Мы застали природу врасплох
Этим ранним предъягодным летом:
Даже бросовый чертополох
Распылался малиновым светом.

Разноцветные, как петухи,
Ходят волны по зарослям диким.
Здесь теперь происходят стихи,
Сочиненные кем-то великим.

Дальше будет легко и всерьез:
Гриб объявится, ягоды тоже...
А пока – только ярко до слез,
И мороз пробирает по коже.

Ничто грозы не предвещало,
На мой непросвещенный взгляд,
Но бабка собрала цыплят
И долго внука поучала,
Чтоб возвращался до дождя,
И он кивал ей, уходя.

Известно было ей одной,
Когда придет холодный ветер,
Когда промчится стороной –
Короче, все на нашем свете,
На этой стороне земной.

Как будто, испытав сама,
Считала смерть подобьем сна.
...Тот мерзлый день (метель, зима,
А был всего ноябрь, начало) –
Не только ей закрыл глаза:
Теперь не знаем ни аза, –
Нас в поле застает гроза...
Ничто грозы не предвещало...

Жил-был попугай.
Большой попугай.
Говорящий, к несчастью, довольно редко.
Но однажды случайно открылась клетка,
И в чужие края улетел попугай.

Жил-был воробей.
Смешной воробей.
Какой-то чудак заточил его в клетке.
Но упорхнул воробей и с ветки
Высмотрел в луже съедобных червей.

Людям не спится.
Серы их лица.
Каждый надеется, что не забыт,
Что неожиданно в клетку влетит
Какая-нибудь сумасшедшая птица.

Под утро, вдруг, взметнулось, точно крик,
Прозрение, что ты почти старик.

Я выскочила прочь, в туман, в траву,
Сама себе страшна, невыносима,
Как мысль, что я тебя переживу
И буду, может быть, еще красива...

И с той поры в спокойствии твоем
Я чувствую геройство, боль и милость...
Благодарю, что мы еще вдвоем!
Прости... Прости, что поздно появилась...

А правда одным-одна,
Как темная в поле хата:
Чем больше твоя вина,
Тем больше моя расплата.

Была бы всю жизнь скупою
И думала, что бедна,
Не зная, чего я стою,
Когда б не твоя вина.

Встаем на восходе.
Восхода червонная мякоть
Теплее на юге,
но ярче в России зимой.
И трудно понять,
то ли хочется петь, то ли плакать,
И близкое небо
чрезмерной чудит крутизной.

Постой, не чуди.
А не то – сколько раз уж бывало! –
Прольется на землю
горячий рубиновый цвет.
Конечно, красиво.
Да только Россия устала
Быть главною жертвой
своих же великих побед.

Пожнем плоды, сочтемся славою,
Падет злодея голова...
Но любит жизнь свою неправую
На поле сорная трава.
И в ней запрятана душа,
Которой радостно и больно,
И страшно – чувствуя, дыша,
Злодейство совершать невольно.
В траве кузнечики звенят,
Край поля ветерком измят...
Сил не хватает у нее
Прервать преступное житье.

Музыка! Ты пришла, наконец...
Листва шелестит, маня...
Кончено, теперь я тоже – творец.
Боже, прости меня!

И наплевать, что, злой, как оса,
И от власти хмельной,
Ангел возмездья уж полчаса
Носится надо мной.

Милый, придется чуть обождать,
Постой дудеть на трубе,
Пока не кончится благодать –
Я не дамся тебе.

Ваш Главный слепил меня из интриг,
Швырял из блеска во тьму,
Но вот за этот звучащий миг
Я все прощаю Ему.

И пусть перелесок уже в огне
И пестр от змеиных лент,
Пойми: если что-то зачтется мне,
Так этот самый момент!

Не то что звезда, а метеорит
Сверкнул на исходе дня...
И, может, ваш Главный чуть пожурит,
Но все ж – помилует мя.

Помогают жить друзья,
Продлевают жизнь долги,
И без недругов нельзя,
Так что бог им помоги.

Нужен час, чтоб гомон стих,
И таких мгновений нить,
Чтобы можно было их
Только с музыкой сравнить.

Нужен день, закат его,
Милый голос, милый край...
А без этого всего –
Хоть ложись и помирай.

Враждебная, с челкою черной
И взором – острее огня,
Считайте себя отомщенной:
Он больше не любит меня.

Он где-то, он – птица на ветке,
Его не удержишь в руках.
Уж месяц, как смолкли соседки
Про губы мои в синяках.

Я знаю, бестактно...
Но вы же
Прошли до меня этот путь...
Как жить? – научите. Как выжить! –
Когда ничего не вернуть...

Должно быть, такие закаты
помнятся после смерти...
...Когда остывшее сердце
в осеннюю землю ляжет,
Я вспомню: кусты стояли,
причудливые, как черти,
И Волга траву тормошила
на мною найденном пляже.
И вдруг огромным пожаром
земля и вода загорелась!
Но чайка пожар миновала,
настолько была крылата.
И что бы мне после ни снилось,
о чем бы потом ни пелось,
Всегда оставалась зависть
огромной песне заката...

Живи в своей пустыне,
Забудь меня, забудь...
Уж хлопья золотые
Пустились в поздний путь.

Им легче, сбившись в стаю,
Срываться с высоты.
Их тоже забывают –
Деревья и кусты,
И птицы – те, чьи гнезда
Лелеяли они...

И вот сухие звезды,
Сердечки, пятерни
Слетают мне на плечи...
У нас одна беда,
Мне тоже в стае легче
Прощаться навсегда...

Опять тебя, папа,
полночными бреднями потчую,
Не думая о пробужденье,
отбросив дела.
Скорее всего,
я была отвратительной дочерью,
Но хуже другое –
что больше не "есть", а "была".

О господи,
как с фотографии смотришь внимательно!
Как жить без тебя невозможно,
хоть время прошло!
Нет, то, что я стала для сына
посредственной матерью,
Так это, ты знаешь,
наверное, хорошо.

Пусть будет ко мне не привязан!
И даже куражится,
Когда, так сказать,
опустеет осенний мой сад!
Но если умру,
пусть ему ни на миг не покажется,
Что свет почернел
и в случившемся – он виноват.

– Ты знаешь, что такое свет? –
Спросил меня слепой сосед. –
Он, как далекий теплый звук,
Прокалывает тьму вокруг
Навеки, на мгновенье... Нет,
Не знаешь ты, что значит свет!..

А снег идет, идет, идет,
Проходит день, проходит год...
Слепой сосед, не можешь ты
Увидеть в инее кусты,
И странный улицы виток,
И ржавый на двери замок...
В пустые окна бьет зима...
Не знаешь ты, что значит тьма!..

Воцарилась осень – туман клубя,
Серебря под утро стволы и лужи...
Мне с тобою плохо, но без тебя –
Хуже.

Мне плевать, что сумерки хороши,
Что пьянит дубрава листвой лежалой...
Ты сказал, что нет у меня души? –
Да, пожалуй.

Я приду домой, не зажгу огня,
Заскребется мышь под диваном тихо...
А душе, хоть нет ее у меня,
Лихо.

Знаешь, здесь, в Кузьминском парке,
Горевать совсем негоже –
Жизнь исправно шлет подарки
Вот таким, как мы, прохожим,
А не чертит закорюки.
Светел день. Весна нетленна.
Голубь, подобравши юбки,
Входит в лужу по колено.