Борис ПАНКИН
Поэт. Родился в 1966 году в Карелии. Учился в СПбГУ, факультет прикладнойматематики — процессов управления.Работал слесарем на радиозаводе, кочегаром, сменным мастером на аварийном участке. Основная профессия: системный администратор UNIX. Долгое время жил в Санкт-Петербурге, сейчас живет в Москве. Публиковался в журналах "Дружба Народов", "Звезда", "Нева", в различных альманахах и сборниках.
Новый Раскольников
* * *
пруды и парки петергофа,
петродворцовый неуют.
вот здесь мы раньше пили кофе,
вон там глядели на салют,
на этой остановке ждали
автобус в университет,
уже подробности едва ли
припомнишь, ибо столько лет
прошло с тех пор — одни далече,
других (тебя) и вовсе нет.
со временем и вправду легче
смириться с этим фактом. след
твой тает, тает постоянно,
совсем исчезнет ли когда?
как та, за клочьями тумана
неразличимая, звезда.
петродворцовый неуют.
вот здесь мы раньше пили кофе,
вон там глядели на салют,
на этой остановке ждали
автобус в университет,
уже подробности едва ли
припомнишь, ибо столько лет
прошло с тех пор — одни далече,
других (тебя) и вовсе нет.
со временем и вправду легче
смириться с этим фактом. след
твой тает, тает постоянно,
совсем исчезнет ли когда?
как та, за клочьями тумана
неразличимая, звезда.
* * *
В твоих садах ночует осень,
роняет желтые плоды;
в твои задумчивые косы
вплетает явные следы.
А ты их маскируешь хною,
дешевым средством для волос,
и тяготишься быть со мною,
как одиночеством, до слез.
И я, невозмутимый лекарь,
снимая твой дежурный стресс,
читаю по смеженным векам
твоим свой приговор и, без
протеста, честно, принимаю
урок безжалостной судьбы. —
Вот-вот уже придет зима и
под снегом скроет все, увы.
роняет желтые плоды;
в твои задумчивые косы
вплетает явные следы.
А ты их маскируешь хною,
дешевым средством для волос,
и тяготишься быть со мною,
как одиночеством, до слез.
И я, невозмутимый лекарь,
снимая твой дежурный стресс,
читаю по смеженным векам
твоим свой приговор и, без
протеста, честно, принимаю
урок безжалостной судьбы. —
Вот-вот уже придет зима и
под снегом скроет все, увы.
НОВЫЙ РАСКОЛЬНИКОВ
снимал квартиру на дыбенко
курил дешевый беломор
меж холодильником и стенкой
хранил заржавленный топор
ходил исправно на работу
по выходным изрядно пил
роптал на скверную погоду
годами с книжных полок пыль
не вытирал поскольку к чтенью
еще со школы охладел
приметам снам и провиденью
не доверял всегда глядел
не дальше собственного носа
болел конечно за зенит
и в високосный год под осень
коньки отбросил не болит
душа о нем да и с чего бы
душе означенной болеть
когда он был рожден для гроба
не жить а так бездарно тлеть
размеренно и бесполезно
не замечаемый в упор
судьбою так же как железный
за холодильником топор
курил дешевый беломор
меж холодильником и стенкой
хранил заржавленный топор
ходил исправно на работу
по выходным изрядно пил
роптал на скверную погоду
годами с книжных полок пыль
не вытирал поскольку к чтенью
еще со школы охладел
приметам снам и провиденью
не доверял всегда глядел
не дальше собственного носа
болел конечно за зенит
и в високосный год под осень
коньки отбросил не болит
душа о нем да и с чего бы
душе означенной болеть
когда он был рожден для гроба
не жить а так бездарно тлеть
размеренно и бесполезно
не замечаемый в упор
судьбою так же как железный
за холодильником топор
* * *
1
1
пишу тебе от руки, не за тем, что нет
печатной машинки, компьютера, диктофона,
поздним январским вечером, ноги в плед
укутав, — уж больно лихо сквозит с балкона.
в этом холодном городе, где твои
пути-дороги вряд ли пересекутся
с моими, поскольку, как маршрут ни крои —
толку-то: в колыбели трех революций
вряд ли найдется кто-то, кто знает, где
нынче искать твои потайные тропы,
в каких глухих водоемах, в какой воде
рыбы твои нерестятся. бесценный опыт
меня выручает, — смысла искать твой след,
там, где его не было и в помине,
нет, оттого и ноги укутав в плед,
карябаю письма тебе, которые ты не...
