Расскажу о первой встрече. Я тогда начинал работать в газете и решил делать детскую поэтическую рубрику. Но не было заголовка. Имя Зиминой для меня тогда уже было почти нарицательным. Кто-то из редакции посоветовал обратиться за помощью к поэтессе. Я позвонил, мы договорились о встрече.
Поразила улыбка Нины Николаевны: светлая, ясная, лучезарная. Я жутко смущался, и она это, конечно же, заметила. Поэтесса стала угощать меня чаем и пирогом с мясом. В этом, кстати, вся Зимина: кто бы ни приходил к ней, пусть даже совершенно незнакомый человек, она непременно будет стремиться накормить…
Заголовок к рубрике она мне выдумала тут же: "Школьный звонок с Парнаса". В этом тоже вся Зимина: ей такие вещи даются куда как легче, чем всей местной пишущей братии. Мы голову, порой, ломаем, выдумывая заголовок, образ или строку. А Нина Николаевна могла делать это сходу. В этом отличие таланта от способности, а тем паче от посредственности. Впрочем, об этом чуть позже.

Первое стихотворение она написала в девятом классе.  Его опубликовали в газете "Белорецкий рабочий".
– Ой, я была так рада! – рассказывала Нина Николаевна, - И это так меня вдохновило! Благодаря этой первой публикации я, наверное, и стала поэтессой.
Стихотворение уже давно забыто. Нина Николаевна помнила только, что писала тогда о весне и любви. Эти темы всегда оставались одними из любимых для нее.

Теперь штрихи о грустном…
В детстве Нина Николаевна сильно заболела. Казалось бы, пустяки – простыла после того, как искупалась в пруду, но вдруг отнялись ножки…
Название своего диагноза – полиомиелит – она не умела выговаривать до конца своих дней. Или не хотела.

Мама носила ее на руках, возила на консультации к всевозможным специалистам, молилась, плакала… Быть может, роптала.  Впрочем, вряд ли… Потому что Евдокия Ефимовна, была из той эпохи, где любая скорбь воспринималась как особый знак Божией любви. "Зачем ты читаешь Псалтирь, мама?" – однажды спросила ее Нина. Спросила, нисколько не осуждая. Это было, скорее, обычное любопытство…
"Придет время, и ты будешь читать эту книгу, дочка", - ответила Евдокия Ефимовна.

Не стану в подробностях рассказывать о тех мытарствах, которые Нине Зиминой пришлось пережить в детстве. Тем более, что сама она рассказывала об этом как-то вскользь, а я не был особо внимательным слушателем. Знаю только, что Нина перенесла несколько операций, причем, не самых удачных. Ходить она стала самостоятельно, но каждая ступенька, каждый бордюр были преградой – и порой непреодолимой. Но она сумела закончить пединститут и пошла работать в школу!

Двенадцать лет Нина Николаевна преподавала русский язык и литературу в вечерней школе. Некоторые ученики были старше ее. Нагрузка в школе была огромной. Она часами стояла на больных ногах и рассказывая великовозрастным ученикам о Пушкине, Фете и Тютчеве…
Только один раз Нина Николаевна позволила себе повысить голос на одного из учеников. Он вел себя развязано, и она почти крикнула: "Волков, вон из класса!!!"
– А он рассмеялся мне в лицо, - рассказывала поэтесса. – И с тех пор я поняла, что криком ничего не добьешься. Это унизительно для учителя. Я дала себе зарок, никогда не кричать.
Кричать на людей, тем более на детей,  поэтесса не позволяла себе никогда.

В конце каждого дня, вернее, уже поздно вечером папа приезжал за ней в школу на мотоцикле. Хрупкая Нина Николаевна (от силы сорок килограммов веса) садилась на заднее сиденье мотоцикла, как на лавочку, полубоком, ставя обе ноги на раму и тщательно держась за отцовское плечо. По другому сидеть она не могла из-за болезни... Так и ехала до дома.
Ушла из школы только после того, как сломала ногу. Наступила новая эпоха в ее жизни – она полностью посвятила себя поэтическому творчеству. До этого стихи воспринимались ее как хобби.

Врач-невролог, придя к Нине Николаевне, чтобы оформить инвалидность, изумилась: "Вы столько лет работали, хотя должны были бы получать пенсию по инвалидности!!! У вас всегда была первая группа!"
Поэтесса посмотрела на нее своими ясными глазами, в которых всегда играла улыбка… Она была птицей, которая всегда хотела взлететь…А ей толкуют о перебитых крыльях – о какой-то инвалидности.

А ведь она взлетела… И, ой, как высоко! Ее стихи читатели ждали в местной газете. Ей писали письма, звонили, приходили в дом, чтобы познакомиться. В нее влюблялись – в ее голос по телефону, в тот образ, который читался в каждой ее строчке.

Она была по-настоящему счастливым человеком! Знаете, какой есть простой критерий счастья? Это когда дверь в твоей квартире никогда не закрывается. И к тебе заходят друзья, не стучась, как к себе домой. Потому что им  - хорошо с тобой. А тебе – хорошо с ними.
"Здравствуй, Ниночка Николаевночка!" – раздавалось с порога ее квартиры много раз и ежедневно.

