7.01. Звонок.
– Сан Саныч?
– Нет. – Смотрю на матрац в ближнем углу комнаты – Александр Александрович Раевский в грязных рваных носках, трико и свитере дремлет, уткнувшись длинным шмыгающим носом и рыжей бородкой в плинтус.
– А с кем я разговариваю?
– Охрана...
– Во, слушай, братан! Такое дело. Акаэм – шестьдесят «штук» – берешь? По дешевке…
– Нет, не годится.
– «Штук» пять можно сбросить, если договоримся. Короче, вот телефон, позвони, когда решишься, все равно пропивать... Ну, давай!
– Салют.

7.09. Звонок.
– Анатолий В.?
– Нет. – Смотрю в дальний угол на кровать – Анатолий В.Г. спит, закутавшись в жесткое зеленое одеяло. Рядом на детском стульчике лежат его принадлежности: чистый носовой платок, сверху очки в металлической оправе, блокнот, ручка, пепельница с недокуренной папиросой.
– А кто это?
– Коллега по офису...
– Так. Записывайте...
– Назовитесь, пожалуйста.
– Ах, простите. Владимир. Есть кофе «Пеле». Двести граммов. Быстрорастворимый. Жесть. Двести тридцать тысяч банок. Столько-то учтенки плюс столько-то неучтенки. Такой-то телефон.
– Все. Записано.
– Передайте Анатолию, что скандий купят по такому-то телефону. От Владимира.
– Ясно.
Звучит сигнал отбоя. Болит голова. В животе – катастрофа. Да, вспомнил, сегодня на сделку поедем. Стучит сердце. Сегодня – на сделку! Каждый телефонный звонок может оказаться золотым, он может принести все-все! Эти противные, мерзкие, вонючие, жадные, электрические, злые, голодные, предательские деньжата!
Вчера мы многое оговорили: количество товара, цена, шапка, место встречи с Покупателем, предполагаемое место встречи с Генеральным от Продавца, время предварительного звонка, тактика ведения переговоров – кто где будет стоять, кто что будет говорить, куда ехать с наличкой...

7.34. Звонок. Бросаюсь к трубке.
– Роман? Это Хачатур говорит. Толик спит?
– Угу.
– Сегодня к ночи приеду, пузырь привезу. Ну, все, дел по горло...
– Эй, стой! Хачик, захвати пожрать и курева. Пригодится на случай, если не станем сегодня миллионерами. Привет!
– Жаль, не смогу помочь. Пока!

7.35. Звонок.
– Доброе утро. Я правильно попал?
– А что вас интересует?
– По поводу змеиного яда. Запишите мой телефон, звонить можно до полуночи. Есть, значит, яд гюрзы, имеется сертификат, содержание белка – девяносто пять процентов, естественно, за эскавэ.
– Понятно, записано. Позвоним обязательно. До свидания.
– До свидания.

7.38. Звонок.
– Я слушаю.
– Мне нужен Анатолий В.
– Он еще не подъехал. Кто? По какому вопросу?
– Жигулин беспокоит. Я из Лениногорска звоню. Нефтяная компания. У вас нет факса? Я хотел бы переслать договора.
– Да, я в курсе, – абсолютно не понимал, что за нефтяная компания – чересчур круто.
Смотрю, Толик встает, потягивается, идет в туалет, слышу, пускает воду из крана, плещется...
– Секундочку, пожалуйста, ищу материалы.
...Кряхтит, сморкается. Возвращается. На нем белый свитер поверх серой рубашки, потертые джинсы и домашние шлепанцы, купленные мною на Тишинском рынке за три рубля. Приблизившись, закурил последнюю папиросу и, блеснув сильными стеклами очков, спросил: «Что новенького?» Передаю ему трубку и свободной рукой показываю утреннюю информацию.
– Анатолий слушает. Что? А, это вы, Константин Федорович? И что? А дальше...
Он окинул беглым взглядом ядовито-кофейный воздух, материализовавшийся в буквы и цифры, вдруг взорвался смехом так неожиданно, что я отпрянул назад, успев заметить, какое у него выражение лица – дикое, граничащее с безумием. Саня, гонимый испугом, вскочил с матраца и побежал на кухню ставить чайник.