печатной машинки, компьютера, диктофона,
поздним январским вечером, ноги в плед
укутав, — уж больно лихо сквозит с балкона.
в этом холодном городе, где твои
пути-дороги вряд ли пересекутся
с моими, поскольку, как маршрут ни крои —
толку-то: в колыбели трех революций
вряд ли найдется кто-то, кто знает, где
нынче искать твои потайные тропы,
в каких глухих водоемах, в какой воде
рыбы твои нерестятся. бесценный опыт
меня выручает, — смысла искать твой след,
там, где его не было и в помине,
нет, оттого и ноги укутав в плед,
карябаю письма тебе, которые ты не...
2
пишу тебе от руки, вспоминаю, как
водят карандашом по листу бумаги, —
дается с трудом, оттого и ползет строка,
подобно змее выписывая зигзаги.
где ты теперь — не ведаю, пятый год
нет от тебя вестей, что почти привычно.
говорят, твой супруг устроился на завод,
вроде бы зарабатывает прилично,
лично давно не видел, но, говорят,
пить перестал, стало быть, оклемался,
а по первой заговаривался, невпопад
отвечал на приветствия, зная тебя двенадцать,
надо заметить, не самых удачных лет,
факту такому не удивляюсь, впрочем,
сам я не лучше, ибо найти твой след,
как ни старался, не смог, и не стану больше
водят карандашом по листу бумаги, —
дается с трудом, оттого и ползет строка,
подобно змее выписывая зигзаги.
где ты теперь — не ведаю, пятый год
нет от тебя вестей, что почти привычно.
говорят, твой супруг устроился на завод,
вроде бы зарабатывает прилично,
лично давно не видел, но, говорят,
пить перестал, стало быть, оклемался,
а по первой заговаривался, невпопад
отвечал на приветствия, зная тебя двенадцать,
надо заметить, не самых удачных лет,
факту такому не удивляюсь, впрочем,
сам я не лучше, ибо найти твой след,
как ни старался, не смог, и не стану больше
3
этого делать, — проще писать твоей
воображаемой тени в пустом пространстве,
сидя безвылазно в городе на неве,
со стойкою аллергией на ветер странствий.
кем ты была, по сути своей, всегда? —
пустоголовой, взбалмошною особой,
но это не объясняет всего — беда
идет за тобою следом. и нет бы, чтобы
вовремя отследить, отступиться, стать
ветошью, не отсвечивать, жить вне поля
твоих интересов... вряд ли б пришлось писать
эпистолы эти, в комнате, где по полу
тянет с балкона. грифель карандаша,
соприкасаясь с мятым листом бумажным,
выводит слова. их перечитываешь неспеша
и рвешь эти письма, впрочем, сие неважно.
воображаемой тени в пустом пространстве,
сидя безвылазно в городе на неве,
со стойкою аллергией на ветер странствий.
кем ты была, по сути своей, всегда? —
пустоголовой, взбалмошною особой,
но это не объясняет всего — беда
идет за тобою следом. и нет бы, чтобы
вовремя отследить, отступиться, стать
ветошью, не отсвечивать, жить вне поля
твоих интересов... вряд ли б пришлось писать
эпистолы эти, в комнате, где по полу
тянет с балкона. грифель карандаша,
соприкасаясь с мятым листом бумажным,
выводит слова. их перечитываешь неспеша
и рвешь эти письма, впрочем, сие неважно.
* * *
еще не тронули морозы
твои бескрайние поля,
еще беспечные стрекозы,
что геликоптеры, парят
над тихой гладью водоемов
твоих — озер, ручьев и рек,
еще здесь каждая знакома
мне пядь, еще тотальный снег
не хлещет яростно и слепо, —
буран такой, что лишь держись.
...еще не почернело небо
на всю оставшуюся жизнь.
твои бескрайние поля,
еще беспечные стрекозы,
что геликоптеры, парят
над тихой гладью водоемов
твоих — озер, ручьев и рек,
еще здесь каждая знакома
мне пядь, еще тотальный снег
не хлещет яростно и слепо, —
буран такой, что лишь держись.
...еще не почернело небо
на всю оставшуюся жизнь.