О том, что было и прошло,
Никто на свете не расскажет —
Оно от сердца отлегло —
Кто отвечать его обяжет?

Ночное вспомнил я окно —
Не в нем ли видел я вот это
Простор постигшее давно
Явленье внутреннего света?

Никто меня не удивит —
Ночные бденья мне знакомы
От назревания обид
До прозревания истомы.

Головоломкой бытия
Никто меня не озадачит —
Сама сегодня не своя,
Она лица от нас не прячет.

Ее отчаянье сейчас
Неизреченному дороже —
Оно чужих коснется глаз,
Проснется, душу растревожа.

Ее открытые черты
Одно видение смущало —
Животворящей красоты
Кровоточащее начало.

Близок сумерек миг —
Золотая громада
Облететь не успевшего сада,
Словно сердца отрада,
Медным звонам в округе не рада
И подобью вериг.

Налетит серебро,
Иней в горле застынет —
Но тебя не покинет
Тот, кто людям приносит добро, —
Если горе пронзило ребро,
Только руки раскинет.

Жаркой кровью алей,
Ты, разбросанный в листьях надолго
Уговор кривотолка
С дерзновенной толпой тополей,
Где пронзен наважденьем осколка
След разлуки в печали аллей.

Прощевай, прощевай,
Возвращайся скорее,
Ты, рыдающий глаз не жалея, —
И в лицо узнавай
То, что встало пред нами, болея,
И уже пролилось через край.

Назревай же сполна,
Ты, что явлено, что безгранично,
Ты, ведущее так непривычно,
Слово в душу вошла тишина,
Там, за кромкой, за гранью столичной,
Наклоняясь к тебе, как весна.

Над детскими голосами
Октябрь зажигает свечи —
Там дружит сверчок с часами
Над сущностью нашей речи.

Кленовый листок слетает,
Ко мне на ладонь садится —
И въявь надо мной витает
Забытая в небе птица.

Лицо у меня — открыто,
Низовьями ветер бродит —
Все ищет у нас защиты,
Да попросту не находит.

И песня почти бездомна,
И жизнь до того бескрайна,
Что ночь, как печаль, огромна
И горечь в ней — словно тайна.

И нет на земле безвестных,
И есть все равно участье —
И стаями звезд небесных
Восходит над нею счастье.

И столько есть душ безвинных,
И столько минут бесценных,
И столько домов пустынных,
И столько сиротств смиренных.

И есть у людей разгадка
Того, что случится с нами, —
Лишь брови затронет складка
Да вскинет ладони пламя.

Да встанут, стеная, стены,
Заря просияет, вспыхнет,
Да кровью набухнут вены —
А боль никогда не стихнет.

А боль ни за что не бросит
В юдоли живущих с нею —
И быль ни за что не спросит,
За что она — лишь сильнее,

Зачем она — лишь догадка,
Лишь ключик, звенящий тонко,
Где пенье девичье сладко
И горестен плач ребенка.

Смутившись, зажжется свечка,
Над нею погаснет спичка,
И екнет сверчка сердечко,
И все это — лишь привычка.

И все это — лишь обычай,
Обряд, что свершаем строго, —
И столько вокруг обличий,
И столько забот у Бога!

И все-таки мир — безбрежен,
И каждый в нем так отважен,
Что пусть он, конечно, грешен —
А все же он жив и важен.

Уста разомкнутся ночью,
Стекает, журча, водица —
И все это есть воочью,
И есть чем теперь гордиться.

И чайкой взовьется скрипка —
И ширью пленит вселенской,
Чтоб, солью горча, улыбка
Слезинкой осталась женской.

И чаши поднимем разом,
И горечь разлуки выпьем, —
И там, где рождаться фразам,
Грядущее встретить выйдем.

Как плечи знобит смятенье!
Как звезды в ночи кочуют!
Так чувствуют — лишь растенья,
Так — звери свободу чуют.

И ты, на крыльце стоящий,
Подвластен таким приказам,
Где миг пробудится спящий,
Чтоб стать наконец алмазом.

Невиданных дружб согласье
Сойдется под этим кровом,
Чтоб века пройти бесчасье
И быть ко всему готовым.

