Книжно-Газетный Киоск


Илья Кучеров

Поэт. Биолог. Родился в 1965 году в Ленинграде. Закончил Лесотехническую Академию, кандидат биологических наук.
Стихи публиковались в "Литературной газете", журнале "Крещатик", "Новой камере хранения" и др. изданиях, в том числе в переводе на немецкий язык. Автор сборников "Морской конек" (1999) и "Стихотворения" (2009).



МЮНХГАУЗЕН
 
 
Мюнхгаузен,
или Галактики исчезают за горизонт событий
 
1.

Галки кричат в темноте придорожных лип,
Никак не могут спокойно сойти ко сну, —
И барон проснулся. Он вспомнил команду "Пли!",
Охоту в России, волю, весну.

Врач, отворявший вены, с недавних пор
Начал недоговаривать и шутить,
И все про поход на поиски Лунных гор;
Кто знает, сколько придется ему платить.

А расходов все больше. Именье прожито в дым,
День и ночь блажит молодая курва-жена,
И всем, кто захочет смеяться в глаза над ним,
Бесплатно нальют в трактире. Скоро снова война,

А он — неопрятный, плешивый, с кружкой в руке,
Твердит о пол-лошади, съевшей торбу овса, —
Это мышь проела ботфорты, и в сундуке
Пылится накладная коса.

Оседлай топор или пушечное ядро,
Сорви горох на другой стороне Луны —
Екатерина напишет Дени Дидро,
Что правда всегда пониже спины.
2.

Есть темный окоем, и черный архилит,
Но не спеши о нем, пока душа болит,
Напейся молока, согрейся у огня,
Скудельничий сосуд наполни ночью дня.
Вселенная давным-давно удалена,
С ней удален и ты, и в том твоя вина,
Твой бесполезный путь под волчий вой комет
В нелепое чуть-чуть, где да сошло на нет.
И не найти боба на клотике Луны —
Все атомы добра давно удалены, —
Не прилететь домой на пушечном ядре,
Не выйти в лес на утренней заре.
И можно только плыть в молочно-белой мгле,
Просить у бабочки, распятой на стекле:
Постой, не исчезай! Но сколько не моли,
Она вот-вот взлетит и скроется вдали.



Ночь перед Рождеством

Мне теперь не надо плакать, прибедняться,
Пригибаться долу, петь кому не лень,
Выгляни на небо, слышишь, сани мчатся
Это мчится в небе северный олень.

Альтаир и Вега пляшут на ухабах,
Едет Санта-Клаус, баловень и сноб,
Он везет подарки для дедов и бабок,
Для того, кто падал головой в сугроб.

Только Митридатов нет в Каппадокии,
Все теперь засели в четырех стенах,
Выпал вдоль дороги снег до самой выи,
Вот и мчит без цели ветер в трех соснах.

Пусть летит по склону над зимой зеленой,
Над зеленым лесом белоперых птах,
Я вернусь до хаты, буду вновь влюбленный,
Снова буду падать, простираться в прах.

Вышли на дорогу заработать хлеба.
Видят: в небе солнце, а кругом луна.
Вот поймали солнце, расстреляли небо,
Все равно прибытку нету ни хрена.



Чевенгур (вариации на всем известные темы)
 
1. In ruhig fliessender Bewegung[1]

Под вечер я поднялся в среднегорье,
Которое прозвали Волчий Край.
Бездомные твердят, что из земли
Там вырастают мертвенные волки,
И всякий, кто стремится к Чевенгуру,
Вначале должен стать одним из них.
И этот волк в бою неодолим,
Поскольку по природе деревянный,
Хоть разруби его на сто частей —
Укоренится каждая. И снова
Вопьется в горло и преобразит.
А музыка сочится в зеркала,
Течет в спокойном медленном движенье…
Не лучше ли деревьям принести
Срамную человеческую жертву —
И обрести покой. И бездорожье
Апрельской остывающей земли.
Пусть кто другой взрывает города,
Утюжит ветром слякотное море —
Ты ждал покой. И ты его получишь,
Услышав песню певчего дрозда.
Я тоже стал и волком, и растеньем,
Да только память, лопнув, как пузырь,
Запечатлелась мордой человечьей
На мертвенном растительном лице.
И вечером так пусто и темно,
И выступают изморосью слезы,
Что не дошел и ничего не прожил,
Что не сберег любимый Чевенгур.
Так Саша Дванов (в прошлом воплощенье —
Антоний Падуанский, рыбий вестник),
Сойдя с коня, беззвучно уходил
Безмолвно проповедовать безгласным.

_________________________________________
[1] В спокойном медленном движенье (нем). — Г. Малер. Симфония № 2 до минор, ч. III: Проповедь Антония Падуанского рыбам.



2.

Чевенгур! Я еще не хочу умирать, —
Прозвенела родная страна, —
Для того, кто забудет отца или мать,
Наготове мои стремена.

Паровозы стоят у меня в закромах,
Роют землю стальным колесом;
Им бы мчаться над степью в осиплых дымах,
Им бы в грязь не ударить лицом.

Для тебя наготове щелья, и курья,
И забытый подкаменный скит —
Но не будет покоя от туч комарья,
Если тот, кому надо, не спит.

И дорога, на вид уводящая вдаль,
На поверку затянута льдом;
Лучше в пепел спали временную спираль
Неуклюжим горячечным лбом.

Прилетит балалайкой Голодная степь
Из дверей запотевших аптек,
Эпидемия времени в самом хвосте
Нас разделит на этих и тех.

У попутчиков наших клеймо на челе.
Помаши им вдогонку рукой
И в родном озерке, не ужившись в седле,
Обрети долгожданный покой.



3. Grave

Плачьте, норны, баньши, дворовые бабы,
Гелиады, превращенные в тополь!
Телега жизни опрокидывает все ухабы,
Завтра нацисты взорвут Акрополь.
Завтра вымрут дельфины, объевшись природным газом,
Моря и реки высохнут от позора,
И на белой постылой улице все мы разом
Преклоним колени перед первым красным дозором.
И на белом флаге, неизвестно кому врученном,
Проступает знакомый когтистый почерк.
Я плачу о том, что белое стало черным,
Что корни деревьев уходят в мертвую почву.
Под Черной Луной погаснет узор созвездий,
И может случиться все, что угодно.
Мальчик! сделай мя девочкой! мычит гомосек в подъезде;
Ему тоже страшно, что жизнь проходит бесплодно, —
Яки, атац! Уже летит шестикрылый,
Чичиков скачет по наши мертвые души,
По кари очи из иллюзорного Крыма,
А они все плачут (ты слушай, слушай!);
Чет или нечет — после смерти не будет правых.
Поэтому я оплакиваю сегодня
Парящих птиц, устремленные кверху травы,
Ангелов, спящих у двери Гроба Господня.



4

И когда я выльюсь тебе под сердце,
Остановится маятник часовой;
Оттого и лошадь идет в посмертье,
Поводя непонятой головой.
Там стоит на страже Нелепый Боже
По другую сторону переправ,
И тебе туда не добраться тоже —
Пригрози, оборви, если я не прав!
Если звезды расходятся с ускореньем,
После них остается кровавый след;
Так Творец обезглавил свое творенье,
Чтоб позволить тьме поглазеть на свет.
Он, известное дело, большой художник,
Оттого — ликоподий, кабан, подлец;
В придорожной пыли молчит подорожник,
Подобрав олимпийские пять колец.
Придорожное братство уснет в бурьяне,
Лишь один спасительный пулемет
Не дает до конца затянуться ране,
Провожая меня до Красных Ворот.