 Старый альбом в плюшевой обложке. На первой странице фотография худенькой девушки. Она стоит на сцене перед микрофоном на фоне эстрадного оркестра. Это Нина Зимина, середина шестидесятых. Она выступала тогда во Дворце культуры сталепроволочного производства… Из-за больных ног она не могла танцевать, но пела – изумительно!
Она была "звездой" всего Нижнего селения (это микрорайон Белорецка), где родилась и выросла. Да и в Верхнем селении поклонников у нее тоже было предостаточно.
Нина Николаевна выступала вместе со знаменитым в ту пору эстрадным оркестром под управлением Валентина Беккера. Он очень хотел, чтобы его солистка стала певицей, но верх взяла поэзия.

Ах, как давно это было! Но в душе она оставалась все такой же девчонкой…
"Я танцева-ать хочу, я танцева-ать хочу, с утра-а и до утра-а!"…  Люди, проходя мимо открытого балкона, что на втором этаже обычной белорецкой пятиэтажки, невольно улыбались, слыша хрустальный, серебристый голос Нины Николаевны. Она пела, сидя на диване, а рядышком,  вплотную приткнувшись к ней, лежал ее кот Гошка. И если она брала слишком высокую ноту, он недовольно поднимал голову, загребал лапами ее руку и начинал шутя покусывать ее пальцы. Если слишком увлекался, то Нина взвизгивала, и кот, как бы извиняясь, тут же начинал лизать ее ладошку своим шершавым языком.
И вот еще, какой штрих…
Чем талант отличается от способности?
Талант – это свобода. А способность катится по наторенной колее.
Талант безграничен. А способность проявляется в пределах шаблона.
Талант безудержен. А способность всегда на привязи.
Извините за некоторую вульгарность образа, но есть некая Небесная капельница, под которой находятся все талантливые люди. Кому-то достаются две капельки особой благодати, кому-то пять…
Понимаю, что все это спорно, но…

Сейчас я выскажу мысль, которая, думаю, вызовет кривую усмешку в рядах критиков. Не говорю, что у всех, но у некоторых…
Если бы Нина Зимина жила в Москве, Питере или хотя бы поближе к центру, то безо всяких там особых "раскруток" давно бы имела всероссийскую славу. И она тоже бы сидела в телевизионном кресле и читала свои стихи всей стране.
Но центральные издательства провинциальных литераторов в упор не замечают. То же самое можно сказать и о толстых журналах…
Кстати, у Нины Николаевны была куча возможностей переехать в Уфу или в Москву, но она предпочла остаться здесь…

Нина Зимина – поэтесса очень русская. Но ее "русскость" без надрыва – светлая и радостная.

Нину Зимину очень ценил Мустай Карим. Она вела с ним длительную переписку. Именно он дал ей рекомендацию для вступления в Союз писателей РБ.
А еще Нина Николаевна переписывалась с Виктором Астафьевым. После смерти великого писателя, его жена в своем интервью какому-то журналу цитировала стихи Зиминой.

Нина Зимина – православная поэтесса. Особенно в последние годы она стала посвящать духовной теме все больше и больше внимания. А потом и вовсе стала писать только о Горнем…
У нее вышло несколько православных поэтических сборников. Она их выпустила за свой счет. За книгу "Во славу Божию" (это венок сонетов) она получила благодарность от патриарха Московского и всея Руси Кирилла. А еще Нина Николаевна проделала уникальную работу! Вы только представьте: она перевела на современный поэтический язык Псалтырь! (Помните пророчество ее мамы?)
В свет вышла книга "И паче снега убелюся…".  Часть тиража поэтесса подарила Табынскому монастырю.

В последние годы она болела особенно тяжело. Трудно писать об этом… Поэтесса не любила говорить о своих скорбях. Об этом знали только очень близкие люди.
 Да, ей было очень непросто! Последние десять лет она не выходила на улицу, а по квартире передвигалась только с помощью стула.
Встать с дивана для нее было большой проблемой. В последние годы стали отказывать руки. Даже поднять ложку не хватало, порой, сил.
Ее сон делился на две части: полночи она спала сидя, и только под утро ложилась на один бок. Лежать на другом боку мешали металлические пластины, вставленные в бедренную кость (у нее было еще два перелома). Из-за больного сердца она не могла лежать на спине – задыхалась…. А еще стало пропадать зрение.
Но какая сила воли!
Я помню, как однажды она произнесла куда-то в Пространство, будучи уже практически слепой: "Я не сдамся… Я не сломаюсь!"
Поэтессе была сделана сложная операция, и ей частично вернули зрение.

Она писала стихи в блокнотик, потом с трудом печатала их на своем стареньком ноутбуке. Потом куда-то отправляла, участвовала в конкурсах, побеждала, радовалась, встречала гостей, о ком-то непременно заботилась… И ни малейшего намека на то, что ей больно! Это всего лишь неожиданно прорывалось из ее сердца – и только самым-самым близким людям…

Она никого и никогда не мучила своей болезнью. И очень легко умерла. Такое бывает…
За несколько минут да смерти Нина Николаевна исповедовалась и причастилась Святых Таинств. В полном сознании и памяти. Только батюшка простился с ней, как она тут же отправилась в Вечность. Как будто ангелы ждали конца причастия. Впрочем, почему "как будто"?

Светлая, светлая, светлая душа! Душа, очищенная скорбями и просветленная Верой… И даже крест на ее могиле смотрится как-то празднично.
Постоишь, погрустишь, а потом вдруг почувствуешь тихую, тихую радость за нее. Радость сквозь щемящую боль утраты…
И нет никаких сомнений в душе! Нашей Нине, конечно же, хорошо сейчас…

И последний штрих. После смерти обнаружилось стихотворение поэтессы, которое на похоронах прочитала ее подруга, архитектор Елена Бритнер. Вот это стихотворение: