Владимир НОВИКОВ
В ПЕРВОЗДАННОЙ СТРАДЕ
Виллем Баренц
В ПЕРВОЗДАННОЙ СТРАДЕ
Виллем Баренц
Это читано где-то.
И представлю порой:
Виллем Баренц, край света
И чертог ледяной.
Тех матросов радение –
Все мечты о весне.
А корабль в отдалении
Навсегда в западне.
Как в попытке отчаянной
Удалось превозмочь
Им, надеждою спаянным,
Ту полярную ночь.
Их плавник выручает:
Дом из бревен растет,
И никто не скучает,
Время взяв в оборот.
И в песцы приодеться
Было очень подстать.
Чтоб хоть как-то согреться,
Грели камни кровать.
От тоски рецидивов
Выручали подчас,
Из Голландии пиво
И бисквитов запас.
А еще – те сияния –
Колдовские из мглы –
Будто духов камлания
Средь цветной кутерьмы...
Холода и медведи
В первозданной стране
И полоской из меди
Вдруг рассвет на скале.
Но погода все дула
Штормовые ветра
И лишь только в июне
Вновь отмашку дала.
И уже без Виллема
Путь назад продолжать:
Где-то там его тело –
Среди многих утрат.
И не раз от отчаянья
На торосы свой скарб
Волокли неприкаянно –
Словно в штурм на эскарп.
А фортуна капризна:
То затишье, то шторм,
Хоть маячит отчизна
За туманом и льдом.
Две скорлупки ореха –
Эти лодки во льдах
Мореплаванья веха
И отметка в веках...
Только ль дело в торговле –
Не поверю никак!
Рокот моря и воля,
Гул вселенский и мрак.
И представлю порой:
Виллем Баренц, край света
И чертог ледяной.
Тех матросов радение –
Все мечты о весне.
А корабль в отдалении
Навсегда в западне.
Как в попытке отчаянной
Удалось превозмочь
Им, надеждою спаянным,
Ту полярную ночь.
Их плавник выручает:
Дом из бревен растет,
И никто не скучает,
Время взяв в оборот.
И в песцы приодеться
Было очень подстать.
Чтоб хоть как-то согреться,
Грели камни кровать.
От тоски рецидивов
Выручали подчас,
Из Голландии пиво
И бисквитов запас.
А еще – те сияния –
Колдовские из мглы –
Будто духов камлания
Средь цветной кутерьмы...
Холода и медведи
В первозданной стране
И полоской из меди
Вдруг рассвет на скале.
Но погода все дула
Штормовые ветра
И лишь только в июне
Вновь отмашку дала.
И уже без Виллема
Путь назад продолжать:
Где-то там его тело –
Среди многих утрат.
И не раз от отчаянья
На торосы свой скарб
Волокли неприкаянно –
Словно в штурм на эскарп.
А фортуна капризна:
То затишье, то шторм,
Хоть маячит отчизна
За туманом и льдом.
Две скорлупки ореха –
Эти лодки во льдах
Мореплаванья веха
И отметка в веках...
Только ль дело в торговле –
Не поверю никак!
Рокот моря и воля,
Гул вселенский и мрак.
* * *
По гарям и вырубкам пламя
С годами таинственней все,
Когда иван-чай, зацветая,
Пожаром объемлет былье.
А ночью созвездья нависнут,
Над жгучей росою в траве,
И прежде запретные мысли
Роятся в твоей голове:
Что лета уже середина
И прошлого не изменить,
Как будто стоишь ты с повинной,
И рвется тончайшая нить...
С годами таинственней все,
Когда иван-чай, зацветая,
Пожаром объемлет былье.
А ночью созвездья нависнут,
Над жгучей росою в траве,
И прежде запретные мысли
Роятся в твоей голове:
Что лета уже середина
И прошлого не изменить,
Как будто стоишь ты с повинной,
И рвется тончайшая нить...
* * *
Пейзаж здесь под стать гобелену,
У сосен последний редут.
Две комнаты в рубленых стенах,
И ходики с шумом идут.
К услугам девайсы в наличье,
Где время беззвучно течет,
А мне вот, часы симпатичней,
Смешной и наивный их ход.
Прислушайся к их тарахтенью –
Каких только штучек там нет!
Детальки шумят от волненья,
Вдруг вспомнив про выслугу лет.
Там звоны и стоны, моленья,
В жестяном ковчеге бедлам.
