Книжно-Газетный Киоск


Рецензии


Б. А. Голлер, «Неназванное. Несколько страниц…»
«Дружба народов», № 5, 2015

К написанию этой краткой заметки меня подтолкнуло прочтение воспоминаний Б. А. Голлера («Дружба народов», № 5, 2015), воспоминаний, скажу сразу, очень ярких, сочных и в то же время исполненных простоты, благородного лаконизма и того внутреннего достоинства, которое не так часто встречается в наше время.
Собственно говоря, я не ставлю перед собой задачу анализировать и тем более рецензировать текст Б. А. Голлера. Дело в другом. «Неназванное. Несколько страниц…» — это, строго говоря, мемуары. Но автор начинает свои мемуары с того, что достаточно жестко и парадоксально заявляет о своем принципиально скептическом отношении к мемуарам вообще. И я его понимаю. Как там рассуждал булгаковский Шарик: «Повар попадается разный». Вот и мемуары «попадаются разные». Уж очень неоднозначный жанр. Такая скользкая-скользкая дорожка между «императивом объективности» и «соблазном-искушением субъективности».
Мемуары — это изложение того, что есть в памяти мемуариста. Жанр мемуаров — это то, что максимально полно отражает человеческую память со всеми ее, так сказать, плюсами и минусами. Никаких строгих законов написания мемуаров не существует. Наоборот, мемуары принципиально асистемны. Расцвет этого жанра приходится на эпоху сентиментализма, наряду с эпистолярием, путевыми заметками, дневниками и другими жанрами «чувствительного века». В принципе, мемуары — это то же, что и анекдот в его исконном понимании, т. е. «неопубликованное» (греческая «анекдота»), то, о чем раньше не печатали. А принцип мемуаров прост: что и как помню, так и пишу.
 Поэтому все-таки, прежде чем говорить о мемуарах, позвольте несколько слов о памяти.
Проблема памяти как философской категории посвящена огромная литература. Память и т. н. припоминание (тот самый знаменитый античный «анамнезис») — одно из центральных понятий в самых разных системах — от учений орфиков, Платона и Аристотеля до доктрин Гегеля или Бергсона. Было бы безумием здесь, в этой небольшой статье, пересказывать и анализировать все эти доктрины и учения, не говоря уже о памяти как понятии психологическом, психиатрическом, лингвистическом и т. п.
Так или иначе, все системы рассматривают память как вообще отличительное свойство человека (Человека), как мощное организующее, одухотворяющее, «катарсически»-очищающее (дальше — долгий шлейф «хороших слов») начало, без которого человек не может существовать. Казалось бы, предыдущее предложение — «общее место», банальность, трюизм. Пожалуй, что так. И все же, продолжая развивать «систему общих мест»…
Многие пишут (и я разделяю эту точку зрения), что XXI век — век, если можно так выразиться, тотальной амнезии. И дело здесь не в том, что мы (и не только «мы») не помним своего прошлого, в нашей школе (и не только «нашей») плохо изучают историю и т. д. и т. п. Хотя и это все верно.
Прежде всего (сейчас будет еще один трюизм), XXI век — век бума информационных технологий и — как его апофеоза — Интернета. А что такое Интернет для человеческой памяти? Вопрос не такой уж и простой, как это может показаться на первый взгляд. Тут без древних не обойтись.
Еще древние греки, как известно, четко противопоставили Память Забвению. Говоря их языком, Мнемозину — Лете. Все мы помним, что можно «кануть в Лету», и, может быть, не настолько все помнят, что Мнемозина все-таки — мать всех Муз, т. е. в общем-то прародительница Культуры. «Биг мама» цивилизации. Нет Мнемозины — нет культуры.
При этом греки не менее четко понимали, что Мнемозина и Лета, так сказать, диалектически взаимосвязаны, примерно как Жизнь и Смерть (Бог и Дьявол, Добро и Зло, Эрос и Танатос, Вишну и Шива, Ян и Инь и проч. и проч.).
Память не может без Забвения. И наоборот. Это — система: нет Памяти — нет Забвения. Нет Забвения — нет Памяти. Чтобы вспомнить, надо забыть. А забыв, надо очень сильно «напрячься» и вспомнить, «припомнить» («санамнезировать»).
