Книжно-Газетный Киоск


Проза


Валерий СКОБЛО
Поэт, прозаик, публицист. Родился в 1947 г. в Ленинграде. Окончил матмех Ленинградского университета. Работал научным сотрудником в НИИ Ленинграда-Петербурга. Сборники стихов «Взгляд в темноту» и «Записки вашего современника». Стихи, проза, публицистика публиковались в отечественной и зарубежной (США, Англия, Франция, ФРГ, Израиль, Болгария и т. д.) литературной периодике. Основные публикации последних лет в журналах «Арион», «День и Ночь», «Звезда», «Зинзивер», «Иерусалимский журнал», «Колокол», «Крещатик», «Нева», «Окно», «Новое русское слово», «Север», «СловоWord», «Урал», «Чиж и Еж», «Юность» и др. Член Союза писателей Санкт-Петербурга. Живет в Санкт-Петербурге.



ИСТОРИЯ ЛЮБВИ
(по санкт-петербургски)

История такая (случилась она осенью несколько лет назад). После переезда детей в соседний дом, до которого минуты две-три хода, я могу себе позволить ходить к ним в гости как угодно поздно. Ну вот, где-то в полдевятого вечера собрался я и пошел. А надо сказать, что вместо бывшего трамвайного кольца у нас теперь автостоянка, причем во время ее строительства была как-то обихожена и окружающая территория, т. е. все заасфальтировано, освещено и т. п., так что бывшее довольно криминальное, особенно в темное время суток, место стало территорией относительно безопасной. Чтобы дойти до детей, мне надо сделать зигзаг вокруг стоянки (днем-то можно пройти ее насквозь, но к вечеру, когда рынок закрывается, перекрывают и проход). Днем одна из сторон этого зигзага, по которой мне надо пройти — место довольно оживленное: во-первых, это один из основных подходов к рынку; во-вторых, прямо на этой широкой асфальтовой дорожке торгуют чем ни попадя. Полицейские торговцев, конечно, иногда с неположенного места гоняют (точнее, собирают мзду и разгоняют неплательщиков), но к вечеру там малолюдно, хотя, повторю, освещено и довольно цивильно. Так вот, выхожу я и вижу на противоположном конце дорожки (это в метрах 15-20) двух девиц, лет так под 30: одна маленькая, сидит на корточках, а другая необъятных размеров, головы на 2-3 выше меня, и все другие части тела соответствуют этому росту, в общем, «мечта поэта». Та, что высокая, видит меня, раскидывает руки, и со словами: «мужчина!.. молодой человек!..» (я бы понял, если бы в обратном порядке, по мере рассмотрения, но нет — именно так) идет мне навстречу и продолжает: «…давайте поцелуемся!..» Я, натурально, в состоянии, близком к истерике, шепчу: «Нет, нет, только не это…», а она спрашивает: «А почему, собственно?» («маленькая» в отдалении хохочет-заливается). Я говорю: «Да, не верю я в столь внезапно вспыхнувшую страсть…», а она мне: «О любви речи нет…». Я, прерывая ее, и чтобы не обидеть, говорю: «Да, нет — я своему проснувшемуся чувству к вам не доверяю…», а она продолжает: «О любви речи нет… Вопрос чисто денежный». Ну, тут я, думая, что все понял, быстро реагирую: «Денег нет», (что является чистой правдой — зачем мне брать с собой кошелек, чтобы пройти 200 метров), и оказываюсь посрамлен и пристыжен этой Брунгильдой в своих меркантильных предположениях: «Да, у меня есть деньги, я могу Вам даже приплатить, дело совсем в другом. Я поспорила с подругой (кивок в сторону “маленькой”, продолжающей разливаться звонким колокольчиком) на сто баксов, что мы поцелуемся». Я, как честный офицер, говорю: «Любовь не продается!», и пытаюсь продолжить движение по дорожке, а она мне в спину: «Ну, я сама Вас… ну, хоть в щечку…». Я иду, не оборачиваясь, дохожу до «маленькой», причем оказывается, что она не отдыхала на корточках, а справляла малую нужду и уже напрудила большую лужу. Когда я с ней поравнялся, она подымается, простирает ко мне руки и