Императрица Екатерина Великая узнала о приготовлениях калмыков слишком поздно, когда они, уже взбунтовавшись, спешно уходили на восток. Не забыли доложить императрице и об ущербе, который нанес калмыцкий бунт. Доложили и о том, что дербетские правобережные калмыки не ушли из-за теплой зимы и отсутствия ледостава.
Царица разгневалась: как посмели ее подданные, всегда верные российскому престолу, вдруг взбунтоваться и, обнажив юго-восточные границы, самовольно покинуть империю. Она незамедлительно приказала произвести поиск подавшихся в бегство волжских калмыков, а к оставшимся дербетским калмыкам направила царских приставов и полк драгун. Чуть позже она обуздала свой гнев: ясный ум просвещенной царицы подсказал ей правильное решение – она может вернуть обратно своих подданных только прощением и лаской. И фельдъегерь с указом царицы помчался в Оренбург.
Оренбургский генерал-губернатор Иван Андреевич фон Рейнсдорп, кряхтя и охая, готовился встретить фельдъегеря. Всегда нерешительный, но педантичный, он – исполнитель, за что его и ценили, – упустил время и откровенно прошляпил приготовления калмыков к бегству, и потому с величайшим беспокойством ждал опалы ее императорского величества. Около него суетился адъютант, поправляя сбившийся парик, – как мог пытался утешить генерала. Войсковой атаман Оренбургского казачьего корпуса Василий Иванович Могутов еще накануне доложил генерал-губернатору, что фельдъегерь в сопровождении казаков выехал из Самарского городка и сегодня должен быть в Оренбурге. Губернатор чувствовал, что приходит конец спокойной и размеренной службе. Вот уже почти 15 лет прошло после последнего восстания башкир, и все считали, что в крае все благополучно, хотя среди яицких казаков появились смутьяны, подбивающие не подчиняться указному атаману. В некоторых станицах учинили бунт, отказавшись исполнять волю генерал-губернатора, потребовали старых вольностей, в том числе и в выборе на войсковом круге атамана и старшин, а также распределения по своему усмотрению рыбных и звериных промыслов. А это было покушение на личный доход губернатора, который уже привык получать значительные барыши от поставок черной икры и осетровых балыков в Санкт-Петербург и Москву. Среди башкир тоже неспокойно – от них жалобы поступают, что участились незаконные захваты вотчинных земель, некоторые из них, взбунтовавшись, совсем недавно сожгли завод Твердышева. Рейнсдорп чувствовал, что надо принимать незамедлительные меры и утихомирить край. Он перекладывал бумаги на столе, не замечая их содержания, тревожные мысли и предчувствие опалы окончательно испортили ему настроение. Губернатор уже собирался кликнуть крепостного холопа Ивашку, чтобы подали ему водки, как адъютант охрипшим от значимости события голосом громко доложил: "Едут, ваше сиятельство! Едут!".
Во двор особняка генерал-губернатора в сопровождении оренбургских казаков с грохотом ворвалась запряженная тройкой взмыленных коней коляска, забрызганная снегом вперемешку с грязью, – теплая зима и оттепель, необычная для этого времени года, уже успели разбить санный путь. Ямщики хоть и старались выходить в путь по утреннему или вечернему заморозку, но неотложность и важность дела заставили их сегодня спешить, не разбирая дорог. Послышался зычный голос, остановивший тройку прямо около порога генеральского дома: "Тпру-у-у… Стой, родимые!" С коляски легко спрыгнул молодой фельдъегерь в кирасирском блестящем шлеме и в белом шерстяном плаще. Грохоча саблей и звеня шпорами, он вбежал наверх, в губернаторский кабинет. Адъютант, весь багровый от волнения, заикаясь, успел выкрикнуть: "Ее императорского величества!.." – но фельдъегерь, усмехнувшись на ходу, похлопал его по плечу и, не дожидаясь окончания доклада, скрылся в кабинете генерал-губернатора.
Тревожные предчувствия оправдались: в указе после упреков в его адрес генерал-губернатору предписывалось организовать поиск уклонившихся в бегство волжских калмыков с целью немедленного возвращения их на прежние земли. Поход в киргиз-кайсакские степи – это похуже опалы. Калмыкам обещалось генеральное прощение в случае возвращения. Генерал-губернатор про себя возмутился, что всем смутьянам есть прощение, только ему приходится за всех страдать. Но еще он понял, что только незамедлительным выполнением приказа он хоть как-то сумеет оправдаться перед императрицей. Вся вина и ответственность лежит на нем, ведь он не сумел заранее разгадать планы калмыков и не пресек их бунт и бегство.
Накануне ему доложили, что калмыки внезапно напали на Бударинский форпост и на несших линейную службу на дистанции башкир, а потом чуть ниже Яицкого городка, успешно преодолев по броду Яик, ушли в казахские степи, и сейчас многочисленная орда движется по территории младшего казахского жуза. Малочисленный отряд башкир не смог удержать линию, а взбунтовавшиеся казаки Яицкого городка посчитали излишним вмешиваться.
Но надежда догнать их была – калмыки, отягощенные своим главным богатством – многочисленными стадами, двигались медленно. С освобождением степей от снега и появлением первой весенней травы они обязательно остановятся, так как будут вынуждены откармливать свои изнуренные походом и зимней бескормицей табуны, да и людям требовался отдых после долгого пути. Немного успокоившись, губернатор вызвал к себе войскового атамана оренбургских казаков полковника Могутова, оренбургских чиновников и прочих полезных и бесполезных в этом мероприятии людей.
