По прочтении рассказов, вошедших в сборник «Кравотынь» Александра Орлова, становится понятным, что никакая «фальсификация истории» невозможна, потому что связь времен не разорвана. Связь эта проходит по сердцам и устам, она передается из поколения в поколение. И пятнадцать рассказов Орлова — колоритный тому пример. И нам, русским людям, писателям и читателям, не грозит имитация истории, перекраивание ее на новый лад. Не статистам принадлежит сухопарая истина былого: потерь в войне, побед и поражений, погибших и «без вести пропавших»,  а нам самим, тем, у кого воевали прадеды, деды, отцы, матери или матери матерей. Орлову это известно, как, пожалуй, мало кому еще, ведь по профессии он учитель истории. Автор рассказов, переживающий на протяжении всей книги тяжелейшую битву, рисующий войну с такими жестокими деталями — такими натуральными фрагментами, которые нужно уметь выбрать, сложить и написать. И как-то поразительно получается: чем глубже читаешь, тем сильнее прозрачность языка, за которой не выпячивается мастер, а как бы вершится свободное повествование, в котором подробности становятся страшнее, а язык «гуще». Пятнадцать животрепещущих сказаний — это настоящая скрепа с нашими предками. Орлов обладает даром и вкусом — он и есть тот оселок, то правило, на котором читатель проверяет, правит и оттачивает свою правду, сверяет сердечные тяготения, совесть, веру. Эти рассказы —  как полтора десятка свечей на подсвечнике. Чем пристальнее в них вчитываешься, тем выше они поднимаются и обширнее освещают путь. Священный опыт войны сегодня стараются начисто забыть, исказить, утаить. Орлов пересказывает нам непридуманные истории «семейной хроники», и это тотчас чувствуешь, — эти рассказы кажутся отстраненными, без прикрас и вздора, который обычно добавляют к устным рассказам, чтобы «зацепить», удивить, поразить читателя-слушателя. И чем проще и неприхотливее рассказаны эти сущие истории с их ужасающими подробностями, тем сильнее, острее отпечатываются они в памяти читателя, в моей памяти. Каждый рассказ — самостоятелен и самодостаточен. Плененный немец, в «ступоре» читающий «Лесного царя» Гете из рассказа «Бересклет», или рассказ «Свинцовые косы» с таким наивным и понятным «не стриги косы». И это в горящее время, в чернеющих обстоятельствах, когда сохранить голову, а не то что косу, — великое благо и везение, помощь и милость Божья. В рассказе «Чужак»  Орлов простодушием повествования достигает двойного усиления, «двойного дна» и углубленного смысла. И это — не прием, не метод, это естественное сказание. «Кравотынь» — книга «передачи смыслов», она рассказывает о связи поколений, эта коренная связь обретает своеобразное звучание, ни на кого не похожее,  и тогда он записывает то, что услышал, прочувствовал автор, то, чего не забыть и необходимо передать, ибо «от избытка сердца говорят уста». В искусстве прозаических «опытов» есть простой закон: сколько вложено, столько и возьмет читатель. Так как сами эти узловые подробности достоверно предметны, плотны и способны (почти по «Поэтике» Аристотеля) зарождать свои идеи и смыслы.
Василий Киляков