Стихи не убеждают.
Побеждает автомат.
И правда стремительно
теряет силы.

Ты, кажется, верил в победу,
загадочный брат,
Не зная, что память
расстреляна с тыла.

Прицелы не сбиты,
и тлеет огонь баррикад,
Не мертвые души
идут на погосты.

Живые уходят туда,
и пути нет назад.
И даже в стихах все
смертельно не просто.

Если не слышать друг друга,
Можно оглохнуть от взрыва,
Где в динамите страсти
Клокочут гордыня и спесь…

Парящее эхо испуга
Рождается молчаливо.
И, кажется, злое счастье
В судьбе "тяготеет доднесь"…

Я, к сожаленью, видел это —
Плевок ракетный, роковой…
И стало окаянным лето,
А тень войны над головой

Накрыла сумраком смертельным
Любви погасшие зрачки,
Где отразился понедельник
Началом траурной строки.

Кто — за солнце, а кто — за луну.
Кто — за звезды конвойных погон…
В новый день невзначай загляну,
Как в транзитный соседний вагон.

Там, во тьме, продолжается спор,
И конца разногласиям нет —
Кем обещан просторней простор,
Свет светлей, и счастливей билет.

На повороте визжат тормоза.
Модно быть "Против". Не модно быть "За".

Модно награды давать палачу…
Модно быть гадом.
Но я — не хочу.

Канонадное эхо кузнечного цеха
похоже на эхо войны.
Гулко ухает молот,
и пресс, словно пушка грохочет,
Наполняя кошмарами сны,
заглушая дыхание мирной страны,
Где над смертью мучительной
кто-то безумно хохочет…

А не так далеко разрушает покой
канонадное эхо стрельбы.
Брат на брата идет,
хмуро глядя в прицел автомата.
Не судьбу выбирая, а словно рабы,
погружаясь в болото борьбы,
Забывая, что эхом витает
над каждым расплата…

Подобно рыбкам на сковороде,
Танцуют в шоу телеперсонажи.
Маршрут проложен от "везде" к "нигде"
Сквозь жизнь, похожую на распродажу,

Где тень креста затмила тень Христа,
Где, что ни день, — то пляски все дороже…
Сквозь жизнь, где обжигает доброта.
И где от зависти — мороз по коже.

Сбой в системе координат.
Видишь — нормою стало предательство.
И не климат в том виноват,
И не личные обстоятельства.

Просто пала горизонталь,
Заменив содержание формою,
Где, устав от закалки, сталь
Утвердила предательство нормою.

Облака плывут с востока,
И державен их поток.
Безразлична им морока —
Запад прав или Восток.

Им, наполненным дождями,
Важен только свой маршрут
Над полями, над вождями,
Что пришли и вновь уйдут.

Степная жара — не укор, не награда.
Эффект сковородки. С ней ада не надо.

Здесь каждое лето — почти на пределе.
А мы на прицеле у лета шрапнели.

И "Града", что звался когда-то "Катюшей",
А нынче шлет гибель на тело и душу.

Сквозь боль непогоды, бочком, виновато
Витают надежды в одеждах блокады.

Витают и тают. Им хочется чуда,
Их путь в небеса — и сюда, и отсюда.

И там, в небесах, спотыкаясь о крыши,
Они понимают — никто их не слышит.

Жизнь продолжается, даже когда очень плохо.
Кажется — вот оно, время последнего вздоха.

Кажется, кажется, кажется… Но вдруг, нежданно
Ежик судьбы выползает из злого тумана,

И открываются новые, светлые двери…
Так не бывает? Не знаю. Но хочется верить.

Включалась "Ригонда" — и бодрость лилась через край.
"Маяк" был умелым художником "нежного света".
"Кудрявая" слушала вместе со всеми "Вставай"!
И я подпевал про "борьбу роковую за это".

Но слышались в пении вовсе иные тона.
"Ригонда" мигала своим заговорщицким глазом,
Меняла пластинки, и с ними менялась страна,
И я просыпался, как все, как сегодня, — не сразу.

Тускнеют зеркала,
                                   хоть отраженье длится
Эпохи, что прошла,
                                   и чья печать на лицах,
Как отзыв и пароль,
                                   опознанные взглядом.
А в нем — сквозь радость боль,
                                   и жизнь сквозь смерть — все рядом.

Незаконченность мира, любви, перемен,
Неизбывность, но не обреченность.
Забываю, прощаю встающих с колен,
Злобу их обратив во влюбленность.

Облака из души воспаряют туда,
Где им плыть, небеса укрывая,
Где, рождаясь, надеждою манит звезда,
Обретая законченность рая…

Надо учиться забывать,
                                   по небу памяти летать
свободно и легко.
                                   Примерно так, как в листопад
парит, взмывая наугад,
                                   как гений над строкой,

Какой-нибудь кленовый лист,
                                   или шальной парашютист
над миром и войной.
                                   И я парю в твоих глазах,
забыв, что есть война и страх.
                                   А в небесах — весь мир со мной…

Где-то на окраине тревог,
Где живут бегущие по кругу,
Вечность перепутала порог,
И в глаза взглянули мы друг другу.

Черствые сухарики мечты
Подарила, обернувшись ветром
В мареве тревожной маеты,
Где окраина так схожа с центром.

Хрупкое равенство дня и меня,
И времени горький осадок.
А за спиною — все та же возня,
Где вкус равнодушия — сладок.
Дней оголтелость упрячу в карман,
Теплой ладонью согрею…
Тают обиды, и гаснет обман.
И даже враги — добрее.

В небесную высь
                                   по наивности, видно, стремлюсь,
В пространство от счастья
                                   до пятого времени года.
И пусть заблужусь, ошибусь, ушибусь.
                                   Ну и пусть.
Но вдруг приоткроется
                                   тайна вещей и природы.

Где вещая память пророчит,
                                   пугая меня,
Там чьи-то следы — к облакам,
                                   на века, сквозь погосты.
Там пятое время не года,
                                   а жизни, маня,
Зовет и меня в эту высь,
                                   где не падают звезды.

— Ты слышишь, как сердце стучит у меня?
— Нет, это — колеса по рельсам…

— Ты видишь — дрожу я в сиянии дня?
— Ты мерзнешь. Теплее оденься…

— Ты видишь — слезинки текут по щекам?
— Нет, это дождинки — к удаче…

— Ты чувствуешь — я ухожу к облакам?
— Я вижу, я слышу… Я плачу.