In memoriam
Анатолий ДОМАШЁВ
ВСПОМИНАЯ ЭДИКА ШНЕЙДЕРМАНА
На заре шестидесятых
жил он умник и эстет,
среди нас, отдельно взятых,
на него похожих нет.
Ранним утром он вдоль улиц
шел, пока весь город спал,
все ночные поцелуи
с тротуара собирал.
«Для чего?» — коль спросят строго, —
не скажу — не знаю сам.
Поцелуи в его строках
за него ответят вам.
В симфоническом оркестре
флейта-девочка росла,
по регистру, по реестру
с голосочком, как игла.
Саксофоны и кларнеты
порешили как-то раз
научить ее «квартетом»
танцевать и петь под джаз.
Эту флейту из оркестра
чтобы джаз не обижал,
он повсюду, повсеместно
как живую обожал
и от джаза защищал.
Жизнь прошла. И канул в Лету
на Святой Земле поэт...
Я хотел «поэзой» этой
оживить его портрет
и напомнить мысль Буковской —
редкий дар ему был дан:
как Бурлюк для Маяковского,
был Рубцову — Шнейдерман.
жил он умник и эстет,
среди нас, отдельно взятых,
на него похожих нет.
Ранним утром он вдоль улиц
шел, пока весь город спал,
все ночные поцелуи
с тротуара собирал.
«Для чего?» — коль спросят строго, —
не скажу — не знаю сам.
Поцелуи в его строках
за него ответят вам.
В симфоническом оркестре
флейта-девочка росла,
по регистру, по реестру
с голосочком, как игла.
Саксофоны и кларнеты
порешили как-то раз
научить ее «квартетом»
танцевать и петь под джаз.
Эту флейту из оркестра
чтобы джаз не обижал,
он повсюду, повсеместно
как живую обожал
и от джаза защищал.
Жизнь прошла. И канул в Лету
на Святой Земле поэт...
Я хотел «поэзой» этой
оживить его портрет
и напомнить мысль Буковской —
редкий дар ему был дан:
как Бурлюк для Маяковского,
был Рубцову — Шнейдерман.
9 августа 2015
Дивенская
Дивенская