– Ничего, – сказал Анатолий В. в трубку. – Это я не вам. Ну и... Что вы мне голову морочите? Потрудитесь связаться с уфимцами. Там есть и банк, и концерн, напрямую занимающийся черным золотом. Да, перезвоните. «Но как же…» – прорычали на том конце провода. – Перезвоните, лучше через неделю. Всего доброго!
Саня с грохотом поставил чайник на плиту и вернулся в комнату прямехонько к своему оппоненту, звонившему откуда-то из Владивостока и напомнившему ему, Сан Санычу, должок в триста тысяч по алмазным кругам. Пока Саня отбрыкивался, Толик завел меня на кухню в поисках чего-нибудь пожрать. Мы перевернули все, что можно было перевернуть. Кроме трех вермишеленок, корки хлеба, головки чеснока и щепотки чая, пожрать оказалось нечего.
Пока мы кружили по углам да стенам, шкафам да полкам, Толик объяснил, что поймал кайф, когда безудержно трясся от смеха как раз над тем, чем я занимался всю ночь – «кружил по углам и стенам», а именно: теоретическим вопросам нахождения библиотеки Ивана Четвертого. В общем, вместе с информационно-посредническими деловыми листами на столе у телефона лежали мои личные бумаги, где я чертил дурацкие графики, сопоставлял известные даты с известными событиями, кои Толик обнаружил.
Здесь он дружески похлопал меня по плечу и снова засмеялся.
– У меня к Грозновской либрери собственные счеты, – сказал он задумчиво. – Я тебе не рассказывал о методе обнаружения кладов? Собственном – все почему-то руки не доходили. Так вот, по пунктам, сам понимаешь, не для болтовни. Первое: любое маломальское информационное сообщение об интересующем тебя кладе. Второе: если умеешь находиться в отстраненном состоянии – словно кольнет где-то в глубине психики и начнет втягивать – это момент истины, подтверждение реальности существующего клада, и не твоей уверенности, а, скажем так, бессознательной убежденности в наличии клада. Третье: и к этой убежденности добавится твой интерес, отстраненный от стоимости клада, это лишь интерес к проблеме клада как такового. Четвертое: вычисляя ядро истинности из всего объема легенд, мифов, исторических сообщений, предположений, можно попасть в западню, в ту сеть черной магии, которую плетут окружающие псевдоисторики, и будешь бесплодно вязнуть в болоте их мысле- и словоблудия. Пятое: ситуация кладосхоронения, образно прочувствуй, мысленно проясняй сюжет произведения, которое хочешь написать, не обращай внимания на попутные проявления, скажем – во сне и прочее.
Закипел чайник. Мы разлили чай по стаканам, разломили хлебную корку на три части, поделили чеснок и сухую вермишель – нужно было видеть рыжее сморщенное лицо Сан Саныча, когда я принес его долю.
Кредитора в телефоне уже не было, а был там какой-то ненормальный, уверявший Сан Саныча и самого себя в том, что есть, мол, большая партия «Мальборо» в славном городе Воронеже, да еще за смешную цену. «Боже ж ты мой», – сказал в ответ Раевский, но телефон этого горе-посредника записал.
Следующий звонок был наш, долгожданный, некий Валера, Генеральный от Продавца, сказал, что можно ехать (я позвал из кухни Толика), что приедем только мы с Покупателем и что с его стороны никаких посредников, претендующих на боковик, нет и быть не может.
Выяснилось, что Валера будет в джинсовом костюме, средний рост, светлые волосы, и что нужно подъехать к гостинице «Россия» в такое-то время. Потом мы скинули последние рубли, и, пока Толик с Раевским дозванивались до Покупателя, я сгонял в магазин и купил четвертинку «бородинского» и пачку «Беломора». Мы наскоро перекусили, съев весь хлеб и выпив весь чай, от которого у меня пуще прежнего разболелся живот, а приближающиеся богатства ввергли в мое болезненно-сонливое состояние привкус электричества. И Толик, чтобы я не сделал какую-нибудь глупость, вновь и вновь напомнил, что эту чертову тушенку, с которой мы цацкаемся уже какую неделю, вероятно, сегодня должны продать, что глупо не продать тушенку, черт возьми, на этой неделе, ибо на следующей она будет стоить дороже, как это часто бывает, то есть так бывает всегда.
