Лада БАЛАМУТ
ЛУННЫЙ СВЕТ
* * *
ЛУННЫЙ СВЕТ
* * *
Я разложу тебе пасьянс
Из звездных карт и дальних странствий,
Пускай шторма непостоянства
Плотней сплетают наш альянс…
Я разложу тебе постель
Под сенью крыш, комет и меха,
Чтоб ты когда-нибудь приехал
И лег, закутавшись в метель…
Я разложу тебе себя,
На миллион частиц и клеток,
Ты утром в них подбросишь веток
И чиркнешь спичкой, уходя…
Из звездных карт и дальних странствий,
Пускай шторма непостоянства
Плотней сплетают наш альянс…
Я разложу тебе постель
Под сенью крыш, комет и меха,
Чтоб ты когда-нибудь приехал
И лег, закутавшись в метель…
Я разложу тебе себя,
На миллион частиц и клеток,
Ты утром в них подбросишь веток
И чиркнешь спичкой, уходя…
Припасы на зиму
Тихо-тихо на нас наступает
Время долгой, протяжной зимы,
И под горло комок подступает,
И в ладонях снежинки не тают,
И тепло забирают взаймы...
Мы готовим на зиму припасы,
Словно птицы, набив по щелям:
Застекленного перца лампасы,
Груз медовых и яблочных спасов –
Все разложено по штабелям.
Приготовлено все к погребенью
Под снега, под ночное вытье.
И великое будет смиренье,
И янтарное будет варенье
Разливаться в зимовье мое...
Время долгой, протяжной зимы,
И под горло комок подступает,
И в ладонях снежинки не тают,
И тепло забирают взаймы...
Мы готовим на зиму припасы,
Словно птицы, набив по щелям:
Застекленного перца лампасы,
Груз медовых и яблочных спасов –
Все разложено по штабелям.
Приготовлено все к погребенью
Под снега, под ночное вытье.
И великое будет смиренье,
И янтарное будет варенье
Разливаться в зимовье мое...
Зимний этюд
Наша комната станет белой,
Вечер краски добавит синей,
И начнет заплетать пробелы
Паутиной по стеклам иней,
А по инею – самоцветы
От витрины на перекрестке…
Растворятся во тьме предметы,
Растекутся по веткам блестки,
Желтых фар пробегут полоски
В потолок по диагонали
И изломом стекут на плоскость
По стене, где портрет в овале…
Затаившись, внимаю краскам,
И все жду, как в окошке встречном
Абажуром томатно-красным
Кто-то вклинится в зимний вечер.
Вечер краски добавит синей,
И начнет заплетать пробелы
Паутиной по стеклам иней,
А по инею – самоцветы
От витрины на перекрестке…
Растворятся во тьме предметы,
Растекутся по веткам блестки,
Желтых фар пробегут полоски
В потолок по диагонали
И изломом стекут на плоскость
По стене, где портрет в овале…
Затаившись, внимаю краскам,
И все жду, как в окошке встречном
Абажуром томатно-красным
Кто-то вклинится в зимний вечер.
Новогоднее
Это как-то очень странно:
Год – уходит, я – стою.
Льется лунный свет с экрана
Прямо в комнату мою,
Ночью шепчутся иголки
В хвойной путаной глуши,
И подарки из-под елки
Еле светятся в тиши.
Ночью ходики уходят
Стуком старых башмаков,
Ночью мыши хороводят
Вкруг не съеденных кусков,
Ночью светятся обманом
В хвойных лапах огоньки,
От смолистого дурмана
Расширяются зрачки.
Ночь мурлычет черной кошкой,
Хвост часов – туда-сюда,
И качается в окошке
Опьяневшая звезда…
Год – уходит, я – стою.
Льется лунный свет с экрана
Прямо в комнату мою,
Ночью шепчутся иголки
В хвойной путаной глуши,
И подарки из-под елки
Еле светятся в тиши.
Ночью ходики уходят
Стуком старых башмаков,
Ночью мыши хороводят
Вкруг не съеденных кусков,
Ночью светятся обманом
В хвойных лапах огоньки,
От смолистого дурмана
Расширяются зрачки.
Ночь мурлычет черной кошкой,
Хвост часов – туда-сюда,
И качается в окошке
Опьяневшая звезда…
Зимой на пляже
Скучает мужчина на пляже январском,
Холодные волны колышут свинцом,
Выходит из порта корабль «Луначарский»,
Мужчина от ветра отводит лицо.
По гальке, меж клочьями пены и тины,
Бредет деловито бакланов отряд.
Вздохнув, достает сигарету мужчина
И спичку ломает, вторую подряд.
Зачем он приехал, за кем он приехал?
Никто не воротит события вспять,
За криками чаек – от стонов до смеха –
Не вспомнить, не выбрать и не разобрать.
В испарине волн размывается образ,
Который так трепетно был им храним,
Мужчина под нос что-то шепчет про возраст
И вдаль удаляется, как пилигрим…
А море – грохочет, а чайки – хохочут,
Вздыхают на рейде вдали корабли.
Найти невозможно того, кто не хочет
Найтись на краю этой стылой земли…
Холодные волны колышут свинцом,
Выходит из порта корабль «Луначарский»,
Мужчина от ветра отводит лицо.
По гальке, меж клочьями пены и тины,
Бредет деловито бакланов отряд.
Вздохнув, достает сигарету мужчина
И спичку ломает, вторую подряд.
Зачем он приехал, за кем он приехал?
Никто не воротит события вспять,
За криками чаек – от стонов до смеха –
Не вспомнить, не выбрать и не разобрать.
В испарине волн размывается образ,
Который так трепетно был им храним,
Мужчина под нос что-то шепчет про возраст
И вдаль удаляется, как пилигрим…
А море – грохочет, а чайки – хохочут,
Вздыхают на рейде вдали корабли.
Найти невозможно того, кто не хочет
Найтись на краю этой стылой земли…
* * *
Раскатала в руке снежок,
Уронила в следы-узоры...
А у Брейгеля взял рожок
Предводитель собачьей своры,
И метнулись сороки вверх,
И напротив в кустах осели,
Затрещали, как фейерверк,
В снежно-хлопьевой карусели...
По сугробам качусь с горы
На замерзший каток в долине...
Брейгель, будьте ко мне добры –
Допишите меня в картине...
Уронила в следы-узоры...
А у Брейгеля взял рожок
Предводитель собачьей своры,
И метнулись сороки вверх,
И напротив в кустах осели,
Затрещали, как фейерверк,
В снежно-хлопьевой карусели...
По сугробам качусь с горы
На замерзший каток в долине...
Брейгель, будьте ко мне добры –
Допишите меня в картине...
Камин и джин
Я и камин. Камин и джин.
Великолепно наше трио!
Я посмотрю в стакан игриво,
И джин ответит – «Побежим?»
Бежим! По жилам, по губам,
По отблескам огня на гранях,
Теплом в отяжелевших дланях
И дальше – к дивным берегам,
Где можжевельник и туман,
Где пахнет сыростью и тленом…
…Камин вдруг выстрелит поленом,
Вернув меня из дальних стран,
Я завернусь уютней в плед,
Налью и обращусь к камину:
«Не злись! Порадуемся джину!» –
И пламя заревет в ответ!
Великолепно наше трио!
Я посмотрю в стакан игриво,
И джин ответит – «Побежим?»
Бежим! По жилам, по губам,
По отблескам огня на гранях,
Теплом в отяжелевших дланях
И дальше – к дивным берегам,
Где можжевельник и туман,
Где пахнет сыростью и тленом…
…Камин вдруг выстрелит поленом,
Вернув меня из дальних стран,
Я завернусь уютней в плед,
Налью и обращусь к камину:
«Не злись! Порадуемся джину!» –
И пламя заревет в ответ!
Сон
Простужена. Гляжу в окно,
Как носится синичек стая,
Как день осенний тихо тает,
Придавливая вязким сном.
...И снится мне – маяк далекий,
Он шлет блуждающий огонь,
Там кто-то зябко-одинокий,
Спит, подложив под лоб ладонь…
Он видит сон про лес туманный.
И лошадь в яблочном саду,
Звон колокольный, свет обманный
И прелый лист на тонком льду…
…Спит. Я пройду неслышной тенью,
Часы пробьют полночный бой.
Я у окна, в оцепененье,
Смотрю на бешеный прибой,
А он, проснувшись, смотрит в спину,
И я, учуяв этот взгляд,
Проснусь. И одеяло скину…
Сон кончился. Часы – стоят.
Как носится синичек стая,
Как день осенний тихо тает,
Придавливая вязким сном.
...И снится мне – маяк далекий,
Он шлет блуждающий огонь,
Там кто-то зябко-одинокий,
Спит, подложив под лоб ладонь…
Он видит сон про лес туманный.
И лошадь в яблочном саду,
Звон колокольный, свет обманный
И прелый лист на тонком льду…
…Спит. Я пройду неслышной тенью,
Часы пробьют полночный бой.
Я у окна, в оцепененье,
Смотрю на бешеный прибой,
А он, проснувшись, смотрит в спину,
И я, учуяв этот взгляд,
Проснусь. И одеяло скину…
Сон кончился. Часы – стоят.
Синее пальто
Была весна. И безнадежно синим
Был цвет. Не глаз, а только лишь пальто.
Еще синели голуби-разини,
И синим было небо над мостом.
Ты рассуждал о таинствах природы,
А я кормила булкой голубей,
А под мостом текли ворчливо воды,
А по мосту текла река людей.
Я жмурилась на солнышке весеннем,
Журчала речь, вода и воробьи,
И так не сочетались с воскресеньем
Все скучные нотации твои!
Я любовалась синевой одежды
На фоне золоченых куполов,
И шарфом, так заброшенным небрежно,
И вслушивалась в звон колоколов,
Запоминала звуки и мгновенья,
Как будто я предчувствовала, что
Все вскоре растворит река забвенья…
Останется лишь синее пальто...
Был цвет. Не глаз, а только лишь пальто.
Еще синели голуби-разини,
И синим было небо над мостом.
Ты рассуждал о таинствах природы,
А я кормила булкой голубей,
А под мостом текли ворчливо воды,
А по мосту текла река людей.
Я жмурилась на солнышке весеннем,
Журчала речь, вода и воробьи,
И так не сочетались с воскресеньем
Все скучные нотации твои!
Я любовалась синевой одежды
На фоне золоченых куполов,
И шарфом, так заброшенным небрежно,
И вслушивалась в звон колоколов,
Запоминала звуки и мгновенья,
Как будто я предчувствовала, что
Все вскоре растворит река забвенья…
Останется лишь синее пальто...
* * *
Нарисуй мне барашка,
Или розу в горшке,
Чтобы разом – мурашки
По спине, по руке...
Чтобы давнее детство
Вдруг меня обняло,
Чтобы мы по соседству
Улеглись под крылом,
Чтобы куртка из кожи,
Заменила мне плед...
Я скажу – невозможно,
Ведь прошло столько лет!
Ты замкнешь губы пальцем –
Не буди тишину,
И под сказку скитальца
Я с улыбкой усну...
Поутру от ромашек
Нет спасенья нигде...
...Грустно бродит барашек
На далекой звезде...
Или розу в горшке,
Чтобы разом – мурашки
По спине, по руке...
Чтобы давнее детство
Вдруг меня обняло,
Чтобы мы по соседству
Улеглись под крылом,
Чтобы куртка из кожи,
Заменила мне плед...
Я скажу – невозможно,
Ведь прошло столько лет!
Ты замкнешь губы пальцем –
Не буди тишину,
И под сказку скитальца
Я с улыбкой усну...
Поутру от ромашек
Нет спасенья нигде...
...Грустно бродит барашек
На далекой звезде...
Проводы
И ни к чему теперь слова
И канувшие обещанья...
Я пальцами едва-едва
К тебе притронусь на прощанье,
Поправлю шарф, откину прядь,
Упавшую на свитер грубый...
Ты что-то говоришь опять,
А я, оглохнув, вижу губы,
Непроизвольно к ним качнусь,
Теряя чувство равновесья...
Отпряну – и проснусь, очнусь
Средь звуков, моросящей взвеси,
Средь фонарей и поездов,
Среди невнятных объявлений...
Твой поезд тронуться готов
На грани времяисчислений.
Толчок! И, перейдя черту,
Дракон плетется вдоль перрона,
И вслед железному хвосту
Тревожно каркает ворона...
И канувшие обещанья...