Так вот, возвращаясь к Интернету. Интернет (помимо всего прочего) — это особый планетарный, как сейчас принято говорить, «проект», который, с точки зрения его «памятливой составляющей», вполне мог бы именоваться, к примеру, Интер-Мнемозина (или Гипер-, Транс-, Пан-Мнемозина). Подразумевается, что в Интернете можно найти всю информацию о мире. Это, конечно, далеко не так, но в принципе, потенциально — почему нет? Оцифровать все, что было записано или сказано, чисто теоретически можно. И тогда в Лету кануть уже будет некому и нечему. И наступит некий информационный коммунизм. Как сформулировал Андрей Платонов, — «счастливая остановка жизни». В принципе Интернет — это и есть «информационно-коммунистический» проект.
Понятно, что «счастливой остановки жизни» никогда не случится, как и коммунизм никогда не будет построен. Но на пути к этой «счастливой остановке» происходит много интересного.
Если в Интернете есть все (или почти все), то значит — человечество ничего не забывает. Отдельно взятый человек может забывать сколько угодно (кликнул — и вспомнил), но в целом человечество помнит все. То есть, иначе говоря, Интернет начисто убивает механизмы коллективного забывания. Но ведь без забывания — нет и припоминания. Получается какая-то ерунда. «Ничего не забываем, а значит — ничего не вспоминаем». Оксюморон какой-то.
Но на самом деле все это в высшей степени логично.
Человеческая культура всегда развивалась, как бы диалектически пульсируя. Взять хотя бы историю последних веков: т. н. возрождение и классицизм «забыли» средневековье с его «дикой» готикой, романтики «вспомнили» готику, как когда-то средневековье, в свою очередь, «забыло» античность, а возрождение ее «вспомнило» и т. д. и т. п.
В современной России изо всех сил «вспоминают» СССР, который активно «забывали» в 90-х. Я не про политику, а про культуру. Кто читал, к примеру, великую лейтенантскую прозу в 90-х? Единицы. А сейчас о ней все чаще говорят и пишут. Кто в 90-х интересовался фигурами Максима Горького, Леонида Леонова, Алексея Толстого? Узкие специалисты. А сейчас это «хиты» ЖЗЛ.
Таких широко известных, банальных примеров можно привести множество — и глобальных (античность — средневековье), и более локальных.
Скажем, «наше все» А. С. Пушкин в 40-50 годах XIX века был, если называть все своими именами, начисто забыт. (Перечитайте, к примеру, замечательную книгу И. Н. Розанова «Литературные репутации»!) Собрания сочинений Пушкина в 50-х продавались за бесценок. Чуть ли не на вес. Читали Пушкина, опять же, единицы. «Некрасов выше Пушкина» и т. д. Пока не прозвучала речь Достоевского. А потом, в двадцатых годах века ХХ, он снова был сброшен с того самого парохода. А в 1937-м — «снова здорово». Мнемозина — Лета… Память — Забвение… Как говорили в моем ностальгическом советском дворе, «нормальный ход поршня».
Дело в том, что Память — это всегда труд, работа, усилие, напряжение, та самая культура с ее сельскохозяйственной этимологией. Или, по Блаженному Августину: Память, Интеллект и Воля — это аналог Отца, Сына и Святого Духа. Или так: «Рабочий союз» духовного усилия и интеллектуального труда. Анамнезис — тяжелая, кропотливая работа, сложный трудовой процесс. «Пахота».
Интернет, и в этом его принципиальная специфика, не предполагает такого усилия. Это — «сеть». Или, изъясняясь очень популярной пост— и постпостмодернистской терминологией — ризома, грибница. Нечто, где все легко переходит во все. Что угодно — во что угодно. Здесь нет ни воли, ни систематического труда, здесь ничто не забывается и ничто не вспоминается.
В одной из программ «Культурной революции» я предложил такую формулировку: «Интернет — это предсмертный сон человечества». (Программа с этим названием выложена в том же самом Интернете.) По-моему, так оно и есть. У Интернета — логика сна, т. е. «логика ризомы». Человечество в Интернете словно бы видит свой «предсмертный сон», подобно тому, как принято считать, что перед смертью человек видит всю свою жизнь, причем опять же — не хронологически, а как бы «разом», «все в куче», бессистемно.
Можно сформулировать эту мысль и еще более радикально. У Интернета — шизофреническая логика. Об этом много пишут и говорят современные философы (принцип т. н. шизоанализа и т. д.).
Можно сказать и так: Интернет — это глобальные «предсмертные мемуары человечества» (можно и без «предсмертные»), написанные «по волнам моей (человеческой) памяти».
