Книжно-Газетный Киоск


В лад, да не так


Евгений ЛИНОВ



АБЕРРАЦИЯ
 
* * *

Жизнь не дается человеку не один только раз
И прожить ее надо так
Чтобы не оставить камня на камне
И тогда нечего будет разбрасывать
И нечего собирать
А те кто придут после
Пусть снова попробуют пройти по пустыне!



* * *

надеяться, что преданней будет другая собака?
прежнюю звали Платоном.
истина стала дешевле:
вот в чем ответ:
подорожало вино,
с возрастом меньше друзей,
суки — отвязней,
Моцарт настойчивей
так ли должна проходить мирская слава?



* * *

Самый верный способ сознательного крушения —
истуканы на площадях.
Преодолевая на лошадях
слабость к собственному возвышению,
печенеги не оставили мраморных бюстов:
песок под недвижимость не течет,
каждый кочевник с малолетства сечет
пространство, где человеческого — не густо,
где безмолвие сводит челюсти,
где в чести колодезная вода,
где беда
знает наперечет,
кого и когда…
Но того, кто в глубине следа
Узрит свою относительность —
Ожидает хорошая мзда.
Здесь извечно заведено,
Что веретено ветра скручивает в одно
Взгляд и бесплотное полотно.
Здесь любое движущееся пятно — приблизительно
до тех пор, пока
не проступит силуэт седока
и на выстрел взгляда не окажется поразительным.
Чужака в барханах выдает белизна льна.
Неподкованность лошади здесь позорней, чем невежество человека.
Здесь без лошади не найдешь ни одного дурака:
безлошадный — калека.
Что касается идолов, барельефов, памятников, столпов —
Печенеги считали за искажение:
Красота геометрии — в идеальности черепов,
Выражающих формулу мысли и ее движения.



* * *

На Фонтанке напротив особняка Гавриила Романыча
Неудобно, конечно, тебя встояка, но заманчиво…
Если б он (Гавриила) дожил до свободы такой же неистовой,
Из последних пиитовых жил — голо систую
Обнажил бы тебя, ублажил и потом — одой барскою
Одарил (государственный чин!) душу бабскую
Вынул вместе со стоном из губ, без обмана, чай,
Если ты подмогнешь, вот и я так смогу — без Романыча.



* * *

Прополаскивая под небом прелестную букву Эль,
Я лелеял блудливую мысль, что язык мой — форель
В стае звуков лавирует и блистает.
И алкал алфавитную влагу с листа я,
Из кириллицы лья соло вьющую трель.
На пленэре в лагуне плескалась латунь
Оплывавшим лицом утомленного солнца,
И крошился хрусталь акварелью во рту
Отравляя смертельной молекулой стронция.
Бесполезно искать абсолют глубины
В легкой фальши гламурных лобзаний лазури.
И я запил, не чуя, не зная страны,
Где б так вольно дышалось попсе и цензуре.



* * *

Все, что связано у меня с этой страной —
Убывающий счет друзей — именной.
Все, что связано у меня с этой страной —
Вырванный зуб мудрости и проеденный коренной.
Но, все лучшее, что связано с этой страной —
Только с женщиной…
Благо, что не с одной.



* * *

Игла адмиралтейства над распухшей веной Невы.
Ломка льда. В плотной дымке заходящее солнце похоже
                                                           на золотую фрезу Бога,
режущую ледяные багеты фронтонов Эрмитажа. Звук тетивы
лука Амура — мура для фригидных кариатид, голая эклога
каменных сердец, облом для стрелы, абсолютный Растрелли мозга.
Темнеет. Тем неотразимей Зимний в прожекторах.
Для декораций в центре помоста —
около Александрийской колонны приколачивают колосники.
Колоссальное зрелище. Зреющее любопытство.
Блиц-вспышки,
Пышные лица царственных Петра и Екатерины, выпускники
суворовцы в красных лампасах,
Их пассивные пассии в ожидании интрижки.
Снежки. Смешки.
Дворцовая пританцовывает в кисее световой завесы.
И вдруг — Бах… вступает орган,
и понимаешь — твое Рождество стоит мессы.



* * *

Отверлибрировала роща золотая
Гекзаметры по небу косяком
Как в турбулентность журавли влетают
И тают над всевышним волочком
Я сам тащусь по городам и весям
И в эти сволочаевские дни
Все не решаюсь выбрать Смит иль Вессон
Невесты мне кричат — повремени

Ведь стало более лучше веселее
Не пишет Мандельштампами никто
И в лету уканала Лорелея
И стал Пегасом бывший конь в пальто.



ВАЛЕРИЮ МИШИНУ

Мешу сугробы по Апраксину,
Канаю прямиком к Фонтанке.
Не возводи на мя напраслину,
Спешу туда не ради пьянки.
К чему балясы эти длинные
(Еще подумают — заелся),
Там Мишин кистью соболиною
Творит свои спиричуэлсы
Там-там Тамара Муза мужества
Конгениально и стихийно
Несет свой Орден «ЗА ЗАМУЖЕСТВО»
С маэстро супермастихина.
А мы с товарищем ВАЛЕРИЕМ
Облюблюзовывая пьем
Вискарь шотландского варения
И истину находим в ем.



* * *

Меняй ты на меня
Читая ни черта
Слова мои не вня
Тные не пустота
Не про дур ну их жизнь
Не про миску и tete
Над прописью не ржи
С жрецом ты в цейтноте
Но те в кого не влезть
С кем в пару не в пандан
В уподоблядстве в жесть
Я крепко попадал
А выкарабкаться смог
Из цепкой суеты
Под гениальность ног
Чистейшей красоты



* * *

жгут осенью мои лета
летальность в лепете листа
и туг же жгут в букете варикоза
заварка жизни слабого лейкоза
злей коза ностры
пуще метаста…
зы дальняки отхожие места
не добежать до ближнего куста…
преклонны клоны грустных клоунад
нет им гнезда которым крышка над
которые от рокота страстей
как бес ребра — не соберут костей
валентность облетания люта
мои лета тлен тела маята.
лишь смерть внесет свою интерпрета...