Затем чтобы жить — недостаточно,
                                               выжить — как раз:
полчашки горячей похлебки из сладкого перца
и лука, сторожка — приют,
                                не приют — но каркас
для куба тепла, где двоим-то не хватит погреться.

Еще существует —
                         чуть вглубь, по дороге в клозет —
недреманный глаз, совладелица жизни, мегера,
от коей за пазухой прячет две тысячи лет
от пота и бронзы ветшающий томик Гомера.

Мушиная слизь на известке, скрипучий топчан,
внушающий мысли
                     о собственном скудном здоровье
все чаще, как принято,
                        но в основном — по ночам,
пропахшим дубовой корой
                                          и навозом коровьим.

Два шага еще — и развяжется твой поясок
пред жилой, звенящей внатяжку на луке из тиса,
где Волга, Миссури и Темза уходят в песок
безмолвной водой полумертвой,
                                           притоками Стикса.

Деление клеток — процесс, чей итог — Телемак,
и песни слепца, и троянский кошмар,
                                                         и в остатке —
столетняя грязь под ногтями, дешевый табак
и горсть медяков на обратный билет до Итаки.