Собираемся. Толик дает последние инструкции. Он не поедет, он останется на телефоне и будет ждать наших, если что, звонков. А мы должны: приехать, забраться в гостиницу, свести Покупателя с Продавцом, подписать договор о посредничестве, затем поехать на склад, Покупатель убеждается в наличии товара и вызывает деньги. Деньги, оказывается, нужно вызвать, поплыло у меня в голове, как вызывают из тарелки какого-нибудь Ленина или Сталина, как вызывают духов... Сан Саныча слушаться, а самому не плошать, продолжает Толик, не лезть в пекло, вовремя сообщить охране, которая ждала на другом телефоне и в которой были почти все «афганцы», забрать деньги, сесть в машину и прямой дорогой назад, «захватите меня и рванем дальше».
Выходим. Сто метров до троллейбусной остановки. Сан Саныч на воле выглядит хуже, чем дома, – маленький рыжий чахлый кустик. Постоянно шмыгает носом как фантастический завод для вытягивания атмосферы. Садимся в троллейбус, через пять остановок вылезать. Народу – тьма. Все мчатся на сделки? Хочу спросить Сан Саныча об алмазных кругах и о неустойке, но язык не поворачивается. Он сам заговорил, но на другую тему, о своих исканиях, идеях. Наряду с Толиком у него тоже была методика, и заключалась она в универсальной информации для любого существа, живущего на Земле. Довольно правдиво, как мне думается, он рассказал о том, что свою идею на начальном этапе ее осуществления проводил, не внушая и не выдавая тонкостей, на своей старшей дочери, обучив не только читать на новом структурном языке, но и писать. У меня возникла куча логических вопросов, но мы уже подъехали к метро, а вскоре я забыл, что хотел спросить. В подземелье я волей-неволей заговорил о деле. Сан Саныч подмигнул и спокойно сказал, что все будет окей, если, как говорится, не делать резких движений.
На место встречи мы прибыли в одиннадцать. Человек в джинсовом костюме, назвавшийся по телефону Валерой, не обманулся, подошел к нам сразу с вопросом: «Какого хрена, где Покупатель?» Было видно, что Покупателем здесь не пахло, в смысле, что он должен был подвалить на вонючей белой «Волге», выйти из вонючего салона машины и направиться к нам вонючей походкой. Все это Валера произнес так четко, что у меня отпали всякие сомнения – он был в стельку пьян.
Не выдержали у мальчика нервы. И, осмотрев плац перед гостиницей «Россия», я понял почему. Здесь ждали Покупателя не только мы, но еще человек десять посредников: двое толстеньких чудаков, стоящих у самого входа в гостиницу, трое разношерстных придурков с толстозадой пятнистой девицей, у которой на плече висела болтающаяся туда-сюда спортивная сумка, – ясно, для каких целей. Она, глупенькая, и не подозревала, что несколько миллионов налички с известными-то купюрами уместятся на одной ладони. Кроме этих пяти толпились тут еще столько же, но, похоже, одиночки – бедные воздухогоны, как выражается Толик, готовые вот-вот лопнуть от одного лишь жадного ощущения прибыли.
Мы простояли часа три, не меньше, когда вдруг из-за угла гостиничного корпуса появилась «Волга», но не белая, а черная. Тормознула у входа. Посредники – кто сидел, вскочил, кто стоял, побежал – окружили машину. Из нее вышли двое в хэбэ и один в праздничном одеянии типа фрака. Под недовольные выкрики и посвисты посредников процессия скрылась за дверями. Уже ничего нельзя было сделать. Это – другой Покупатель.
Двое чудаков подрались в кровь, Валера пинал ногами пятнистую девицу, а трое придурков его оттаскивали. Остальные разбежались кто куда. Мы с Раевским поглазели немного и ушли тоже.
На хату мы вернулись усталые и голодные. Однако нас ждал сюрприз. И сюрприз приятный.
Во-первых, имелось выпить. Во-вторых, было с кем выпить. Пришли Хачик, Фарид-большой и Фарид-маленький. В-третьих, появилась хавка, а это означало, что с голоду подохнуть сегодня не придется.
Известная пословица – не имей сто рублей, а имей сто друзей – была бы здесь кстати. Но говорить ничего не хотелось, пусть они сами поговорят, а я посплю... Сквозь тяжелую занавесь в голове я слышал Толика, который пытался закончить начатую однажды тему кладозахоронения...