От былой нерешительности и паники его не осталось и следа. Рейнсдорп, получивший, наконец, указ императрицы и подробные инструкции от президента Военной коллегии фельдмаршала графа Чернышева, приступил к незамедлительному исполнению их воли. Немецкая педантичность и точность в исполнении инструкций проявилась во всем блеске. Его надменный голос с немецким акцентом звучал теперь уверенно и твердо – только скрип писарского пера, который едва успевал за его указаниями, слышался в тишине кабинета:
"Атаману, полковнику Могутову, сегодня же отправить посыльных к башкирским тарханам и старшинам. Приказываю им сбор к концу следующей недели в Оренбургской крепости, кроме охотников, и добровольно участвовать в сией экспедиции, приказываю снарядить и 6000 линейных башкир, готовящихся весной сменить на дистанциях отслуживших свой срок на границе сородичей. Им пообещайте дополнительное вознаграждение за участие в походе. Юртовым старшинам за участие в походе отменить ясак и покупку казенной соли из Илецких копей, в этом году они получат соль бесплатно. Объявите башкирским тарханам, что за их участие в дальнем походе будет выплачиваться денежное содержание. Установить его, как и оренбургским казакам, по 1 рублю 48 копеек в месяц. И побыстрее рассмотрите башкирские жалобы, пообещайте справедливое решение всех вопросов.
Я принял решение инфантерию не привлекать к походу. Будут принимать участие в экспедиции только конные отряды башкир и казаков. Я слышал, яицкие казаки отказываются от участия в походе, их атаманское самоуправство – это настоящий бунт! Как вернем калмыков, я за них возьмусь с особым пристрастием. В Сибирь им дорога, по острогам будут нести службу, так и передайте их выборным атаманам!"
Немного успокоившись, он почти ласково обратился к атаману оренбургского казачьего ведомства полковнику Могутову: "Доложите, любезнейший Василий Иванович, без яицких – сколько оренбургских казаков готово к походу?"
Атаман, понимая значимость своей роли в предстоящем походе, встал со своего места, оглядел присутствующих и, обращаясь к губернатору, начал доклад: "Ваше сиятельство! Господа! Благодаря мудрости и дальновидности первого губернатора Оренбурга Неплюева Ивана Ивановича в бытность его управления краем, еще 1748 году, были произведены преобразования по сведению всех казаков, кроме яицких, в Оренбургское казачье войско. И я могу доложить: из этого ведомства готовы участвовать в походе оренбургских живущих в крепости и казаков из Бердской слободы – всего 1513, казаков оренбургских живущих по реке Яику – 800 человек, калмыцких казаков ставропольского ведомства – 250 человек, казаков уфимской провинции из города Уфы, крепостей Табынск, Нагайбак, Красноуфимск – всего 1250 человек, казаков Исетской провинции из крепостей Челябинск, Миасс, Чебаркуль – 1380 человек. Сбор корпуса объявлен, и казаки в количестве 4493 человек будут готовы выступить к концу следующей недели!"
Наступила тягостная тишина. Без башкирских конников вернуть 250-тысячную калмыцкую орду было невозможно. Главное было – догнать и, демонстрируя свою силу, вступив в переговоры с калмыцкими вождями, донести до них указ царицы, где она обещает всем калмыкам прощение в случае возвращения их на прежние земли. Через некоторое время, обращаясь к коменданту Оренбургской крепости, генерал-губернатор тихо выговорил: "Снять с раскатов и приготовить 15 пушек легкой артиллерии с прислугой к походу! Приготовить обозы и провиант!" После некоторой паузы он так же тихо продолжил: "Будем надеяться, что башкиры пришлют достаточное количество своих конников для выполнения воли ее величества. Из Уфы обещали отправить дополнительно 3000 асаба-башкир из минских юртов во главе с преданными ее императорскому величеству тарханами. С божьей помощью я надеюсь к концу следующей недели собрать достаточное количество конных отрядов для преследования калмыков. Не забывайте, господа, что они с каждым днем углубляются во враждебные не только для них, но и для нас земли степных племен. Сегодня же подготовить и отправить посольство с подарками в казахские степи к сыну Абдулхаир-хана султану Ерали в Малую орду и к сыну Джанибек-батыра хану Аблаю в Среднюю орду. Потребуйте и просите у них содействия в возвращении калмыков, но главное для нас – чтобы они договорились с вождями Большой орды, чтобы те пропустили наш экспедиционный корпус через свои земли и не чинили препятствий в преследовании. А если будут согласны, то могут выделить свои отряды и участвовать в нашем походе. Я надеюсь к концу следующей недели собрать достаточное количество конных отрядов для преследования калмыков!" Иван Андреевич встал и, повернувшись к образам, перекрестился, что означало окончание совещания. Вслед за губернатором, грохоча саблями и путаясь в шпагах, вскочили со своих мест присутствующие чиновники и, озадаченные, спешно начали покидать губернаторский дом.
Впервые предстоял вооруженный поход далеко в киргиз-кайсакские степи. До этого только посольство в Хиву сумело благополучно добраться до конечной цели. Вслед за послами купцы отважились пересечь степи, но и то не всегда удачно. Татищев в 1738 году отправил свой первый караван в Ташкент с целью торговли и для получения привилегий для русских купцов во главе с полковником Карлом Миллером. Тогда караван, успешно пройдя территорию Малой и Средней орды, подвергся нападению кочевников из Большой орды в двух днях пути от Ташкента и был разграблен. Миллеру удалось спастись. Но его пленных товарищей продали в рабство. Только через много лет Миллеру удалось вернуться в Россию. С тех пор так далеко в глубь казахских степей не решался проникнуть ни один купец и ни один вооруженный отряд.