В этом номере у нас гость необычный: лирический герой, Ольга Мантурова, созданная поэтом Яном Бруштейном. Мы говорим с Яном о его героине, о поэзии – и о многом другом.

– Ян, как у вас появилось желание писать от женского лица?
– Желание было давно, и опыт у меня был. Я однажды написал стихотворение о рабочей женщине с окраины – от её лица, о её судьбе, о её счастье и несчастье. Но это единичный случай был.
По-моему, попытки писать от роли, от ролевого героя чаще всего связаны с чувством, что ты исписался. Когда понимаешь, что надо что-то поменять, сломать, всё вытряхнуть, вывернуть… Я очень много сил отдал книге "Город дорог" и после этого у меня было ощущение, будто я выдохнул – а вдохнуть не могу.
Раньше у меня были попытки мистификаций: я создал Иоганна Каменева или, например, морячка Серёжу Семёнова по кличке "Корабел". Но там меня быстро раскрывали – в основном, филологи, которые хорошо понимают стиль.
Здесь случилось что-то другое. Сначала это просто было попыткой проникнуть в "шкуру" женщины. По-моему, мужчины, по сравнению с женщинами, очень примитивны. Женщины чувствуют тоньше, глубже, многообразнее, многоцветнее. Мужчина должен пробивать стены, добывать хлеб, воевать. А женщина должна воспитывать детей, хранить очаг – и должна больше понимать, больше ощущать.
Сначала это были стихи о любви, два-три стихотворения. А потом я вдруг увидел лицо – и в этом мне помог Сандро Боттичелли. Использовав фрагмент одной из его картин, я воссоздал лицо – но лицо изменённое по сравнению с великим флорентийцем: я его осовременил, перерисовал, повернул в другую сторону. И вот когда я увидел этого человека, я вдруг почувствовал, что возникает живое существо, которое мне интересно. Причём человек этот совершенно иной, чем я – и не только в гендерном отношении. Иной по происхождению, по восприятию, по национальному миросозерцанию – совершенно по всему. Вот тут мне стало по-настоящему трудно и по-настоящему интересно.
И тогда мы начали с Ольгой пробиваться друг к другу: она стала обретать свой характер. Некоторые вещи, которые она писала через меня – это стихи, которые я сам бы никогда не написал. Я никогда бы не написал так открыто – это вещи распахнутые, наотмашь. Я-то сам автор достаточно въедливый, мне нужно, чтобы была сложная, интересная техника, всякие составные или ассонансные рифмы, и так далее… А здесь всё это ушло – была просто кровь горлом.
Иногда Оля брала верх, иногда я брал верх: это я уже сейчас, задним числом, вижу по стихам. Но меня вычислила только одна женщина – моя очень хорошая подруга, поэт Надя Ягова. Она – аналитик по сути, и по каким-то приёмам, по какой-то манере она меня узнала – и вдруг написала мне: "А не ты ли это?" И я честно сказал: "Да, я". И всё – больше меня не узнал никто, до самого конца, пока я сам не раскрылся.
А раскрылся я тогда, когда понял: эта мистификация исчерпала себя, переросла себя – и вышла на совершенно другой уровень. Возникло цельное произведение, которое я для себя назвал "повесть в стихах", написанное от лица этой женщины. Потому я и пишу об уходе, отъезде Ольги уже от себя, а она мне дальше пишет письма, она со мной прощается, рвёт пуповину, уходит в пространство жизни. И это всё – через трагедию, через слом. Вы даже представить себе не можете, как это было тяжело, как я ломал себя в это время: у меня было ощущение, что я шкуру с себя сдираю.
– Тяжело было прощаться – или вообще писать?
– И то, и другое. Я ведь вообще очень трудно пишу: если у меня в год – четыре десятка стихотворений, которые не стыдно показать, то это я уже перепрыгнул сам себя. А здесь я за четыре месяца написал 50 с лишним стихотворений. Что-то отбросил, что-то осталось – но я увидел, что это – цельное произведение. В нём есть судьба, развитие, изменения, возвращения, контрапункт. И оно само стало выстраиваться по законам драматургии: завязка, кульминация, катарсис…
Сейчас мне это всё безумно интересно перечитывать – у меня нет ощущения, что это я написал. Наоборот, восприятие, что Ольга – живой человек, и мне её безумно не хватает. Я два месяца после этого вообще ничего не мог писать! С тех пор я написал несколько стихотворений, совсем недавно. И я не уверен, что быстро очухаюсь: пришлось отдать столько, такие куски собственного сердца, собственной шкуры, собственной плоти – и вместе с тем я понимаю, что это абсолютно иной, по сравнению со мной, характер.
В результате я пришёл вот к чему. Есть разные уровни. Есть мистификации. Они возникают по разным причинам. Первое – просто пошутить. Второе – скрыться, когда нужно высказать политические взгляды. Это – Проспер Мериме, театр Клары Гасуль. Ещё есть желание мистификации в рамках стиля, и стиль модерн весь пронизан такими мистификациями. Это – Черубина де Габриак, созданная Максом Волошиным и компанией. Есть мистификации современные, когда просто хочется написать так, потом написать эдак...
Но здесь… Я бы не смог продолжить, меня это пугает. Я чувствую, что она от меня освободилась, я по ней скучаю. Это – роман. Я прожил какое-то время в шкуре женщины, я пережил все её трагедии. Причём там переплетены три трагедии. Во-первых, трагедия страны, через которую мы прошли: трагедия освобождения, приобретения, потерь – и страшных потерь. Потом – трагедия деревни, которая умирает, и умирает на её глазах (и на моих тоже). Причём я не придумщик по своей сути: я не умею сочинять сюжеты, персонажей… Конечно, если это вещь историческая, то ещё можно что-то сконструировать. Но здесь, если я писал о людях – вернее, она, Ольга, писала о людях – то это люди, которых я знаю.
