Тамара ЯНГАЛОВА-СВИЩЕВА
СМУТНЫ МЫСЛИ МОИ...
Тамару Янгалову-Свищеву я знаю с юности. Недавно она пришла ко мне и призналась, что пишет стихи. Я была очарована ее поэзией. Меня подкупили ее искренность и неподдельная простота. Понимание женской сущности, временами независимой и достаточно суровой, но весьма простодушной, а оттого честной в своей неизменности и неподкупности:
Смутны мысли мои,
Раздвоились желанья.
То хочу я любви,
То я жажду страданья.
Раздвоились желанья.
То хочу я любви,
То я жажду страданья.
Просто и понятно, наши желания – наши возможности. Мы не даем поблажек ни себе, ни другим. Но в поступательности движения есть понимание происходящего и оттого есть понимание того, что все мы подвержены своим определенным страхам, привычкам и образу жизни. Из всего этого, в свою очередь, складывается и наш образ жизни, наше мышление и отношение к тому, что тебя окружает в данный момент:
Судьбы венец. Его сплели мы сами,
Где между дел, а где и второпях.
Казалось нам, что мы под парусами,
А не лодчонка утлая в морях.
Где между дел, а где и второпях.
Казалось нам, что мы под парусами,
А не лодчонка утлая в морях.
Земфира МУЛЛАГАЛИЕВА – член Союза писателей РБ
ТИШИНА
Тишина – это кровь, пульсирующая в висках,
Отголоски миров, провалившихся в Хаос,
Тишина – крик Души, запечатанный на устах,
И в нирване монах, по исповеданию Даос.
Тишина – благодать для уставшей Земли,
Утомленной от зреющей тяжести зерен.
Тишина – это камень надгробный в пыли
И ночной небосвод, что так нем и просторен.
Тишина у постели больного, как врач,
А для глухонемого, как Божье проклятье.
Тишина – это горлом нахлынувший плач
У подножья Святого Христова распятья.
Отголоски миров, провалившихся в Хаос,
Тишина – крик Души, запечатанный на устах,
И в нирване монах, по исповеданию Даос.
Тишина – благодать для уставшей Земли,
Утомленной от зреющей тяжести зерен.
Тишина – это камень надгробный в пыли
И ночной небосвод, что так нем и просторен.
Тишина у постели больного, как врач,
А для глухонемого, как Божье проклятье.
Тишина – это горлом нахлынувший плач
У подножья Святого Христова распятья.
***
Засеяла я Душу семенами.
Обильно поливала и рыхлила,
Лелеяла ростки.
Вот грядка с Верою.
Взошла Надежда,
Но даже не проклюнулась Любовь.
А свято место пусто не бывает,
И каждую весну я сею вновь,
Но лишь Любовь во мне не прорастает.
Обильно поливала и рыхлила,
Лелеяла ростки.
Вот грядка с Верою.
Взошла Надежда,
Но даже не проклюнулась Любовь.
А свято место пусто не бывает,
И каждую весну я сею вновь,
Но лишь Любовь во мне не прорастает.
***
Я собираю камни,
Что разбросала ранее.
Их острые края
Меня так больно ранят.
Под осень улетят
И возвратятся стаи.
Все будет как всегда,
Но вдруг… Земля устанет…
Что разбросала ранее.
Их острые края
Меня так больно ранят.
Под осень улетят
И возвратятся стаи.
Все будет как всегда,
Но вдруг… Земля устанет…
***
Меня поманит колокольня,
Церковный колокола звон.
Тогда, мирская и покорная,
Приду я к Богу на поклон.
В благую тесноту обители
Протиснусь я среди других,
Туда, где славят Вседержителя,
Звенящ и строг церковный стих.
Там, где слезами свечи плавятся
И воском дышит свечный жар,
Где так звучит всепобеждающе
Души ликующий орган.
Где лики скорбные Святых
Со стен взирают укоряя,
И в купола уходит стон
К прощенью Господа взывая.
И пропоет в душе струна,
Душа взмолится о прощенье,
Как будто бы восстав от сна,
И хлынут слезы очищенья.
Церковный колокола звон.
Тогда, мирская и покорная,
Приду я к Богу на поклон.
В благую тесноту обители
Протиснусь я среди других,
Туда, где славят Вседержителя,
Звенящ и строг церковный стих.
Там, где слезами свечи плавятся
И воском дышит свечный жар,
Где так звучит всепобеждающе
Души ликующий орган.
Где лики скорбные Святых
Со стен взирают укоряя,
И в купола уходит стон
К прощенью Господа взывая.
И пропоет в душе струна,
Душа взмолится о прощенье,
Как будто бы восстав от сна,
И хлынут слезы очищенья.
***
Я приходила в старый дом,
Где души и углы в тенетах,
Где муть оконных переплетов
И жалкий дворик под окном.
