Книжно-Газетный Киоск


Махмут САЛИМОВ

ЛЕГЕНДА О ПОСЛЕДНЕМ ХАНЕ

Минихан-няняй, или Башкирская легенда


Бабушке Минлеханум 87 лет, в ауле ее уважительно называют Минихан-няняй. В последнее время она все чаще вспоминает о давно минувших днях, о войне, принесшей столько горя народу, о муже, который не вернулся с фронта, о двух своих детях – мальчике и девочке, умерших в голодные послевоенные годы от неизвестной болезни, о своей сестре, умершей при родах и оставившей сиротами четырех девочек, которых няняй вырастила как своих родных детей вместе со своими двумя дочками.
«Восемнадцать моих родственников не вернулись с войны, в том числе и мой родной брат Салимгарей. Был он первым трактористом в колхозе – высокий, сильный, красивый!.. С тех пор наш род – калмак из племени минцев – почти изчез», – горестно вздыхает она.
После некоторой паузы Минлеханум-няняй продолжает свой рассказ:
«Наш род берет свое начало от калмыцкого мальчика, которого привез из далеких киргиз-кайсакских степей башкирский воин по имени Абдулкадир. Целый год он добирался домой с этим мальчиком, много лишений испытал в пути. А нашел он мальчика в детской колыбельке, богато изукрашенной накладными золотыми драконами, далеко – в казахских степях, на берегу Аральского моря. Детская колыбель висела на одиноком дереве-карагаче, вокруг лежали тела убитых сородичей. Рассказывали, что младенец был из ханского рода...
Он вырос среди башкирских детей в достатке, как равный, в семье у тархана Ибрагима-бея из рода мурзы Баимбета. Мулла назвал маленького калмычонка именем Ходайбирде, что означает “Подарок Всевышнего”. Старики говорили, что Аллах отдал его башкирам с благими намерениями. И они же вспоминали при этом древнюю минскую легенду – о мальчике, которого так же когда-то в старину нашли в степи, – как он вырос и стал батыром – предводителем рода, как спас свое племя от степных завоевателей, как встретил белого волка и, следуя за ним, вывел своих соплеменников из смертельного окружения. Люди верили в эту легенду и надеялись, что в будущем в случае беды к ним также придет спасение.
А детская золотая колыбель, найденная в далеких казахских степях, хранилась в ауле, в мечети, вплоть до Гражданской войны, пока вооруженный отряд каких-то голодранцев не разграбил ее! Они сорвали с колыбельки украшения в виде золотых драконов и бросили ее на улице. Мой отец подобрал колыбель, отремонтировал, и в ней выросло еще немало детишек».
Так легенда о найденном в степях калмыцком мальчике и полная лишений жизнь Минихан-няняй сплелись в одном рассказе.
Продолжение удивительной легенды о калмыцком младенце открылось для меня совершенно случайно. Спустя много лет, работая над архивными материалами о службе башкирских казаков, я наткнулся на записки отца Иакинфа (Бичурина). В его исторических записках нашлось описание тех трагических событий, когда калмыки двинулись на восток в поисках утраченной родины. Я же взял на себя смелость пересказать эту историю.