Тётя Шура умерла три года назад. Она мне пела эту "Смуглянку", "в ноты попадая через раз". Дядя Коля, печник, строил печку в моём деревенском доме, и он до сих пор жив, почти слепой из-за того, что очень много пил, и самогон и прочую гадость. Есть и другие люди – и даже вот таких женщин, как Ольга, я знаю: женщин, которые сумели вырваться из деревни в город, получили там по полной по сусалам от жизни. Женщин, которых город просто выкрутил, выжал – и выплюнул назад в деревню, куда Ольга бежала от несчастной любви, от предательства, от всего. Город – особенно Москва – он же перемалывает людей, особенно людей пограничных, людей между городом и деревней. Об этом ещё Шукшин писал – о человеке, который уже в деревне стоит только одной ногой, а другой всё никак не встанет в городе.
И вот Ольга находит освобождение, уезжает туда – о чём я написал совсем недавно. Я представил Енисей, маленький городок, куда она уехала – где северное сияние и собаки, похожие на волков. То есть Ольга вернулась туда, куда моя душа возвратилась совсем недавно, накануне рождения Ольги: я вдруг вспомнил о том полугодии, которое я провёл на севере – и написал цикл "Севера", который вышел в "Сибирских огнях". Ни строчки я там не придумал. Конечно, элемент мифа в этом цикле есть, но все персонажи – это люди, которых я знал, с которыми встречался, которые просто меня потрясли и засели у меня в памяти. Они потом забылись – и снова проявились только в цикле "Севера". И вот моя Ольга уходит туда, в страну этого севера. Уходит туда, как в спасение.
Для меня это – очень трудный опыт. С самого начала всё было достаточно серьёзно: сначала – два-три стихотворения о любви, а потом – о стране, о деревне, о людях деревни. Хотя меня один из читателей упрекнул в цинизме: дескать, я такие серьёзные для страны вещи говорю как бы в шутку, через мистификацию. Но я-то не шутил. Я не смог бы написать то, что написала моя Ольга – так, как написала она, но подписаться я могу под каждым её высказыванием, под каждым словом.
В конце концов, существуют же романы, повести, где повествование ведётся от имени персонажа, и в этом никто не видит ничего удивительного и предосудительного. Поэтому я и назвал это всё "повестью в стихах". На роман в стихах "Мир Ольги" не тянет: роман обычно многолинеен, многотемен – а здесь всё-таки чёткая единая тема, развёрнутая достаточно подробно, так, как это характерно для повести.
– После этого опыта создания Оли изменилось ли ваше прочтение стихов авторов-женщин?
– Я всегда очень любил женские стихи. Я вообще считаю, что сейчас женщины пишут гораздо глубже и тоньше, чем мужчины. Маша Ватутина, например – целое мироздание. Олю Аникину я очень люблю: я вижу, как она прогрессирует. Причём, победив на каких-то конкурсах, она нарвалась на такую травлю! Но она выдержала – и прямо на глазах вырастает в большого, серьёзного поэта. Она живёт в Сергиевом Посаде, очень сильная, красивая – но это ей не мешает. Анечка Гедымин – это вообще моя любовь. Я читал её стихи, даже когда интернета ещё не знал, давно-давно. Это человек потрясающей распахнутости, она как будто дышит этими стихами. А когда мы с ней познакомились в Коктебеле, она оказалась даже лучше, чем я её представлял!
Есть сейчас сильные поэты. Я не люблю слова "поэтесса". Всё-таки, "поэт". Поэтессы, конечно, тоже есть: их – как грязи. Но они – поэтессы, пусть они там и остаются:  это – гламурненько, это – слэмово, это – с матерочком... Способные девочки, есть очень способные. Но они не кровью пишут, не душой пишут. Они играют роль, они зарабатывают денежки, они тешат своё самолюбие – даже когда хорошо рифмуют.
Но настоящие женщины-поэты, как мне кажется, в поэзии – честнее мужчин. Мужики чаще пишут тезисы, понимаете? Апрельские тезисы. Хотя, нет - есть, есть авторы настоящие… Я очень люблю Сашу Кабанова, Лёшу Остудина… Есть их антипод Дмитрий Мельников... Есть Женя Чигрин – метафорист, очень тонкий, даже ближе к женской поэзии – при совершенно мужском мировосприятии. Вообще сегодня поэтов хороших – много. Великих – не знаю, время покажет.
– Ян, где можно прочесть эту "повесть в стихах", существует ли книга?
– Сначала она вышла в виде электронной книги. Но у нас странная ситуация: электронные книги не замечают критики, не замечают журналы. Хотя скачиваний этого издания больше, чем бывают тиражи в наше время. Но отдельно выпускать такую тонюсенькую книжечку… Сейчас готов макет моего большого тома избранного, повесть с небольшими сокращениями туда вошла. Кроме того, она целиком опубликована в приложении к журналу "День и Ночь".
А электронная книжка есть в интернет-библиотеках. Можно просто набрать в Яндексе: электронная книга "Мир Ольги. Повесть в стихах". Она выложена в нескольких форматах, то есть каждый может скачать и в планшет, и в компьютер, и в электронную книжку. Так читают очень много.
– А что дальше?
– Не знаю! Ольга на меня свалилась, как кирпич с крыши – и на четыре месяца её мир захватил меня полностью. А когда повесть в стихах была завершена, у меня появилось ощущение, что я вообще больше писать никогда ничего не буду. Я контужен сейчас.
– Ян, большое вам спасибо за беседу – и от всей души желаю вам нового "кирпича"!