– ...Шестое: клад будет в центре человеческих отношений. Седьмое: накладываешь карту прошлых времен на карту современности, идешь и копаешь. Восьмое: но перед тем, как идти копать, промысливаешь – а стоит ли? Достать – не главное, надо еще не только сохранить, но и суметь распорядиться обретенным. А клад не уйдет, он теперь привязан к тебе...
На мгновение я открыл глаза и увидел над собой Сан Саныча, Анатолия, Хачика, Фарида-большого и Фарида-маленького. И каждый держал в руке по стакану с водкой.

Я очнулся от того, что кто-то тряс меня за плечо, которое ныло еще во сне. Открыв глаза, я увидел Фарида-большого. Он медленно произнес несколько раз: «Я уезжаю в Париж», вытащил из желтой пачки сигарету «Кэмэл», закурил от зажигалки и покинул комнату. Я осторожно приподнялся с тахты. Рядом со мной лежала американская проститутка, работающая в публичном доме, что на Тверской. Я знал это, как и то, что в соседней комнате Толик спит с другой иностранкой, работающей в том же публичном доме уборщицей. Подойдя к бару, чтобы взять пива, через оконное стекло я заметил на улице перед центральным входом в нашу фирму длинный черный лимузин. Телохранитель открыл дверцу, Фарид исчез в недрах автомобиля, следом за ним исчез охранник – и машина укатила. На улице было очень тепло, шумели воробьи и рекламные звуковые щиты.
Внезапно я вспомнил все, что случилось вчера. Сейчас это казалось галлюцинацией, невероятным: просто не пришло бы в голову. И как из «Волги», подъехавшей к гостинице «Россия», вышел Покупатель, в котором я с изумлением узнал Фарида-маленького. И как мы с Раевским обалдело сели на асфальт и высунули языки подобно двум очумелым собакам. И как нас, словно обкурившихся анашой сомнамбул, провели в холл, на этаж и в номер, где находился спокойный из всех спокойных – Фарид-большой. И как он обнял всех по очереди и стал о чем-то рассказывать: про удачу, про контракты, про дешевых посредников, про арбузников, про сладкие-сладкие мечты, в которые все мы были заключены как преступники...
– О чем задумался, коллега? – Толик, уже выспавшийся, умытый и гладко побритый, сидел на моей постели; между длинноногими американками он чувствовал себя превосходно. Он мне подмигивал. – Началось наше время, – сказал он и крепче прижал американок. – Предлагаю шаг с Лабиринта.
– Какого Лабиринта? – спросил я, недоумевая.
– Есть одна задумка! Так называемый русский Диснейленд.
Он вскочил, и проститутки испарились в воздухе, словно их и не было. Пройдя к сейфу, он выудил оттуда папку и протянул ее мне.
– Читай!
Ознакомление заняло чуть больше часа. Это была хорошо продуманная игра не на жизнь, а на смерть, где участники, преодолевая целые комплексы препятствий, двигаются к центру Лабиринта – вероятно, подземного, достигают цели, например, сундука с золотом, и возвращаются, конечно, другим путем, но опять-таки сквозь падающие сверху чугунные плиты, через заминированные коридоры и прочие смертельные опасности, в результате чего победитель выходит на свободу, бросив на полпути несметные сокровища, зато живым, чем и должен гордиться.
– Это не просто бизнес, – сказал Толик. – Должна быть четко продумана вся сеть организованных мероприятий, поставленных на коммерческую и туристическую основы. И этого мало. Каждый из нас, я уверен, имеет хоть одну грандиозную идею, которую сейчас уже возможно осуществить. Сюда, в Россию, должны и будут приезжать со всех концов света в поисках, как думаешь – чего? В поисках судьбы! Мы утрем нос и обгадим Америку с ее дешевой и пошлой жизнью!
Он достал из сейфа купюры и подбросил их вверх.