И станет теплей и легче,
Увидишь — светла дорога,
Чтоб ты, продолжатель речи,
Стремился в обитель Бога.

Ночь пройдет — а там и неповадно
Привечать ее в который раз,
Принимать не к месту и нескладно,
Примечать надолго, прозапас.

Ты скажи мне утренней порою,
Объясни, сумей растолковать:
Отчего, едва глаза открою,
Не хочу их больше закрывать?

У листвы недолго дожидаться
Быстрого ответа на вопрос:
Значит, солнцу надо оправдаться
И вставать по праву и всерьез,

Значит, небу надо подниматься,
Чтобы лица наши жили в нем,
А земле опять перерождаться,
Чтоб играть, как водится, с огнем.

И поймешь в сумятице безбрежной,
Ничего не зная наперед,
Этот ясный, властный, неизбежный
К золотому свету переход.

О, сколько б ты ни повторял,
Многозначителен и чуток,
Что есть на свете идеал,
С которым сути не до шуток,
О, сколько б ты мне ни твердил,
Что жизнь одна у нас на свете, —
В плену негаснущих светил
Еще ты вспомнишь строки эти.

Когда б не чуял я огня,
Обожествленного заране, —
В кругу друзей, на склоне дня
Я растворился бы в тумане,
Глядел из окон, как больной,
Пытаясь вырваться наружу, —
Но этот лист передо мной
Един и в засуху, и в стужу.

Хотя бы сердце дождалось
Того желаемого часа,
Когда б напрасно не клялось
И слов не трогало запаса,
Хотя бы душу мне сберечь
До нескончаемого мига,
Когда понять захочет речь,
Зачем нужна вам эта книга.

Бывает — в марте, ввечеру,
Глядишь в окошко понапрасну
Туда, где снег не ко двору,
Где расставанье самовластно,
Покуда теплится в груди
Светильник, Господом хранимый, —
И тьма осталась позади,
И свет возник неизъяснимый.

Гул трамваев отдален
Только воздухом весенним
От того, кто впечатленьем
Так неловко опален.

Миновал бы столько раз
Этот отзвук полуночный,
Свет рассеянный, неточный,
Не утерянный для глаз!

И чего бы мне не спать! —
След продольный оставляя,
За окном моим трамваи
Все торопятся опять.

Задыхаются, звеня,
Устремляются в пространство,
Где завидно постоянство
Угасающего дня.

Словно выкатили ртуть
На раскатистые рельсы,
И туда, как лучник, целься —
Попадешь когда-нибудь.

Но упругая стрела
Замирает неподвижно
Здесь, где рвение излишне
Под эгидою крыла.

Вечер в мае, — тепло иль прохлада?
Все смешалось, смутило вконец, —
То ли счастья нам попросту надо,
То ль, тревог разрушая преграды,
Все звучит в отголосках отрады
Перестук человечьих сердец.

Голоса возникают людские
Над пустыней житейских забот —
Им знакомы ступени такие,
Где высоких небес ностальгия
Заживляет порывы благие
И взывает к душе, и зовет.

Ну а в детских глазах воскресает
Все, что в каждом таится ростке,
Все, чего нам давно не хватает,
Все, что вечно над нами витает
Здесь, где судеб расцвет испытают
Те, кто бродят от нас вдалеке.

И когда разгорается вешний
Золотой и прерывистый свет,
Он восходит туда, где нездешней,
Осыпавшейся в мае черешней
Сад вздыхал с опустевшей скворешней,
Где скворца, к сожалению, нет.

Зарубцевалось, отлегло, —
Остались шрамы да порезы, —
Опять, пожалуй, повезло —
Недаром билось тяжело
Крыло о ржавое железо.

Зажгутся жизни огоньки,
Глаза затеплятся людские, —
Опять, по манию руки,
Пройдут подземные толчки,
Сметая стены городские.

А там — возвышенный обман
И околдованные веки
Веков, глядящих сквозь туман
Туда, к предвестью новых ран,
Туда, к святыням старой Мекки.

И как-то грустно и легко
С воображением богатым
Следить за тем, как высоко
Созвездий льется молоко
За исчезающим закатом.