Имя этого старого японского поэта, как писали в старых романах, «окутано мраком тайны». Мрак этот действительно столь густ, что о многом можно догадываться только по его стихам. Письменных свидетельств о нем сохранилось очень мало, но вот мифов, а точнее — былей и небылиц, рассеяно в древних трактатах с избытком. Но все они крайне противоречивы, а зачастую и просто недостоверны.
Точно известно, что жил легендарный Ёдинаху Хировато в эпоху Эдо, где-то в середине пятнадцатого века. И зарабатывал себе на хлеб и вино мечом. Он был ронином — бродячим, вернее, вольным, самураем, больше всего на свете ценившим независимость и свободу. Нанимался воином в отряд к какому-нибудь сегуну во время междуусобиц, охранял богатых вельмож, преподавал искусство боя на мечах. Скитался от города к городу, от селенья к селенью в поисках «работенки». Таких бродячих воинов нередко можно было встретить на дорогах Японии, и далеко не всегда встречи эти оказывались безобидными.
Итак, как уже было сказано, наш ронин зарабатывал свой черствый кусок хлеба мечом.
И писал стихи.
Кстати, это совсем не возбранялось. Кодекс самурая — бусидо — предписывал самураю быть разносторонне образованным человеком. Только не слишком увлекаться «побочными» делами, не сворачивать с пути воина.
Как писал автор классической книги «Искусство самурая», знаменитый мастер фехтования на мечах Миямото Мусаси: «Опять же стихосложение — давний обычай в нашей стране, и великие воины во все века были признанными мастерами этого искусства, так что даже скромный солдат поступит правильно, поупражнявшись в этом, сложив временами пару неуклюжих строф. Однако любой, кто полностью отдастся этому, презрев свои обычные обязанности, станет мягким душой и телом и потеряет все воинские качества… В особенности, если вы увлечетесь короткими стихотворениями хайкай, столь модными в нынешнее время, то приобретете острый язык, станете остроумным и находчивым даже в компании серьезных и сдержанных сослуживцев, но, хотя это и может быть развлекательным в современном обществе, такого поведения самураю следует избегать».
Неизвестно, стал ли Ёдинаху Хировато «мягким душой и телом», но в написании хокку он далеко отошел от советов сурового мастера Мусаси. Талант оказался сильнее строжайших предписаний бусидо.
Его стихи резко выделяются на фоне классических хокку признанных мастеров. Они похожи на живопись художников-примитивистов, то же бесхитростное удивление перед красотой и причудливостью окружающего мира, то же простодушное, даже наивное, выражение этого в словах.
Он далек от приукрашивания и окружающего, и, главное, самого себя. В стихах он отчаянный, как сейчас говорят «безбашенный», храбрец и одновременно осмотрительный трус. Добрый, открытый людям и миру и в то же время не упускающий своей, даже самой мелкой выгоды. Суровый воин, терпеливо переносящий лишения, и сибарит, большой любитель выпить и, как сам он говорит, «пожрать». Неудачник в любви и тонкий лирик, остро чувствующий прекрасное, будь то женщина или пейзаж. Невозможно не упомянуть и его простодушный, но совсем непростой юмор. И если в жизни он явно хитрил и лукавил, то никогда не делал этого в стихах. В этом их сила и очарование.
Я переводил его стихи не в самую легкую пору своей жизни.
Может, так и надо, чтобы твоя жизнь абсолютно не совпадала с тем миром, в который ты пытаешься проникнуть посредством переложения его на свой язык. Что может быть общего у японских проселочных дорог, окруженных лесистыми горами, и у ревущих московских улиц? Что может быть общего у той сумятицы, что бередит тебе душу, и непроницаемого восточного самообладания? Наверное, тут работает закон контраста: чем дальше — тем ближе. Я бесцельно ходил по жарким улицам, и за мной тонкой, но отчетливой тенью шел суровый самурай с мечом на бедре. Было хорошо идти с таким спутником. Он не навязывал мне свое общество, просто возникал время от времени за плечом, приноравливался к моим шагам, и в такт уже нашим совместным шагам складывались строки. Потом он исчезал, а меня, как писали все в тех же старых романах, «осеняло спокойствие».
В записках одной гейши вскользь упоминается имя нашего беспутного поэта. Она пишет, что он ни на один ли не уклонился от своего пути и умер в одном из веселых кварталов старого Киото в окружении хмельных друзей и женщин.