Повесть, написанная в начале 90-х, отлежавшись в архивах автора почти четверть века, вышла в свет только сейчас, но не утратила своей актуальности. Несмотря на то, что в повести объемно и живо передан дух времени, а вернее, безвременья начала 90-х в России — в частности, в Москве, где происходит действие, глубина ее сути не в них и не в бытовых сложностях жизни, которых у главного героя предостаточно.
Из них запоминается только то, что он постоянно обедает в неухоженных пельменных или диетических столовых, живет в грязной квартире, которую ему выделили от ЖКХ при устройстве на работу дворником — подобная квартира являлась неким островком надежды на пмж в столице для провинциалов; еще вспоминаются «пятнашки» — 15 коп. для звонков из уличных автоматов, а также ретроспективы иностранных фильмов в кинотеатре «Москва», но самое яркое — уже возникший на противоположной стороне от памятника Пушкину, еще не избавившийся от очередей, «Макдональдс».
Не это главное в повести, а идея неприкаянности таланта в окружающим его несовершенным мире. Эта идея вечна. Она начинается с поиска смысла жизни и своего места в ней, с психологической проблемы юношеского нонконформизма в обществе, кажущимся враждебным, злым и несправедливым. На твои изобретения, фантазии и таланты всем наплевать. Что же касается других «драм» художника, то от лица героя приводится комический, но емкий пример:
«…Я просто прошу вас представить себе Пушкина, скользящего пером по бумаге в приливе вдохновения. Допустим, он выводит: “В томленьях грусти безнадежной, в тревогах шумной суеты...” И вдруг, представьте себе, когда он выводит это, его останавливает какой-нибудь Сидоров, стоящий у него за спиною... и говорит: “Саша, строчку “В томленьях грусти безнадежной” замени на “В томленьях сладостных и смачных” — так будет лучше”».
В XX столетии проблему отстаивания своих убеждений в регрессивной среде, в том числе и в искусстве затронул еще Д. Д. Сэлинджер в романе «Над пропастью во ржи», им зачитывалось молодое творческое поколение 60-80-х. В эти годы назревал протест против сложившихся социальных устоев и современной морали приспособленчества, — к ним по тарифу молодежного максимализма предъявлялся самый высокий счет.
Некоторые параллели наблюдаются между героем Сэлинджера Холденом Колфилдом и героем повести «Стыд» Олега Филипенко. Первый был отчислен из закрытой школы Пэнси за неуспеваемость, второй — отчислен из московского театрального института перед самым получением диплома за то, что отказался участвовать в бездарном дипломном спектакле. Оба героя — ценители литературы, театра, музыки, поэтому отвращение обоих к обывательщине, банальности, лжи в жизни и искусстве приводит к разочарованию и внутреннему протесту, желанию порвать, не предав свои идеалы, даже с теми, от кого зависит твоя дальнейшая жизнь.
«Но жить в обществе и быть свободным от общества нельзя». Эта цитата, набившая оскомину со времен советского детства, все-таки срабатывает в обоих случаях, с обоими героями, иначе бы им пришлось спрятаться в лесу. На самом деле — это не их задача, так как, отрицая, они переживают за происходящее вокруг, а потому оба являются самыми активными социальными героями.
По характеру персонаж Филипенко более мягок и добр (подселяет к себе такого же неприкаянного товарища Кирилла), с уважением относится к девушкам, какие бы отношения у него с ними не возникали — дружеские или любовные. Он способен пожалеть о своих поступках и в чем-то пойти на уступки, но только не в самом главном и принципиальном, что составляет смысл его жизни — искусство, творчество. Иногда он произносит философские монологи на тему «весь мир — театр» и кажется претенциозным, но в целом это приятный, милый, симпатичный и тактичный парень, старающийся обходить острые углы в общении.
Пытающийся вырваться из навязанных упадочным временем «культурных» схем низкого вкуса, герой «Стыда» (а ему действительно стыдно и за опустившееся ниже плинтуса современное театральное искусство, и за Москву 90-х — прежний город-мечту, и за себя самого, загнанного обстоятельствами в угол) аппелирует к восхищающим его авторитетам: режиссерам Анатолию Васильеву и Андрею Тарковскому, к русской и зарубежной классической литературе. Но он не может пойти на компромисс, признав постановку своего учителя чем-то значительным в искусстве, хотя и понимает, что получение диплома — очень важная для него задача, решение которой дает право на дальнейшее устройство по выбранной специальности. Несмотря на драматические коллизии, книга эта полна юношеского задора и надежды. Ее можно даже назвать веселой.
Молодежь в повести — друзья, знакомые, товарищи героя по институту, — это люди, также оказавшиеся волей судьбы в безвременье, и им, каждому по-своему, предстоит испытание на прочность и выживание в переходном, нестабильном обществе.
В каком-то смысле повесть «Стыд» исторична, так как в ней зафиксирован определенный отрезок времени на границе развала Советского Союза и становления России. И название ее поэтому не случайно. Его можно соотнести как со стыдом за себя самого, так и со стыдом за все происходящее вокруг, и хотя о политике не сказано ни слова, объективное, правдивое описание окружающего мира не дает ошибиться в том, что страна переживает кризис. Сейчас, когда кризис переживается страной на новом витке, эта повесть более, чем актуальна. Герой параллелен своей стране в прохождении критического этапа и неотделим от нее. Он воплощает в себе ее мятущийся в поисках выхода из тупика дух, — свободный, не озлобленный на обстоятельства, надеющийся на лучшее. Впрочем, пока еще такой же бездейственный и мало в чем себя обвиняющий, хотя акт сожжения дневников доказывает пересмотр позиций героя и его духовный рост, отказ от чего-то недостойного в себе — эгоизма, тщеславия, равнодушия. В герое есть тот здоровый и молодой потенциал, который наверняка приведет его к возрождению и успеху в будущем. Поэтому повесть не кажется пессимистичной, а судьба главного персонажа безнадежной, как не кажется нам безнадежной судьба России, параллельно переживающей сложности.
Очень отрадно, что еще одно свидетельство времени и раздумья о пути таланта воплотились в хорошей, добротной прозе поэта и прозаика Олега Филипенко.