страстно выдыхает: «Милый, милый, милый!..», причем оказывается, что порыв страсти был столь силен, что она не натянула ни джинсов, ни штанишек. Я в полном ужасе — нет, совсем не от сверкающей незагорелой белизной нижней части ее тела — а от того, что при небольшом корпусе «маленькая» обладает необъятных размеров «кормой», которая, по моим представлениям, никогда и ни при каких обстоятельствах не может быть втиснута ни в болтающиеся внизу штанишки, ни, тем более, в джинсы. Я обхожу «маленькую», еще раз в изумлении оборачиваюсь на чудовищных размеров зад, и тут, начавшая не на шутку сердиться, то ли от потери баксов, то ли (эта гипотеза больше льстит моему самолюбию) от скрываемой и неутоленной ко мне страсти, «большая» выпаливает мне в спину ругательство из двух слов, приведшее меня в еще большее изумление и замешательство: я подумал, что она меня знает, во всяком случае, — фамилию. Второе слово-то безобидное: «очкастое», а вот первое… только по зрелом размышлении я сообразил, что меня обмануло созвучие: последние три буквы, действительно, из моей фамилии, а вот все три первые она заменила на одну, но какую — «Е»! Получилось простенько, но со вкусом. Ладно, сильно развеселившись, продолжил я свой недолгий путь к детям, и не подозревая, что приключившаяся со мной история развивается как в плане земном, так и небесном. Дело в том, что большинство окон нашей квартиры выходят как раз на эту самую автостоянку и прилегающие окрестности. И Танечка моя, решив, видимо, проследить не пойду ли я «налево» (т. е. мне, действительно, налево, но имелось в виду в смысле переносном), глядя в окошко, убеждается, что худшие ее опасения подтверждаются. Как минимум, в том смысле, что если и не по своей воле, то силком я могу быть «налево» уведен. Каковое опасение усугубляет то обстоятельство, что последние метров 50 своего маршрута я оказываюсь вне просматриваемого из нашего окна пространства. Она заламывает руки, рвет волосы на голове и раз пять за три минуты перезванивает ничего не понимающей Ольге с вопросом: «Папа не пришел?». В конце концов, через промежуток времени, исключающий всякую возможность добровольной или насильственной измены, я пришел к детям, где и провел часа полтора-два, развеселив всю компанию, включая внуков, своим рассказом. Но и это еще не все. Где-то в начале одиннадцатого собрался я восвояси. Выхожу к автостоянке и — вот те, нате, хрен в томате!.. — сладкая парочка, обнявшись, громко о чем-то переговариваясь и не обращая на окружающее никакого внимания, идет мне навстречу. Джинсы, к моему изумлению, на «маленькую» натянуты. Поравнявшись с ними (меня они продолжают не замечать), слышу, как «большая» в продолжение диалога обращается к «маленькой»: «…и всех мужиков перетрахаем!..» Я уже их миновал, и нет, чтобы спокойно продолжить свой путь, — обида за мужской пол в сознании и «Пионерская зорька» известно где начинают играть одновременно — я оборачиваюсь и в спину уходящей «большой» произношу гневные и ехидные слова: «…Перетрахаешь!.. А сама так и уходишь нецелованная!..» Обе девицы оборачиваются, гримаса узнавания искажает черты «большой» и под хихиканье «маленькой» меня догоняет длинная тирада сочного отборного мата, который в наши «постперестроечные» времена не так часто и услышишь. Я уже двери парадной открывал, а она все еще продолжала. Задним числом понимаю, что сильно рисковал: «большая» на несколько весовых категории тяжелее меня, и при непосредственном телесном контакте мне бы худо пришлось. Но — пронесло. На этом — финита ля комедия… Впрочем, теперь я же часто вечером там хожу, и надежда на продолжение этой «истории любви» меня не вполне оставила, тайная мысль шевелится в голове: а вдруг...