Галдан-Церен


Зима 1771 года была теплой. Снег, выпавший в начале зимы в низовьях Волги, быстро растаял, небо надолго закрылось низкими свинцовыми, постоянно моросящими тучами. Дожди переполнили великую реку, и она, не дождавшись весны, вдруг разлилась.
Дербетевские калмыки, которые ждали ледостава, чтобы переправиться на противоположный восточный берег, оказались отрезанными от своих соплеменников – торгоутов и хошоутов. Калмыки этих двух племен, не дождавшись дербетевцев, уже месяц медленно уходили на восток.
Только хан Галдан-Церен остался дожидаться соплеменников, надеясь, что дербетевцы каким-то чудом сумеют переправиться через реку и тогда они вместе быстро догонят орду.
Калмыки возвращались к себе на историческую родину – Джунгарию. Мало кто из них представлял, какая она, их родина. Только легенды, которые рассказывались старейшинами зимними вечерами, и песни, которые исполнялись в летних кочевках, напоминали им о давно покинутых землях. Впервые со времен великих переселений народов орда двигалась не с востока на запад, а наоборот. Калмыки решили вернуться и отвоевать свою родину, давно уже заселенную другими народами. Казалось, что сама природа решила противостоять этому неразумному решению.
Галдан-Церен, новоизбранный хан всех трех калмыцких племен, по своему происхождению был из дербетевцев и до недавнего времени являлся их вождем.
За несколько месяцев до начала похода он переправился через Волгу с ближайшими родственниками и небольшим отрядом преданных ему заисангов. И все это время хан занимался сбором и подготовкой левобережных калмыков к переселению на восток.
Галдан-Церен, названный так в честь своего родственника и вождя – джунгархана Галдан-Черена, сына императора Контайши, – честолюбиво мечтал о том, что он, объединив все калмыцкие и джунгарские племена, разбросанные от Волги до Китая, сумеет возродить Великую Джунгарскую империю. Ведь еще не прошло и сорока лет, как китайцы, претерпев унижения, за немалую цену купили мир. Многие народы великой степи тогда платили дань сыну императора, и Галдан-Церен стремился к такому же величию. Он не ожидал, что природа станет первым препятствием в осуществлении его планов – объединения калмыцких племен и возвращения в Джунгарию.
Его честолюбивые устремления теперь были погребены под разливом реки, и он уже не надеялся, что наступят холода, что зимние морозы наведут ледяные мосты через водную преграду, которая отделила его от дербетевского племени. Там же осталось и его главное богатство – бесчисленные стада и табуны.
Галдан-Церен до последнего часа верил, что дербетевские калмыки сумеют преодолеть реку. Он молился, он обещал, что посвятит остаток жизни служению буддийскому богу, великому Далай-Ламе, и даже после смерти, пройдя все шесть миров и возродившись в новом облике, будет продолжать благодарить великого Будду.
Но Будда его не услышал. И теперь он стоял в одиночестве, пристально всматриваясь в противоположный берег, а надежда таяла вместе с остатками льда на кромке реки. Вместо стужи ветер принес холодные тучи, и слезы отчаяния, смешиваясь с каплями дождя, стекали по его бронзовому скуластому лицу.
Впервые вождь колебался в принятии решения – остаться или двигаться на восток вслед за остальными калмыцкими племенами. Сердце ему подсказывало, что он нужен своему дербетевскому племени, но долг хана всех калмыков обязывал его возглавить идущую на восток 250-тысячную орду. Но признают ли сейчас его – без своего народа и без своих воинов – ханом всех калмыков?
Стоя под моросящим дождем, Галдан-Церен вспоминал, как все это начиналось.
Летом на его призыв собраться на курултай на берегу реки Ахтубы откликнулись все вожди и духовенство калмыцких племен. К назначенному времени на высоком кургане у реки был раскинут ханский шатер.
Рядом монахи развернули Хурул – переносной монастырь. Накануне они привезли его на трех подводах, и сейчас у входа в монастырь под ладонями посетителей уже крутились молитвенные барабаны-кюрде.