Там беспокойство прописалось,
Как на карнизе воробьи,
На лицах серая усталость
И ностальгия по любви.
Там неустроенность воспели,
Там все чего-то не успели,
Не захотели, не смогли
И только душу сберегли.
Там во главе угла – игра.
И струн гитарных дребезжанье
Бередит душу до утра.
Где души и углы в тенетах,
Где муть оконных переплетов
И жалкий дворик под окном.
Там беспокойство прописалось,
Как на карнизе воробьи,
На лицах серая усталость
И ностальгия по любви.
Там неустроенность воспели,
Там все чего-то не успели,
Не захотели, не смогли
И только душу сберегли.
Там во главе угла – игра.
И струн гитарных дребезжанье
Бередит душу до утра.
***
Окурит меня туманный ладан,
Поздняя кукушка пропоет,
Одинокая лесная бражница,
Я иду, считаю: «Чет – не чет».
Сколько по земле шагать осталось,
Знает только свиристель в кустах,
И уже сквозит в душе усталость,
И молитва Божья на устах.
Поздняя кукушка пропоет,
Одинокая лесная бражница,
Я иду, считаю: «Чет – не чет».
Сколько по земле шагать осталось,
Знает только свиристель в кустах,
И уже сквозит в душе усталость,
И молитва Божья на устах.
***
Вторит контрабас виолончели
И литавры взвились, грохоча,
Скрипочка доверчива и гибка
В ласковых ладонях скрипача.
Извивается и плачет скрипка,
Как ее высокий голос чист!
И взорвав себя на самой верхней ноте
Упадет смычком по струнам вниз...
И начнет страшить меня и мучить,
Вынимая душу и казня,
Все препоны вмиг внутри разрушив,
Изнывая, требуя, маня.
Ах ты, скрипка, бестия такая!
Хоть не Страдивари твой творец,
И не Паганини вел по струнам,
Ты меня измучила вконец.
Ах ты, скрипка, слезы сквозь улыбку,
Непокорный ныне покорен.
И призывно взмыв на верхней ноте,
К небу уходил последний стон...
И литавры взвились, грохоча,
Скрипочка доверчива и гибка
В ласковых ладонях скрипача.
Извивается и плачет скрипка,
Как ее высокий голос чист!
И взорвав себя на самой верхней ноте
Упадет смычком по струнам вниз...
И начнет страшить меня и мучить,
Вынимая душу и казня,
Все препоны вмиг внутри разрушив,
Изнывая, требуя, маня.
Ах ты, скрипка, бестия такая!
Хоть не Страдивари твой творец,
И не Паганини вел по струнам,
Ты меня измучила вконец.
Ах ты, скрипка, слезы сквозь улыбку,
Непокорный ныне покорен.
И призывно взмыв на верхней ноте,
К небу уходил последний стон...
***
Снега упали на дворы метелью.
Ворчит февраль и сердится за дверью.
Ни зги не видно в этой круговерти,
И белой мглой кружат и пляшут черти.
Мы настрогаем деревянных чурок
И разожжем с тобой в ночи печурку,
Расстелем перед печкою овчину
И выясним раздоров всех причину.
И будет сладок привкус примиренья,
И прочь уйдут обиды и сомненья.
Пусть ветер горько плачет у причала.
У нас с тобой сегодня все сначала.
Ворчит февраль и сердится за дверью.
Ни зги не видно в этой круговерти,
И белой мглой кружат и пляшут черти.
Мы настрогаем деревянных чурок
И разожжем с тобой в ночи печурку,
Расстелем перед печкою овчину
И выясним раздоров всех причину.
И будет сладок привкус примиренья,
И прочь уйдут обиды и сомненья.
Пусть ветер горько плачет у причала.
У нас с тобой сегодня все сначала.
***
О.Р.
Я тишину в себя впитаю
И научусь спокойно жить.
Я горечь одиночества познаю
И из нее сплету блаженства нить.
Та нить тонка, но крепки связи,
И чресла опоясав ей,
Однажды недужным рассветом
Уйду в страну, где нет людей.
Там ласковый и пряный ветер
Пьянит степные ковыли,
Морской прибой облизывает берег,
Играя стайкой рыбок на мели.
Там бродят вместе львы и кони
В высоких изумрудных травах,
На шелковом пологом склоне
Цветут раскидисто агавы.
И научусь спокойно жить.
Я горечь одиночества познаю
И из нее сплету блаженства нить.
Та нить тонка, но крепки связи,
И чресла опоясав ей,
Однажды недужным рассветом
Уйду в страну, где нет людей.
Там ласковый и пряный ветер
Пьянит степные ковыли,
Морской прибой облизывает берег,
Играя стайкой рыбок на мели.
Там бродят вместе львы и кони
В высоких изумрудных травах,
На шелковом пологом склоне
Цветут раскидисто агавы.