А если так, то и наоборот: любые «персональные» мемуары — это словно бы персональный «Интернет мемуариста».
Прошу понять меня правильно: я не «ругаю» Интернет и мемуары, ставя между ними знак метафизического равенства. Я пытаюсь констатировать очевидное. Но отчасти и «невероятное».
Возвращаюсь к тому, с чего начал. На мой взгляд, ключевая проблема нашего времени — это проблема человеческой памяти — и коллективной и индивидуальной. Памяти как стержня культуры, которая собственно и живет одним — трудом припоминания. Память и Забвение — это систола-диастола сердца культуры.
Несколько лет назад, работая с американскими студентами, я был поражен следующим фактом. Оказывается, в ряде американских университетов и школ заставлять студентов или школьников заучивать что-либо, особенно наизусть, есть нарушение прав школьников и студентов. Категорически запрещено. Хочу — учу, не хочу — не учу. Мое дело. Хочу «кануть в Лету» — кану. И не лезь ко мне со своей Мнемозиной. За навязывание Мнемозины ученикам и студентам преподаватель может попасть под суд.
Другой пример совсем из другой оперы. В античной риторике обязательной т. н. частью риторики являлась «memoria». То есть любой Демосфен с Цицероном в обязательном порядке перед выступлением заучивали свою речь наизусть. Потом уже можно было импровизировать, но заучить — это святое. Кто сейчас заучивает речи наизусть? Мыслимо ли вообще такое заучивание?
Главный аргумент в пользу Интернета, и аргумент вполне веский, это то, что Интернет удобен. Но ведь и не работать «удобнее», чем работать. Запоминать, вспоминать и припоминать труднее и «неудобнее», чем быть чуть что «кликающим» манкуртом…
Именно воспоминания Б. А. Голлера натолкнули меня на все эти размышления о памяти, жанре мемуаров, Интернете, ризомах и Демосфене с американскими школьниками. Почему? Потому что эти воспоминания, мне кажется, — образец классического культурно-трудового платонического анамнезиса. Честного труда памяти. Я бы даже ввел такое почетное звание: «Труженик памяти». Или: «Ударник Мнемозины».
Вроде бы внешне: сплошная «мемуаристская ризома». Автор то вспоминает о том, что всех на Урале, где он был в эвакуации, взволновало сообщение об освобождении именно Наро-Фоминска (никто не знал, что это, но все с восторгом вспоминали, что освобожден именно Наро-Фоминск!), тут же — что картошку сажали не клубнями, а глазками — и урожай получался ничуть не хуже, тут же — про узбеков — «хунхузов», тут же — про то, что Лермонтов был основоположником батального жанра, тут же — о том, что автор был тогда ростом 168 см при весе 42 кг (малорослое поколение), тут же — о выступлениях детей в госпиталях («Они ведь и бились за то, чтоб эта песня звучала»)… И что «настоящий конец войны» для Б. А. Голлера — это не 1945 год, а уже после того, когда кончились гонения на культуру (постановление о журнале «Звезда» и «Ленинград» и т. д.)... Штрихи, фрагменты, зарисовки....
Но вся эта «ризома» удивительным образом оказывается абсолютно гармоничной, бодрой, жизнеутверждающей (извините за советский, дискредитированный когда-то, а сейчас воскресший по закону Мнемозины-Леты термин), я бы сказал, радостной.
В чем здесь секрет? Если угодно, в чем «магия» этих мемуаров?
На мой взгляд, именно в «культурно-трудовом усилии» авторского анамнезиса. Думаю, что таких мемуаров (все-таки галлицизм «мемуары» — легковесное словечко, в чем-то чисто по-французски куртуазно-поверхностное — лучше бы от исконно латинских «memorialis», «memorialia»), итак, думаю, что таких литературных «мемориалов», к сожалению, будет все меньше и меньше. По крайней мере — в обозримом будущем.
А дальше — кто знает?.. (Хотя: дай Бог, чтобы я оказался не прав.)
Поэтому очень советую читателям воспользоваться случаем и внимательно вчитаться в тексты Б. А. Голлера. Если что, в этом вам поможет так грубо оскорбленный в этой статье Интернет. Спасибо ему за это.
И удачного вам анамнезиса. А значит и катарсиса. То есть, говоря по-русски, всего Высокого и Чистого.

Владимир Елистратов