Галдан-Церен ждал прибытия вождей и коротал время под тенистым пологом, защищающим его от изнуряющего зноя. Тогда его мысли беспокойно кружились вокруг предстоящей встречи – все ли он предусмотрел, поддержат ли вожди его решение о возвращении в Джунгарию? Он был убежден в своей правоте, и эта мысль придавала уверенность в успехе будущих переговоров.
Однажды Галдан-Церен возвращался с небольшим отрядом заисангов в свой улус, и после трудного перехода они остановились на ночлег в степи.
Ранним утром, когда туман под первыми лучами солнца еще не рассыпался и не покрыл крупными каплями росы весеннюю растительность, явился к ним Белый старец. Он появился внезапно и опираясь на длинный посох, не шел, а словно плыл сквозь густой туман. Его белая одежда развивалась при движении, длинная белая борода украшала излучавшее доброту и спокойствие лицо. Люди, суетившиеся перед дальней дорогой, узнали старика и в благочестивым трепете склонили головы и стали на колени перед Белым старцем. Именно тогда Галдан-Церен и калмыки услышали из уст старца ответ на давно мучившие их вопросы. Вот что сказал Белый старец: «Путь к спасению заключается в искренней вере и преданности Великому Будде, любви к своей Родине, сплочении всех калмыков под знаменем великого воина, и тогда утраченные надежды вернутся в ваши сердца!» Из оцепенения их вывело шипение выкипавшего из казана хальмг цэ (калмык-чая). Когда они подняли головы, то увидели удаляющегося белого старца. В лучах утреннего солнца его белые одежды светились ярким ореолом. Они решили, что старец говорил о любви к Родине, прежней, живущей в их памяти и в сердцах – легендарной Джунгарии. А новая Родина стала для них в последнее время холодной и жестокой.
Весть о встрече с Белым старцем облетела всю степь, и калмыки спешили к берегам Ахтубы для встречи со своим ханом Галдан-Цереном.
Галдан-Церен знал, что никакая сила не сможет заставить калмыков отказаться от судьбы, предначертанной всевышним, от своих обычаев и свободы.
По своему происхождению он принадлежал к дербетевцам. Дербетевские калмыки – потомственные воины, с древнейших времен они с джунгарами были одного племени.
Чингиз-хан левое крыло своей армии называл «джунгар». После смерти Чингиз-хана эти воины образовали свое племя, и самые сильные и храбрые были у них вождями. Однажды, согласно старинной легенде, недалеко от берегов Аральского моря воины нашли в степи младенца-сироту, которому дали имя Улиндай-Бадон-Тайша. Этот младенец вырос, возмужал и стал богатырем. Скоро он возглавил дербетевский народ. От этого младенца и вели свой род джунгарские и дербетевские князья – Тайшины. Их потомки создали новую империю, завоевав Китай, Туркестан и Великую степь. Они вели свою армию от победы к победе, постепенно продвигаясь на запад, пока дальнейшие их завоевательные устремления не разбились у подножья Уральских гор. Они так и не смогли преодолеть этот барьер – на пути великих завоевателей вставали башкиры. Они не пустили их за Волгу и дальше в Россию.
Тогда калмыки пошли на юг, на земли ногайцев. После кровопролитных сражений ногайцы отступили – часть из них ушли на Кавказ, другие в Крым. А дербетевцы холодной зимой 1630 года перешли Волгу и поселились на западном берегу в бескрайних волго-донских степях.
Калмыки торгоутского и хошоутских племен остались на восточном берегу. Обретя новые земли, они стали жить на огромных степных просторах согласно своим обычаям и подчиняясь только законам природы. Каждый год, переждав зимние холода, калмыки с началом весны начинали вместе со своими бесчисленными стадами кочевать на север. Животные с жадностью поедали на своем пути только что пробившуюся первую весеннюю траву и оставляли за собой истоптанную копытами степь. Табуны продвигались вперед, пытаясь не отставать от весны, а она, не задерживаясь, спешила на север, покрывая зеленым ковром их путь. За ними, подгоняя кочевников, шло знойное лето. Жаркое солнце, испепеляя остатки растительности и высушивая мелкие озерца, разбросанные на их пути, подгоняло табуны. Но не только кочевники с началом весны начинали свой путь: на север устремлялись и бесчисленные стада сайгаков и джейранов. И как бы ни были просторны бескрайние степи между Иделью и Яиком, калмыки следили, чтобы миллионные стада сайгаков не пересекали их путь и охотились на прожорливых диких коз, пытаясь отогнать их подальше от своих пастбищ.
Но сайгаки беспокоили их меньше, чем племена киргиз-кайсаков, чьи внезапные набеги иногда заставали калмыков врасплох, и тогда разбойникам удавалось не только угнать скот, но и умыкнуть девушек и взять в полон детей и женщин. Калмыки преследовали их и если настигали, то месть была кровавой и безжалостной. Людей освобождали от рабства, и табуны возвращались в свои пастбища. Правда, и сами калмыки не упускали случая переправиться за Яик в киргиз-кайсакские земли, учинить набег и угнать чужой скот. Тогда в степи сгущались тучи и люди начинали готовиться к войне. Война для них была привычным делом, таким же естественным, как смена времен года. Исход сражения определялся в зависимости от количества воинов, которых собирали противоборствующие стороны, и их доблести. Не всегда войны были кровавыми, иногда две степные орды, встретившись в степи, решали свой спор в единоборстве батыров. Победа одного из них означала поражение других, и, согласившись с этим, степняки расходились по своим кочевьям, одни торжествуя, другие – затаив обиду и вражду до следующего года.