И разноголосое пенье
Несется по Леты волнам...
Ну что же, и нам «не избегнуть»,
Не зная о том наперед.
Но жизнь дорога и у бездны,
Ах, дольше служил бы завод!
У сосен последний редут.
Две комнаты в рубленых стенах,
И ходики с шумом идут.
К услугам девайсы в наличье,
Где время беззвучно течет,
А мне вот, часы симпатичней,
Смешной и наивный их ход.
Прислушайся к их тарахтенью –
Каких только штучек там нет!
Детальки шумят от волненья,
Вдруг вспомнив про выслугу лет.
Там звоны и стоны, моленья,
В жестяном ковчеге бедлам.
И разноголосое пенье
Несется по Леты волнам...
Ну что же, и нам «не избегнуть»,
Не зная о том наперед.
Но жизнь дорога и у бездны,
Ах, дольше служил бы завод!
* * *
Еще совсем темным-темно,
И вся трава к рассвету
В холодном инее давно.
И будто жизни нету.
Но вот из рощи долетел
К нам голос несравненный, –
То певчий дрозд опять запел
Ожившею вселенной.
И стало ясно, что восход
Неотвратим как прежде.
И повседневный жизни ход
Он переплел с надеждой.
И вся трава к рассвету
В холодном инее давно.
И будто жизни нету.
Но вот из рощи долетел
К нам голос несравненный, –
То певчий дрозд опять запел
Ожившею вселенной.
И стало ясно, что восход
Неотвратим как прежде.
И повседневный жизни ход
Он переплел с надеждой.
* * *
Снег и щепок желтизна,
Всюду талая вода,
Бревен сруба новизна,
Что не часто в те года.
Окон нет – одни проемы,
В них синее небеса.
И в пределах окоема,
Нас, мальчишек, голоса.
И во что-то мы играем,
Кажется, в войну опять,
И портфели за сараем –
Ах, весна, ну что с нас взять!
Ветерок и рябь на лужах,
Танец бликов на стене...
Мир, которому я нужен,
И который нужен мне.
Всюду талая вода,
Бревен сруба новизна,
Что не часто в те года.
Окон нет – одни проемы,
В них синее небеса.
И в пределах окоема,
Нас, мальчишек, голоса.
И во что-то мы играем,
Кажется, в войну опять,
И портфели за сараем –
Ах, весна, ну что с нас взять!
Ветерок и рябь на лужах,
Танец бликов на стене...
Мир, которому я нужен,
И который нужен мне.
* * *
Молчи, скрывайся и таись,
Как хорошо тебе живется,
Как воздух чист, и желтый лист
По небу осени несется.
Не то с гремучих автотрасс
Пытливый глаз тебя приметит,
И роботом ты станешь враз,
Узлом заделанным в конвейер.
Рабом избытка потребленья
Носится будешь по сабвеям.
Как хорошо тебе живется,
Как воздух чист, и желтый лист
По небу осени несется.
Не то с гремучих автотрасс
Пытливый глаз тебя приметит,
И роботом ты станешь враз,
Узлом заделанным в конвейер.
Рабом избытка потребленья
Носится будешь по сабвеям.
* * *
Ветра свист и рябь на лужах,
Куст орешника нагой;
День прохладный вновь заужен,
Но сценарий здесь другой.
И нельзя, как дважды в реку,
В ту же осень вновь войти –
Не богам, а человеку,
Чьи сосчитаны пути.
Куст орешника нагой;
День прохладный вновь заужен,
Но сценарий здесь другой.
И нельзя, как дважды в реку,
В ту же осень вновь войти –
Не богам, а человеку,
Чьи сосчитаны пути.
* * *
Поэт читал про боль и горе,
О стороне, что нет милей,
Где вешний ветер на просторе.
И о сыновьем долге к ней.
А зал внимал настороженно,
Или восторженно внимал,
И в единении соборном
Язык родной везде витал.
И, поднимаясь, вал оваций,
Что к звездам так легко взмывал,
Надежней всех фортификаций
Отчизну нашу охранял.
О стороне, что нет милей,
Где вешний ветер на просторе.
И о сыновьем долге к ней.
А зал внимал настороженно,
Или восторженно внимал,
И в единении соборном
Язык родной везде витал.
И, поднимаясь, вал оваций,
Что к звездам так легко взмывал,
Надежней всех фортификаций
Отчизну нашу охранял.