Я пальцами едва-едва
К тебе притронусь на прощанье,
Поправлю шарф, откину прядь,
Упавшую на свитер грубый...
Ты что-то говоришь опять,
А я, оглохнув, вижу губы,
Непроизвольно к ним качнусь,
Теряя чувство равновесья...
Отпряну – и проснусь, очнусь
Средь звуков, моросящей взвеси,
Средь фонарей и поездов,
Среди невнятных объявлений...
Твой поезд тронуться готов
На грани времяисчислений.
Толчок! И, перейдя черту,
Дракон плетется вдоль перрона,
И вслед железному хвосту
Тревожно каркает ворона...
* * *
Отвернись! Я не выдержу взгляда,
Где смешались мольба и упрек.
Я тебе говорила – не надо,
Против жизни идти поперек,
Я тебя умоляла – опомнись,
Я – не та, ты – не тот, все – не так!
Ни к чему эта странная помесь
Двух нелепых бродячих собак.
Мы как встретились – так и исчезнем,
Друг на друге наставив рубцов,
Наш союз – невозможно-болезнен!
Отвернись же, в конце-то концов!
Где смешались мольба и упрек.
Я тебе говорила – не надо,
Против жизни идти поперек,
Я тебя умоляла – опомнись,
Я – не та, ты – не тот, все – не так!
Ни к чему эта странная помесь
Двух нелепых бродячих собак.
Мы как встретились – так и исчезнем,
Друг на друге наставив рубцов,
Наш союз – невозможно-болезнен!
Отвернись же, в конце-то концов!
* * *
Аннушке
Прогрохотал трамвай, пролилось масло...
А после – не случилось ничего.
Я прождала на лавочке напрасно
Придуманное в книге волшебство...
Кругом сентябрь, и солнце через кроны
Прокручивает свой калейдоскоп,
И в золото кленовые короны
Переплавляют солнечный сироп.
Но свет лучей уже тревожно низок,
И сумерками холод на бульвар
Стекает по заляпанным карнизам
На траурно укрытый тротуар...
А после – не случилось ничего.
Я прождала на лавочке напрасно
Придуманное в книге волшебство...
Кругом сентябрь, и солнце через кроны
Прокручивает свой калейдоскоп,
И в золото кленовые короны
Переплавляют солнечный сироп.
Но свет лучей уже тревожно низок,
И сумерками холод на бульвар
Стекает по заляпанным карнизам
На траурно укрытый тротуар...
* * *
А лето у нас бесплотное –
Урывками, перебежками,
Неделю – носить короткое,
Наряды менять со спешкою,
А после – в зонтах привычное,
В одеждах грибных-корзиновых,
В пальто, если поприличнее,
В плащах, в сапогах резиновых,
Неяркое, безыскусное,
Без страсти и без смирения,
Летит наше лето русское
В кукушкином оперении...
Урывками, перебежками,
Неделю – носить короткое,
Наряды менять со спешкою,
А после – в зонтах привычное,
В одеждах грибных-корзиновых,
В пальто, если поприличнее,
В плащах, в сапогах резиновых,
Неяркое, безыскусное,
Без страсти и без смирения,
Летит наше лето русское
В кукушкином оперении...
* * *
Дождь оседает в проводах...
Скрипит, качается телега,
И нет ни крова, ни ночлега,
Лишь грязь в тележных ободах...
Меж забурьяненных полей
Все избы, избы да заборы,
Крапивы чахлые проборы,
Вокруг колодцев-журавлей...
Тоска, раздолье и покой,
Под бесконечным белым небом,
Над бесконечным белым снегом
Сереет церковь над рекой,
Где в полумраке со стены
Глядит облупленный Мессия,
Как спит озябшая Россия,
Себе не ведая цены...
Скрипит, качается телега,
И нет ни крова, ни ночлега,
Лишь грязь в тележных ободах...
Меж забурьяненных полей
Все избы, избы да заборы,
Крапивы чахлые проборы,
Вокруг колодцев-журавлей...
Тоска, раздолье и покой,
Под бесконечным белым небом,
Над бесконечным белым снегом
Сереет церковь над рекой,
Где в полумраке со стены
Глядит облупленный Мессия,
Как спит озябшая Россия,
Себе не ведая цены...