Ольга БЕЛОВА
* * *
* * *
День шел на убыль.
Я брела за ним,
попутчицей болтливой,
но не очень.
И, нахлобучив
золотистый нимб,
навстречу нам
с холма спускалась осень.
И солнца глаз
растерянно мерцал,
где всколыхнулось небо
бледным ситцем,
и было жаль,
что желтые сердца
ромашек
скоро перестанут биться.
Я брела за ним,
попутчицей болтливой,
но не очень.
И, нахлобучив
золотистый нимб,
навстречу нам
с холма спускалась осень.
И солнца глаз
растерянно мерцал,
где всколыхнулось небо
бледным ситцем,
и было жаль,
что желтые сердца
ромашек
скоро перестанут биться.
* * *
Мне помнить долго тайных знаков
и слов труды, и горечь пауз,
и то, что счастье Пастернака
оплакал пианист Нейгауз.
На безопасном расстоянье
я вспомню запах сигареты —
смесь недосказанных желаний
с гипертрофичностью запретов.
И маленькой опасной ложью
сквозь правду — следственно-причинно —
пускай твоя проступит кожа,
о, мой несбывшийся мужчина!
и слов труды, и горечь пауз,
и то, что счастье Пастернака
оплакал пианист Нейгауз.
На безопасном расстоянье
я вспомню запах сигареты —
смесь недосказанных желаний
с гипертрофичностью запретов.
И маленькой опасной ложью
сквозь правду — следственно-причинно —
пускай твоя проступит кожа,
о, мой несбывшийся мужчина!
* * *
Странной судьбе завещана,
чьей-то рукой отпущена —
я ль укорю нездешнего,
я ль прокляну зовущего?
Босому можно ль странником
к берегу моря синего?
Сказ о цветочке аленьком —
немощному ли, сильному ль?
Правда — не то, что истина.
Жить нелегко по правилам:
если любить неистово,
если желать неправедно.
Рядится полнолуние
мукою Олоферновой.
Море? Оно за дюнами.
Помню: блажен, кто верует...
чьей-то рукой отпущена —
я ль укорю нездешнего,
я ль прокляну зовущего?
Босому можно ль странником
к берегу моря синего?
Сказ о цветочке аленьком —
немощному ли, сильному ль?
Правда — не то, что истина.
Жить нелегко по правилам:
если любить неистово,
если желать неправедно.
Рядится полнолуние
мукою Олоферновой.
Море? Оно за дюнами.
Помню: блажен, кто верует...