ИСТОРИЯ ЛЮБВИ-2
(Гендерный конфликт)

«…Дурочка!.. Ты могла бы рассматривать землю,
как чашечку цветка, но вместо того хочешь быть
только упрямой гусеницей!..»
Александр Грин, «Блистающий мир»

Личность я, наверное, ничем не примечательная, поэтому то, о чем пойдет речь ниже, ко мне отношения не имеет. Но среди окружавших меня на протяжении жизни знакомых довольно высок процент людей незаурядных, поэтому я наблюдаю в последнее время среди них устойчивую статистическую закономерность, касающуюся их семейных отношений. Хочу поделиться. По-моему, это любопытно.
Итак, где-то в старших классах у этих мальчиков внутри что-то этакое щелкало, в глазах начинало светиться нечто непонятное: кто-то из них начинал обдумывать и решать математические задачи, кто-то — сочинять стихи, кто-то — резать червяков или погружаться в исторические трактаты. Степень успешности этих занятий даже не играла особой роли, избавиться от этой «беды» было практически невозможно… ну, мания — и мания. Девочками эти ребята не то, чтобы не интересовались — интересовались, конечно: инстинкт такая вещь, что ее ничем не подавишь, но менее внешне активно, чем их нормальные сверстники. Особого ущерба они от этого не понесли: когда они выбирали для себя девушку (если только они не замахивались на совершенно не им предназначенную группу), отказа они не получали почти никогда. Даже если с противоположной стороны большой ответной любви не было. У девушек есть определенное чутье на этот счет: принцы встречаются не на каждом шагу. Другая интерпретация того же: эти парни умели запудрить мозги. Т. е. еще другими словами: инстинкт подсказывал девушкам: эти пробьются, им можно доверить совместное потомство.
Почти все сразу же, как появилась возможность, поженились: у этих парней не было времени для поиска в этом направлении — искать, пробовать другие варианты, отвлекаться «от главного». Разводов почти не было: если уж девушка оценила такого парня, она за него держалась, а парни редко ходили «налево» — не до того было. «Пробились» в конечном счете почти все, даже те, кто всю советскую власть проработали в кочегарках. Разумеется, кроме тех, кто в советские времена спился, но они уже все вымерли. Ну, это, конечно, что понимать под «пробиться». К «потерянному поколению» не причислял себя ни один: ну, да — если «изнутри греет»…
Теперь — к самой проблеме. За мужем не пошла ни одна из жен (отбросим одно или два исключения, где можно сказать, что получилась счастливая семья, а можно еще долго повздыхать). Не пошли, потому что так и были уверены: парень хороший, но пудрит мозги, не всерьез же воспринимать его болтовню. Кстати, так очень часто и бывает: действительно, вешают лапшу на уши, и горе доверчивым. Но это сложно разбираться, что с этими парнями все не так, серьезнее. Потом, вслушиваться в эти разговоры — это значило пытаться придать своей жизни какой-то другой смысл, чужой, мужской. А у женщин в этом возрасте свой смысл жизни есть, гораздо более мощный, очевидный, явно ощущаемый, совершенно не требующий словесного выражения: дети. От добра добра не ищут. Парни это тоже чувствуют — что их перестали слушать, и замолкают. Для этого есть друзья. Да, и не до того: семья, дети, работа. Но, если не сломался или не сломали, на первом месте все равно то, что «щелкнуло» в тебе тогда, в юности.
Через какое-то время обязательно возникал конфликт того, главного в тебе, и интересов семьи. Точка конфликта могла быть разной: безопасность, деньги, карьера… что угодно. Жены говорили: выбирай… Они почти ничем не рисковали: решительные бойцы, «люди из железа» — это совсем другая категория мужчин, за них выходят замуж другие женщины. Наши герои не то, чтобы сдавались, — просто совсем переставали говорить о чем-то своем, главном, шли на какие-то вполне пристойные компромиссы: тоже ведь сердце не камень — действительно, дети. Это такая зацепка… Но, повторю, дело свое не бросали и пробились… может, помедленнее, чем могло быть. Но разговор этот — выбирай! — никто из мужчин никогда не забыл, он навсегда врезался. Потому что касался главного в них.
Дети… А дети выросли, у них теперь свои дети, своя жизнь. Они, если нормальные, конечно, любят своих родителей, но это уже не подкрепляется той безусловной абсолютной нужностью, которой те обладали раньше. И любовь эта теперь смешана с тем разной степени критичности отношением детей к родителям, которое наступает всегда, рано или поздно. В общем, все нормально, так и должно быть. И образуется такой расклад. Жены наших героев в той или иной степени оказались у разбитого корыта. То всепожирающее ощущение «женского» смысла жизни их оставило. Это и возрастное, конечно, отчасти. Любовь к родителям, конечно, остается, но детям они теперь… нужны не очень. Это можно имитировать, но факт остается фактом. И рядом мужчина, который замолчал, «закрылся» лет …дцать назад и с которым теперь друг к другу не пробьешся. Даже при желании с обеих сторон. Даже если вы, несмотря ни на что, любите друг друга.
И вот тут женщины начинают вести себя почти одинаково. Сказать, что они озлобляются, будет не совсем точно. Но, с другой стороны, свои серьезные ошибки всегда не прощаются близким: как можно смириться с тем, что стоявшее за «болтовней» твоего мужа содержание, помогает ему теперь достойно встретить старость, а тебе подключение к этому смыслу оказалось наглухо закрыто? Даже, если это не «Дом-2», «дамские романы» и т. п., а какие-то карьерные достижения или материальный достаток — это ведь все слабые обезболивающие… Тут встречаются разные варианты поведения. Можно объявить себе самой и окружающим, что благоверный впал в полный маразм, рехнулся на старости лет: седина в бороду, а у него все еще «Пионерская зорька» известно где играет. Какие-то его имеющие место конкретные достижения опровергающим фактором не являются, а вызывают дополнительное раздражение. Можно посчитать, что ты, наконец, прозрела, и муж оказался эгоистом со множеством недостатков, который ничего реального тебе в жизни не дал. Вообще, он тебя не стоил. Повторю, вариантов тут множество.
И тут, как ни кинь, по-всякому выходит печальная перспектива. Что-то важное, что уже не вернуть, упущено, а рядом с тобой в той или иной степени чужой, далекий человек, который в отличии от тебя знает, что и зачем ему надо успеть сделать. И надо как-то прожить рядом с ним те пять, десять или 15 лет, которые вам осталось прожить вместе.