уфе раньше жил. Я его много читала, но думать не думала, что он наш земляк. А если б ты знал, как я Земфиру обожаю! Особенно, когда слышу ее "До свиданья, мой любимый гор…"
Договорить она не смогла, что-то сдавило ей горло, а по щекам покатились слезы. Но Куницин, старавшийся не только слушать, но и не пропускать постоянно меняющиеся городские виды, ничего не заметил.
– Ты в самом Париже живешь? – догадался он, наконец, прервать возникшую паузу.
– Да. Не в центре, конечно. Так, рабочая окраина. Зато Париж! Я ведь об этом городе с детства мечтала. А теперь вот Уфа ночами снится…
Голос ее осекся, и она всхлипнула. Но старый приятель, увлеченный созерцанием окрестностей, вновь не обратил на нее внимания.
– Ты знаешь, Олежка, я поняла, что пословица "Хорошо там, где нас нет" очень мудрая. И я теперь знаю, где находится земной рай. Не в далеких городах и не на заморских островах. Рай там, где прошли наши детство и молодость. Куда попасть невозможно и нельзя купить до него билет, как поет Эдита Пьеха. Этот рай будет сниться и грезиться до самой смерти и рвать душу… И я не увижу его, даже если приеду в Уфу. Потому, что та Уфа – в моей памяти, а не там, откуда ты приехал. Ее нет на Земле, понимаешь?..
– Может быть…С кем ты живешь-то, если не секрет?
– С собачкой. Пинчером. Маленький такой… Знаешь что, Олежка! Я сейчас напишу тебе свой адрес. Если я не приеду в Уфу, пришли мне немного земли из парка Луначарского. Обещаешь?
– Обещаю.
Только тут у инженера что-то екнуло в груди, он повернулся к своей собеседнице и увидел искаженное плачем лицо и ее руку, державшую мокрый носовой платок.
"А встреча на Сене все же состоялась! – заключил Куницин, возвращаясь домой. – Вот только рад ли я ей теперь?.."