– Смотри. Это летят наши желания! Наш человеческий рай! Вопрос – почему так непривлекателен христианский рай? На взгляд обычного человека, думающего и чувствующего, вечное славословие и предстояние перед Престолом – ну, как бы сказать необидно, малосимпатично и малопривлекательно. Недеяние деятельному, славословие в экстазе блаженства, безмыслие, невидимость развития – полнота бытия. Мною все это подсознательно отторгается. Нет движения, нет развития. Сущность христианского рая несоотносима с человеческой жизнью, ее понятиями, мышлением и чувствованием. Рай в христианстве не просто не разработан, но и – в отличие от всех прочих религий, вернее, лжерелигий, – не может быть описан или равноценно отражен в земном привычном понимании. А верить в абстрактное и стремиться туда тяжеловато. Тем не менее неописуемость как раз и является подтверждением истинности, того, что это не выдумка, и описываться может разве что в символах.
– Погоди-погоди! – взмолился я. – Ты к чему клонишь? Хочешь в России создать что-нибудь сверхрайское и теперь сравниваешь?
– Тебе кажется. Ничего я не сравниваю.
Я посмотрел на него внимательно. Анатолий В. смеялся. Я тут же смекнул, что дело здесь нечистое.
– Толян, скажи мне честно, вот Фарид-большой, он правда в Париж уехал?
Толик изобразил на лице удивление.
– Не знаю, ведь он с тобой прощался, а не со мной, – сказал он хитро и с долей иронии.
– Так, ладно. А вот американочки эти, которые исчезли, мы что, действительно их сняли?
Толик пожал плечами.
– Ты их видел, ты их щупал, одной из них ты обладал...
– Я ничего не помню!
– У тебя просто память дырявая, – со злостью сказал он. – Давай не будем строить идиотов, а поговорим вот о чем. Известное изречение: «Верую, потому что абсурдно». Вера и знание – принципиально две разные вещи. Банально? А ты попробуй, разберись с ними отвлеченно – и увидишь, что не только верующих мало, но и понимающих – что такое вера.
– Это ты к тому, наверное, что мало кто верит в создание на территории нашей отчизны символа Рока как коммерческой идеи...
– Опять ты за свое. Сначала вдумайся, о чем я тебе толкую! Большинство вкладывает в понятие «вера» самое примитивное – бездумное приятие и следование. Есть все же три пласта понятия: верующие, верящие и убежденные, то есть уверенные. Верующие – способ мышления, верящие – отсутствие такового, убежденные – уверенные в том, что мышление от них неотделимо. Вера не укладывается в знание. Ну как можно верить и веровать в то, чего нет? В то, что выходит за пределы разума и сверхразумов. Вера – это принципиально иной вид познания, не стыкующийся со знанием...
Я ходил около сейфа, собирал деньги, мял их в руках, слушал знакомый хруст. Вновь подходил к бару, пил настоящее баварское пиво. Осматривал комнату, уходил в другую, возвращался под монотонный гул Анатолия В.
– ...Это не только переживание и проживание, но существование в жизни и умение делать то, что надо, когда хочешь. Можно соотнести веру и волю, как два полюса, но слитых в одно. И – вера не в абсурд, потому что абсурд не укладывается в разумное. Благо бы лбом в стенку – все-таки реальное, прошибить, в конце концов, можно то или другое, а здесь – в пустоту, не чувствуется, а является всем в абсолютной пустоте, но не является энергоматериальным. И прошибить лбом пустоту можно только для одного: да – верую, потому что абсурдно...
– Потому что у Каина больше нет глаз! – громко сказал я.
И следом вдруг раздался телефонный звонок. Мы с Толиком переглянулись. Я кивнул и поднял трубку.
– Слушаю.
– Это Фарид говорит.
– Который из Парижа?
– Нет, который другой, который Покупатель и который придет к вам сейчас с бутылкой водки, жратвой и куревом.
«А у нас все есть», – хотел я сказать, но не успел, потому что когда оглянулся вокруг, то увидел, что нет у нас никакого бара, никакого офиса, никаких миллионов и что в дверях кухни стоит рыжий бородатый Сан Саныч и смотрит куда-то вверх. Я проследил его взгляд.
Вместо потолка мне открылось ночное звездное небо, в центре которого находилось большое окно. За окном в крохотной каморке – в тесноте, да не в обиде – сидели мы за столом, на котором были телефон, бутылка, стаканы и открытая банка килек. В углу каморки гремел магнитофон, и в то время, когда я взглянул на небо, из окна раздалась хором песня: