Книжно-Газетный Киоск


Светлана Куликова
Расказы
 
Восхитительный берег

В лучах яркого солнца порт Савона казался праздничным. Дивный белый лайнер выглядел в точности как на рекламе, и на душе у Аллы Витальевны посветлело…

Нанятый в аэропорту Милана таксист за немалую дополнительную плату согласился проводить ее до судна. Но посадка на "Costa Deliziosa" еще не началась, и услужливый итальянец в нетерпении топтался возле двух огромных чемоданов, поглядывая на часы.
Дорога не слишком утомила Аллу Витальевну, хотя ночью в номере "Метрополя" удалось вздремнуть всего лишь на пару часов. Но это ерунда, бессонница давно стала ее близкой подругой. Поначалу Алла Витальевна впадала в панику от долгих ночных бдений, но потом научилась безропотно принимать навязчивую гостью и даже получать удовольствие от ее визитов. Другого выхода не было: приходилось тщательно скрывать тот факт, что выпрошенное у доктора снотворное не используется по назначению. Зато сколько за минувший год было прочитано книг в тишине спящего дома! Сколько просмотрено прекрасных фильмов (но так и не найден ответ на вопрос: почему хорошие картины телевидение показывает исключительно после полуночи?) А долгие ночные размышления? Да если бы Алла глотала таблетки и крепко спала, разве смогла бы она принять такое непростое решение? Никогда в жизни!
Алла Витальевна с удовольствием вдохнула влажный морской воздух, поправила шляпку и открыла новенькую фирменную сумочку. Рядом с дорогим ваучером на круиз лежал дешевый мобильник — словно пришелец из прошлой жизни. Почему она не выбросила его в Москве? Долго думала, надо ли звонить дочери? Так и не позвонила. Что сказать? Все написано в завещании, запертом в банковской ячейке. Там же деньги — Катина доля. Ключ, пароль и подробные разъяснения с нижайшими извинениями едут почтой на адрес доктора: более надежного человека в мире нет…
Все, не о чем говорить. Алла Витальевна вынула телефон, широко замахнулась, намереваясь отправить его прямиком в воды Генуэзской бухты, как вдруг аппарат зазвонил.
Черная пластмассовая коробочка вибрировала и гудела на ладони, настойчиво требуя внимания. Алла Витальевна нерешительно ткнула в зеленый значок приема.
— Да.
— Мама, здравствуй, ты где? Я звоню, звоню тебе домой, а какой-то мужик говорит, что ты здесь… то есть, там уже не живешь. Дал этот номер. Что за идиот? Ты пустила квартирантов?..
Вот в этом вся ее дочь: тараторит напористо, уверенно, словно не было ни унизительной попытки запереть мать в психушке, ни больше года глухого молчания…
— Катя, послушай…
— Нет, это ты послушай! Придется твоим квартирантам съехать. Вадик завтра приедет.
— Вадик? Зачем?
— Как зачем? Жить. И работать. Ему в Москве обещают работу.
— Но я… у меня…
— Мама, не возражай. Забудь свои никчемные обиды. Это твой единственный внук! Да, мальчик оступился, но ты прекрасно знаешь, это дружки подбили его. Он отсидел по чужой вине…
— Катя, извини, я сейчас в Италии, ты разоришься на звонке.
— Что? Как ты туда попала? Зачем?
— Самолетом попала. Уплываю в кругосветное путешествие.
Ошеломленная пауза. И шепот:
— Откуда у тебя такие деньги?
— Я продала квартиру.
— Мама, ты чокнулась? А где Вадик будет жить?
— А где буду жить я тебя не интересует? — по-детски жалобно спросила Алла Витальевна и сама смутилась: Катя не участвовала в принятии судьбоносного решения, чего с нее спрашивать.
Год назад, после грандиозного скандала они договорились не вмешиваться в жизнь друг друга. И дочь старательно избегала общения с матерью. Не позвонила даже когда в годовщину смерти отца приехала навестить его могилку…
Муж Аллы Витальевны не пережил уголовного суда над любимым внуком Вадимом. Обширный инфаркт разорвал ему сердце за считанные минуты. "Скорая" констатировала смерть и увезла Аллу Витальевну в сильнейшей истерике.
Почти полвека Алла знала, зачем просыпается утром, для кого готовит, прибирает, стирает. Знала, на чье плечо можно положить голову, к чьей груди прижаться. Работа — это так, чтобы без пенсии не остаться, главное в жизни семья. Муж был тихим, покладистым (непонятно, в кого Катя выросла такой строптивой), казался незаметным, а оказался незаменимым.
В образовавшуюся пустоту хлынул нестерпимый холод одиночества. От этого холода Алла оцепенела так, что не сразу сообразила чего хотят от нее родственники. А хотели они, чтобы замороженную горем Аллу признали психически больной и недееспособной. Мысль, ясное дело, исходила от нового супруга Кати — хронического эгоцентриста. Ему очень хотелось отселить куда-нибудь избалованного пасынка. Сам Вадик уезжать из родного дома (на самом деле — от питерских дружков) в Москву отказывался. Там ведь бабушка контролирует, жить учит. Вот если бы столичная квартира опустела…
С этой идеей и пачкой денег (кстати, оставленных в наследство отцом) Катя обратилась к главврачу психиатрической клиники. Старый доктор с внешностью аристократа и соответствующими манерами денег не взял. Он познакомился с Аллой Витальевной, признал ее вполне нормальной женщиной, которой нужно лишь время и душевное тепло, чтобы прийти в себя, и установил над ней собственную неформальную опеку. Так началось их общение.
Это были не медицинские приемы, а редкие встречи двух пожилых вдовых людей. Несколько раз они погуляли в парке, вместе сходили в театр, но чаще беседовали по телефону. Можно было бы сказать, что между ними установились доверительно-дружеские отношения, если бы не маленький нюанс: Алла врача обманывала. Самым что ни на есть бессовестным образом врала. Можно даже сказать подставляла под неприятности: сильнодействующее снотворное, которое ей при личных встречах давал доктор, она не принимала, а с далеко идущей целью складывала в коробочку.
К этой цели Аллу Витальевну толкало чувство жгучей обиды на дочь. Катя хочет от нее избавиться? Что ж, она сама уйдет. Быстро, безболезненно, а главное — красиво. Не будет расплющенного трупа упавшей с крыши старухи или посиневшей висельницы с высунутым языком. Алла Витальевна расстанется с этой жизнью элегантно: в лучшем своем наряде, на чистой постели уснет и не проснется. Собранных за год таблеток хватит наверняка. Осталось выбрать подходящий день, то есть, ночь. Вот тогда они все поймут…
Хорошо продуманный план нарушил яркий рекламный буклет. Он выпал из почтового ящика и дохнул в лицо морским бризом. На обложке красавец лайнер горделиво плыл под витиевато выведенными буквами: "С нами Вы побываете в раю!" Слоган показался Алле Витальевне знаковым. Она вспомнила слова заботливого доктора: "Неважно, сколько минут жизни у вас впереди. Важно какова на вкус та, что здесь и сейчас".
Много ли было в жизни Аллы вкусных мгновений?
Страстной любви она не знала — вышла за первого, кто сделал предложение, получилось удачно, но… пресно. Дочь родилась так тяжело, что о других детях даже думать не хотелось. Вот и тряслась над единственным ребенком, а в благодарность получила расчетливую подлость… Всего два по настоящему счастливых события вспомнила Алла: день, когда муж принес ордер на квартиру и день, когда она вышла на пенсию. Расставаясь с тесной комнатушкой в коммуналке и — через тридцать лет — с душным кабинетом в архиве, она чувствовала себя птицей, вылетающей из клетки на волю…
Вспомнив позабытый вкус свободы, Алла внесла изменения в красивый сценарий своего развода с жизнью.
Какая разница, где будут выпиты заветные таблетки? Так ли уж важно, в какой конкретно день она ляжет рядом с мужем на Востряковском кладбище?.. Зато прежде, чем попасть в ад, она побывает в раю.
На срочную продажу квартиры, покупку круиза и сборы ушло всего несколько дней. Оставшиеся до вылета сутки добровольный бомж Алла Витальевна провела в дорогом отеле…
Катин голос в мобильнике наполнился паникой.
— Нет, ну ты все-таки сумасшедшая! Ребенок всего месяц как на волю вышел, его поддержать надо.
— Ребенку под тридцать, пора научиться самому о себе заботиться.
— Дети всегда остаются детьми… Ты что, и правда в Италии? Перезвони мне немедленно, надо поговорить, и больше не шути так глупо насчет квартиры.
Короткие гудки запищали в ухо. Вихрь противоречивых чувств заметался внутри, растворяя былую решимость… Вдруг лайнер издал короткий низкий гудок. Словно кто-то сильный и уверенный добродушно рявкнул на Аллу Витальевну:
— Не дрейфь, старушка! Тебя ждет каюта "люкс" и место за капитанским столом. Роскошные бассейны и кинотеатры, профессиональные музыканты и повара, вышколенные стюарды и аниматоры — к твоим услугам! Сто шестнадцать дней ты будешь комфортабельно жить и весело проводить время, не подсчитывая расходы и не упрекая себя за расточительство. Ты увидишь Испанию и Бразилию, Аргентину и Уругвай, Австралию и Новую Зеландию, Намибию и Сенегал, Португалию и Францию… Разве не об этом мечтала ты в далеком советском детстве, даже перед самой собой стыдясь легкомысленной буржуазной мечты?..
Едва слышный "бульк" был ему ответом.
Таксист проводил мобильник взглядом, пожал плечами и подхватил чемоданы пожилой синьоры, одетой дорого, стильно, но с лицом женщины бедной и несчастливой. Ох, уж эти загадочные русские…
У трапа Аллу Витальевну встретили улыбающиеся стюарды в белоснежных форменных одеждах. Она протянула документы, еще раз с восхищением оглядела внушительную махину лайнера. И вспомнила как, изучив рекламный буклет от одной глянцевой корки до другой, позвонила своему любезному доктору узнать, что означает Costa Deliziosa. Доктор не удивился, не спросил с чего она решила, будто он знает итальянский, просто сразу ответил:
— Восхитительный берег. Где вы это услышали?
— Да так… в рекламе, — уклонилась от ответа Алла.
— Как спите? Дать вам еще таблеток?
— Спасибо большое! С таблетками сплю прекрасно, но пока еще не все израсходовала.
— Я очень рад, — доктор действительно радовался, ведь это был единственный в его практике случай, когда от бессонницы помогала смесь мела с сахаром. — Тогда давайте встретимся без повода. В парке завтра ярмарка…
Алла от встречи отказалась и вскоре уехала, не прощаясь, туда, где ждал ее белоснежный "Восхитительный берег", острым носом устремленный в сверкающую синеву моря…

Июнь 2014



Шторм

Елене Николиной

Нет, мы не ссорились.
Просто вытекла из меня радость.
Бесшумно и незаметно.
Так из испорченной трубки холодильника змейкой-невидимкой высачивается фреон, и вот — стоит агрегат, сверкает как новенький, а внутри него все потихоньку тухнет. И невозможно разглядеть в переплетении металлических "артерий" ту микроскопическую дырочку, из-за которой приключилась беда.
Когда это началось?
Мужа повысили, и мы переехали из веселого южного города в северный промышленный центр, придавленный сумрачным небом с грязными лохмотьями облаков над заводскими трубами.
Чужая квартира… "Не волнуйся, дорогая, это временно".
Муж решает важные производственные задачи.
Моя задача готовить–прибирать–стирать…
"Какая у вас профессия? Режиссер театра? В ДК металлургов есть вакансия вахтера".
Сын постоянно болеет.
"Что вы хотите? Акклиматизация".
Лечить–готовить–прибирать–стирать…
В сентябре лег ранний снег. Он выпал сразу серо-желтым, словно его подкоптили в облаках над трубами. Облетели листья, обнажив однообразные силикатные лабиринты кварталов…
"Ты когда вернешься?"
"Не знаю… Сдаем заказ"
"Полгода уже “сдаем заказ”! Можешь вообще не приходить!"
Под утро сквозь сон я слышала, как в замке поворачивается ключ.
— Ненавижу! — яростно сверлил мозг уродливый демон. — Зачем я здесь? Чтобы стать такой же холодной и унылой, как этот город?..
И тут же, тут же ангел в уголке сердца шептал:
— Ты не одна. Ему тоже трудно. Потерпи, будет работа, новые друзья. Всюду жизнь…
Ангел и демон сражались, изматывая разом три души — мою, мужа и нашего пятилетнего сына.
Однажды приснилась мама.
Мама, что делать? Что сказала бы ты, если была жива?
Она сидит на берегу моря. Отвечает, не оборачиваясь: "Все хорошо. Ты просто устала, доченька! Пойди, искупайся".
Вхожу в теплую бирюзовую воду и… просыпаюсь.
В тот же день я купила горящую путевку на Черное море.
Муж хмуро выслушал объяснения про нервы и усталость, густо замешанные на упреках в его адрес и отвез меня в аэропорт.
Пансионат выглядел беспризорником — здание облупленное, парк запущенный. Вокруг застоялый дух советских профсоюзов: бледные каши по утрам, в обед — гуляши в мутной подливе, а вечерами танцы — шерочка с машерочкой под баян…
Тоска проглядывала сквозь оживление на лицах курортников, стекала с обшарпанных стен, смотрела мне в глаза из старого зеркала в тесном номере на последнем этаже.
Но очаровательны были: крутая дорога к воде, и сама вода — чистая, ласковая, и крупная галька на пляже, и растрепанные ветром сосны, и спокойное осеннее солнце… Все вместе это и называлось "море".
Я с кем-то знакомилась, лениво отбивалась от каких-то ухажеров, выслушивала откровения каких-то внезапных подружек, читала детектив из разряда тех, что увлекают, не напрягая — все по касательной, без погружения умом и душой.
Подспудно я ждала ответа на главный вопрос: моя любовь еще жива или уже нет?
От кого и как придет ответ, не знала, но верила, что почувствую его и приму.
О возвращении старалась не думать. Стоило вообразить, как явлюсь домой все с тем же "полем битвы" в душе, в мозг подлой змеюкой вползала мысль: лучше умереть, чем так жить.
Каждое утро я спускалась к морю, а вечером поднималась обратно к пансионату.
Обедала на пляже купленными по пути фаршированными баклажанами.
Дни уходили в прошлое, ответа не было.
Накануне отъезда я так же спустилась к морю по крутой лестнице, так же задержавшись у продавщицы баклажанов Марины. Муж ее погиб в абхазо-грузинской войне, оставив вдове в наследство шестерых детей.
— Завтра уезжаю, — сказала я.
— Счастливого пути, — отозвалась Марина. — Приезжай еще.
Неожиданно для себя самой я разоткровенничалась:
— Вот, хочу развестись…
— Да? — Марина сидела на ящике, разложив перед собой товар, и смотрела снизу вверх. — Пьет? Русские все пьют. И дерутся.
— Нет. Мой хороший.
— Значит, гуляет. Мужики все гуляют.
— Ему некогда, много работает.
— Дети есть?
— Сын.
— Тогда зачем разводишься?
— Надоело все. Разлюбила.
Снова взгляд снизу. Насмешливый и даже… презрительный, что ли…
— Ты не разлюбила, ты зажралась. Горя тебе не хватает.
Марина отвернулась.
А я, раздраженно подхватив пляжную сумку, пошла дальше.
Может, слова Марины и есть откровение, которого я жду?
Вот придет ко мне горе… Какое? Заболеет сын? Умрет муж? Ох, нет, не надо! Пусть все будут живы и счастливы. Ведь счастье — это не обстоятельства, это чувство, и оно может жить в сердце при любых обстоятельствах. И у меня было: со дна души, как в бокале шампанского, поднимались пузырьки радости. Отчего же теперь вместо них тухлая кислятина недовольства?..
Погруженная в свои мысли, я машинально разложила полотенце, разделась и только тут заметила, что на пляже необычайно малолюдно.
Море спокойно, солнце жарит вовсю. В чем дело? А! Вспомнила! За завтраком культорг говорила, будто ожидается шторм, предлагала не ходить на пляж, а поехать на экскурсию.
Я вгляделась в даль, но кроме маленькой сизой тучки на горизонте ничего не заметила. Светило солнце, море лишь слегка колыхалось. Если и заштормит, то не скоро — решила я и вошла в воду…
Уже возле буйка заметила, как потемнело небо, усилилось волнение, начал накрапывать дождь, и спешно повернула обратно.
Вздымаясь с волной, я видела на горизонте опустевший пляж. Никого не было, ни на набережной, ни на крыше лодочной станции, где располагался женский солярий. Все дамы знали, что с высокой сосны на склоне горы ими любуются местные парни, но это почему-то мало кого волновало. Сейчас ту сосну от меня скрывала пелена дождя, только и там вряд ли сидел добрый молодец с биноклем. А ведь он был бы очень кстати: мне никак не удавалось выбраться на берег.
Волна выносила меня вперед и бросала на камни, я вцеплялась в них, ждала, когда схлынет вода, потом быстро-быстро на четвереньках пыталась миновать полосу прибоя, но не успевала: налетал следующий вал и стягивал обратно в море. Там вода поднимала мое тело к серому грозному небу, стремительно несла вперед и снова с силой швыряла о берег… Раз за разом волны протаскивали меня по гальке, словно натирая на терке.
Мелкие камушки оказались даже во рту, от горькой воды тошнило, купальник разорвался… Я сильно ушибла плечо и совсем потеряла ориентиры. Небо и вода смешались. Моментами чудилось, что я в открытом море. Однако, когда в очередной раз я всем телом хлопалась о берег, глаз выхватывал галечную россыпь, а ухо слышало взрывы волны, и где-то в глубине мозга возникало понимание: передо мной — суша.
Сознание раздвоилась: одна часть спокойно и даже с любопытством наблюдала борьбу какой-то женщины со стихией, а другая в панике молила о спасении, не желая расставаться с земной жизнью со всеми ее радостями и горестями. Только, похоже, эта жизнь сама решила проститься со мной.
"Мамочка! Помоги!"
Кажется, я прокричала эти слова и снова хлебнула горькой смеси песка и воды, и снова рухнула на гальку с высоты девятого вала.
Кашляя и отплевываясь, я опять поднялась на четвереньки, готовая ползти прочь от беснующейся стихии, но вдруг увидела перед лицом большого серого краба. Он никуда не бежал, наоборот, прижался к камням плоским телом, а вода, пенясь, скатывалась с него. Краб пристально глянул в мои глаза своими крошечными глазками, словно хотел что-то сообщить, но вновь налетела волна, подхватила его и унесла далеко вперед. А я опять не успела отползти на безопасное расстояние, и меня опять ударило, завертело и потащило назад…
Почему так? Почему краб — к берегу, а я — обратно в море? Почему? Сознание, почти целиком охваченное отчаянием, послало сигнал той малой частью, что еще сохраняла отстраненное спокойствие: надо как краб… надо прижаться…
Когда очередная волна вынесла мое избитое тело на камни, я не поползла прочь, а вжалась в берег, стараясь распластаться как можно шире, позволяя воде откатиться беспрепятственно. Потом расслабилась, и следующая волна подхватила меня и бросила вперед. Вновь рухнув на камни, я опять крепко вцепилась в берег и, уже изрядно ослабевшая, все же выдержала мощный оттяг воды. Пока море позади набирало силу, я лежала, отдыхая, а потом опять отдалась воле воды и продвинулась еще немного…
Главное — не терять достигнутого, не отдавать стихии драгоценные сантиметры!
Волна — вперед — жду, уцепившись за камни, еще волна — еще немного вперед…
Наконец, наступил момент, когда очередной штормовой вал не достал свою жертву и ушел в море, злобно шипя. Я слушала это шипение и испытывала неведомую доселе радость.
Дождь больно хлестал по обнаженному телу, но мне хотелось смеяться и, кажется, я действительно смеялась, не слыша себя за грохотом шторма…
Немного отлежавшись под дождем на пустом пляже, я натянула мокрый халат и, едва живая, поплелась в пансионат.
Желающих прогуляться в непогоду не нашлось, я добрела никем не замеченной.
В холле тоже было пусто, откуда-то издалека, словно из другой жизни, доносилась музыка. Танцы под баян, шерочка с машерочкой… Жизнь!
В номере я долго стояла под горячим душем.
Из затуманенного паром зеркала на меня смотрела измученная женщина. В ее глазах еще плескались мольба и страх…
Преодолевая тяжелую усталость и боль во всем теле, я заставила себя спуститься в вестибюль к междугороднему телефону.
Трубку взял сын, его звонкое "Але!" отозвалось в сердце счастливым эхом. Даже дышать стало легче.
— Здравствуй, маленький, как вы там?
— Мама! Ты когда приедешь? Ты что мне привезешь? Папа, подожди…
— Привет! У тебя все в порядке? — муж, как всегда, спокоен, но мне чудится в его голосе тревога.
И снова волна радости поднимается внутри, согревая сердце.
Захотелось сейчас же, немедленно, оказаться дома. Пусть в ненавистном сером городе, зато рядом с родными.
— Да. Все в порядке.
— Что голос хриплый? Не заболела?
— Нет. Только очень соскучилась. Завтра встретишь?
— Конечно!
— До завтра, — прощаюсь я, сдерживая слезы. И, чуть помедлив, добавляю, — целую.
— И я… И мы… Мы оба тоже тебя целуем.
Бивший меня озноб внезапно прекращается.
Я улыбаюсь и неведомо как понимаю, что на другом конце провода муж тоже улыбается мне.
Мы дышим друг другу в ухо и молчим.

…Самолет летит над морем. Небо солнечное, вода спокойная.
Шторм вынес на берег муть и мусор. Но с высоты их не видно.