Бар-бистро со смешным названием «Петушок» находится от силы в десяти минутах ходьбы от Балтийского вокзала — примерно столько мы шли по потемневшим и заросшим травой шпалам. На рельсах рядком уселись голуби — я назвала увиденное «Из жизни отдыхающих». Птиц никто не тревожит: колея не используется, скромно ответвляясь от главной железнодорожной ветки. «Сюда редко, но все-таки заходят тепловозы, только чтобы развернуться», — сказал как-то мой знакомый, который до сих пор не теряет надежды, что маршрут Рийзипере — Хаапсалу будет восстановлен.
Территория бывшего депо. «PEATUS» — гласит надпись (в переводе с эстонского — «остановка»). В вагоне, который, как говорят, был когда-то частью фирменного таллиннского поезда, обустроили ресторанчик, а в железнодорожном контейнере — кафе. А вот и переводной механизм стрелки… — разбитый? («Почему не проверила?» — задумалась уже сейчас.) Что же дальше? Кажется, что за старой водонапорной башней путь обрывается, — разросшийся иван-чай скрывает перспективу…
— А куда ведет эта дорога? — обращаюсь к подруге.
— Тянется через Копли к западной окраине города, — она махнула рукой в сторону, где мелькали стрелочные переводы, а пути снова разветвлялись, переплетались, стараясь казаться могучей железнодорожной сетью, и в итоге терялись там, куда надо было бы рвануть, чтобы не упустить эту транспортную ниточку, но… — Раньше там действовали заводы. До сих пор что-то перевозят, кажется, нефть, и из-за этого есть риск загрязнения прилегающего природного массива.
— Ну да, — ответила я, вспомнив, что когда-то мне довелось побывать в этом, мягко говоря, своеобразном и, по мнению большинства, неблагополучном районе. Я снимала в Копли квартирку-студию. Добиралась на трамвае, а слева мелькали-сопровождали рельсы. Значит, действительно было дело: кипела работа, и рельсы гулко дребезжали, повторяя за колесами производственно-дорожную мелодию. Квартира располагалась на первом этаже здания бывшей почты, благополучно переделанного в дом для людского житья-бытья, очень напоминающий общежитие. После двух бессонных ночей я сбежала. Но за те дни я успела немного исследовать округу и оказаться у моря, откуда просматривался комплекс некогда могучего предприятия, а также птичьего заповедника Пальяссааре, который интересовал меня гораздо больше. Я побывала там совсем недавно — счастье.
Уже видна цель, через дорогу — обыкновенное светло-серого цвета кирпичное двухэтажное здание. В его перестройку и ремонт было вложено немало сил, если судить по хронике, запечатленной в фотографиях. Все верно — историю нужно сохранить. Внешне здание ничем не выделяется, лишь цветной контур потешного петушка над входом, а так ничего, что могло бы привлечь внимание: ни громкой музыки, ни яркой вывески в полдома, и незнающий прохожий, скорее всего, из туристов‑новичков, вполне способен пройти мимо, но не мы. Внутри тоже все просто: незатейливая мебель — стулья, столы, барная стойка и скромный, но оптимистичный декор в красно-оранжевых тонах. Естественно, главный герой здесь петух: на картинах и фотографиях, что украшают стены, на посуде и салфетках, эти птицы живут даже на подоконниках в виде деревянных фигур и изделий из гипса, металлических прутьев или проволоки, в общем, какой материал был под рукой — из того и петух. На светильнике, что завис над большим столом, за которым сейчас как раз расположилась группа — ребята и девчата, человек десять, — яркое подобие перьев, красиво. А на втором этаже подобную люстру украшают голубые яйца — чуднó, зато необычно. А как оригинально оформлена барная стойка: цветные петушки и курочки вырезаны на ее деревянной поверхности — не иначе работа умелого резчика по дереву. Выдумка хозяйки? Почему нет? Приветствуется все, главное, чтобы посетители чувствовали себя комфортно, а еда была качественной. Что-что, а об этом переживать не приходится: со вкусом и знанием дела здесь готовят абсолютно все блюда — от бутерброда до супа. Взять хотя бы бутерброд с килькой — самое несложное в приготовлении блюдо национальной кухни Эстонии, которое в Kukeke поистине произведение искусства. Это вам не половинки тощей кильки, распластавшиеся на кусочке черного хлеба, сливочного масла для которого пожадничали, а кружочек отварного яйца такой тоненький, что желток из него потерялся еще до того, как бутерброд принесли посетителю. Нет, это теплый черный хлебушек, на котором как минимум две крупные рыбинки, несколько веточек рукколы и яйцо пашот, посыпанное тертым твердым сыром. Стоит немного тронуть необыкновенную конструкцию, и еще неостывший мягкий желток, прежде окутанный белком, растекается по хлебу — вкуснотища!