К концу лета калмыки достигали башкирских земель. Много раз башкиры и калмыки решали свой спор при помощи оружия, пока не была определена граница недалеко от холмов Сары-тау, в трех переходах от реки Камалек, которую калмыки не имели право пересекать. И как бы им ни хотелось пасти свои табуны на уральских горных склонах с богатой сочной травой, им приходилось останавливаться и дожидаться ранних осенних дождей, чтобы не возвращаться обратно по выжженной летним зноем степи. Осенняя влага на короткое время оживляла степь, трава снова зеленела, создавая обманчивое впечатление возвращения весны. Но утренние заморозки, покрывающие степь плотным слоем инея, напоминали о близости осенних холодов, и тогда подгоняемые ветрами кочевники начинали двигаться в обратную сторону. В своем спешном движении на юг они будут пытаться догнать остатки лета, которое пока еще кормило табуны зеленой травой. Но настанет день, когда скудная степная растительность полностью пожелтеет и покроется толстым слоем снега. Как бы кочевники ни спешили добраться до южных пастбищ, зима настигнет их в пути. Стада, с трудом разгребая твердыми копытами снег, будут добывать пожухлую траву и в поисках корма медленно двигаться на юг.
Времена года, их смена и круговорот определяли кочевую жизнь калмыков, и в гармонии с природой они жили на этой земле уже больше ста лет. Но безмятежная и свободная жизнь подходила к концу. Все чаще царское правительство требовало участия калмыков в различных походах, и молодые воины уходили в далекие края, многие из них не возвращались в свои улусы. Сраженные картечью или свинцовыми пулями на непонятной войне, они были наспех похоронены в чужой земле.
Об этом и думал Галдан-Церен, пока ему не доложили о приближающихся соплеменниках. Первыми прибыли на курултай калмыки торгоутского племени во главе со своим вождем Убаши-ханом.
У торгоутского племени существует предание о том, что их предки вышли из Тибета. Они присоединились к великому Чингиз-хану, который поставил над ними полководцем своего сына Орчакана. Орчакан выбрал себе невесту из тибетского рода Арит – от них и ведут свою родословную торгоуты и их вождь Убаши-хан. «Торгоут» в переводе с калмыцкого означает «высокорослый». Эти великаны входили в личную гвардию Чингиз-хана.
Следом прибыли калмыки племени хошоутов. Их возглавлял сын есаула Семена Хошоутова Сербент-Данчин, который, в отличие от отца, остался верен своим обычаям и вере, за что древнее калмыцкое племя хошоутов и признало его вождем. Старинное название племени было эолет. После того как они победили во главе с Темучжином (так звали будущего Чингиз-хана) войско хана Алтана, их стали называть хошоут, то есть «главный воин» или «победитель».
Не прибыли только ставропольские калмыки. Для приучения калмыков к оседлой жизни и обретения ими истинной веры царица Анна Иоанновна решила в 1737 году на берегу Волги основать крепость под названием Ставрополь и переселить их туда. Но калмыки предпочли тесным улицам крепости степные просторы, тем не менее часть из них выбрали новую жизнь – приняли крещение и оделись в синюю форму с желтыми лампасами. Новокрещеные калмыки были зачислены в служивое сословие Российской империи и уравнены в правах с казаками. Из них был сформирован ставропольский казачий полк, подчиненный генерал-губернатору Оренбургского края.
После встречи и теплых приветствий вожди уединились в шатре – они не хотели, чтобы их намерения раньше времени стали достоянием царского наместника и губернатора. После долгих споров и сомнений вожди приняли решение – вернуться на свою историческую родину. Ответственность за осуществление этого плана легла на плечи Галдан-Церена.
Хан обратился к буддийским священникам за благословением. После долгих ритуалов под звуки труб и барабанов ламы определили дату начала похода на восток – 5 января 1771 года. Именно об этом дне с величайшими предосторожностями и было объявлено всем калмыкам. Народ воспринял решение своих вождей с большим воодушевлением и радостью, увидев в этом единственный путь сохранения своей религии и нации.
Калмыки отказывались выделять воинов для бесконечных войн, которые вел царь, и были доведены до отчаяния несправедливостью и алчностью царских наместников, все возрастающей настойчивостью миссионеров, заставлявших отказываться от обычаев предков. Все это и породило недовольство. Эти и другие причины буквально через год приведут к кровавому бунту всех народов Волги и Урала, когда восставшие под руководством Емельяна Пугачева попытаются добиться справедливости.
Но первыми взбунтовались калмыки: были побиты и ограблены ни в чем не повинные купцы. Досталось миссионерам и чиновникам. Кровавый бунт отрезал последние надежды на отсрочку возвращения в Джунгарию. Хан стал заложником своей же идеи. Ему пришлось оставить дербетевцев на другом берегу Волги.
Вспоминая о тех днях, Галдан-Церен отчаянно искал решение, которое будет единственно верным. Его лицо, полное отчаяния и скорби, отражало бушевавшие внутри него противоречия. Наконец он подозвал преданного заисанга и объявил о своем намерении догонять ушедшие далеко на восток калмыцкие кибитки. Больше нельзя было медлить, иначе его небольшой отряд мог попасть в засаду враждебных степных племен, через земли которых им предстояло идти в Китай. Он сел на коня и дал команду трогаться.
Заисанг натянул тетиву лука, и стрела бесшумно устремилась на восток, указывая направление предстоящего пути. С противоположного берега послышались завывания калмыцких труб – башкюрбюре, прощальные звуки которых раздирали душу Галдан-Церену. Не оглядываясь на оставшихся на другом берегу соплеменников, он поскакал навстречу своей судьбе.