…
— Зайдем за хлебом, у вас тут выпекают настоящий, по рецепту с острова Муху, — улавливаю звучащую в своем голосе гордость.
— Как давно ты гостишь у нас? — мой друг смотрит на меня с некоторым удивлением.
— Двенадцать… лет, все приезжаю-уезжаю, — мне хотелось сказать, что я и не совсем уже гость — некий затянувшийся переходный этап к долгожданному моменту.
— Порежьте нам, пожалуйста, хлеб, — он протянул официантке черную пышущую свежей мякотью буханку.
«А корочка, какая хрустящая корочка!» — я втянула хлебный аромат — рожь.
Девушка как-то странно посмотрела, размышляя над просьбой, и, кивнув, взяла хлебушек. Одновременно легкая, но отстраненная улыбка, ничего больше, — настроение неважнецкое, или устала. Ушла. Ладно, осмотримся. Людей в кафе немало — столики почти не пустуют, но ощущение, что мы — одни, — удивительно! Каждый занят-увлечен чем-то таким для себя важным, что не слышно ни смеха, ни оживленных разговоров: кто-то книгу читает, кто-то уткнулся в ноутбук или пишет, — письмо, думается, или в конце концов просто обедает — вон какая большая тарелка супа у парня у окна. А какой, интересно, сегодня супчик дня?
— Ты наверняка знаешь наше национальное блюдо, но пробовала ли ты ТАКОЕ? — он прервал мои мысли, словно подгадав с вопросом: передо мной материализовалась официантка с внушительным бутербродом, моим любимым.
— Для этого блюда мы использовали ваш хлеб, — поспешила отчитаться она. — Остальное порезали, как вы и просили. Может быть, закажете наш фирменный суп?
Стоит признать, она знала свое дело, и я согласилась на суп из чечевицы с мясным фаршем — мы никуда не спешили…
— Как вышло, что ты здесь? — в его вопросе звучало далеко не праздное любопытство.
— Давно не была в Каламая, давай заглянем на обратном пути, — я взяла моего спутника за руку.
— Уютный район, сам его люблю.

…Из него получился бы замечательный экскурсовод — умница, он досконально знает историю Каламая. Это своего рода город в городе со своим характером и сложившимися отношениями между его жителями. Фасады отремонтированных деревянных домов повышают их рейтинг и поднимают настроение разнообразными цветовыми оттенками (светло-коричневый соседствует с бирюзовым, хаки и салатовый передают настроение лета, брусничный гармонирует с розовым, а желто-бежевый и светло-серый вносят спокойствие в образ этого исторического района — только и рисуй или, если не владеешь кистью, фотографируй). Тут же напротив жилой дом, который, кажется, вот-вот рухнет, но ничего, жильцы еще возьмутся за него. Кручу головой, но все же не могу определить, а хотелось бы мне жить в одном из таких домов? Не знаю, наверное, он прав, — здесь нужно родиться… я задумалась, заглянув во внутренний дворик. Он обогнал меня и остановился у подъезда, в который и входить-то страшно. Словно в противовес моим мыслям на окне второго этажа дрогнул тюль. Потом, позже, будет признание: «Я долгое время жил там с родителями».

На перекрестке мы повернули направо, к Старому городу, все больше удаляясь от Каламая.
— Неподалеку живет мой друг, необыкновенный человек и талантливый художник, — он вдруг обернулся и посмотрел в ту сторону, куда мы не пошли. — Я видел у него рисунок птицы, и глаза ее… что-то знакомое, не пойму пока…
Я вздрогнула.
— Переезжай ко мне.
— Да хоть сегодня… — я не стала оборачиваться.