В поэзии Андрея Ширяева (анализируются только стихотворения его последнего сборника «Случайный ангел», вышедшего после смерти поэта в 2016 году в «Издательстве Евгения Степанова»), почти осязаемо, путем прощупывания метафорой или обозначением ею Иного, наступающего после жизни состояния, прослеживается «понимание», чувствование поэтом проявлений инфернального как механического, созданного, упорядоченного и геометрически правильного. Состояние, которое ожидает человека после его смерти или говорит о приближении смерти, четкой границей не отделено от жизни и живого, а определенным образом даже вплетается либо встраивается в жизнь. Стык живого с тем, что наступает после жизни или является своеобразным знамением не жизни (…я жил и умер, не успев за сто / прошедших лет проснуться от желаний / и замереть на стыке мирозданий, / лицо упрятав в отворот пальто [1.25]) в поэзии Андрея Ширяева почти всегда проникновение живого в механическое, железное, геометрически очерченное или наоборот механического и упорядоченного в живое. В стихотворении «О чем ты сегодня? Об этих табличках милых» (здесь и далее жирным шрифтом слова из стихотворений Андрея Ширяева выделены автором статьи) читаем:

В данном стихотворении лавина (не упорядоченное и неконтролируемое) противопоставляется смерти, является проявлением жизни. Поэтому и проникнут горечью к ней вопрос поэта, предчувствующего, ощущающего присутствие или приближение инфернального.
В стихотворении «Вот мы и не увиделись» время и пространство, проникнутые пустотой, отсутствием того, с кем не удалось увидеться, описаны как «И море. Пахнет порохом и сеном / от партизанской ржавчины и стали» [1.46]. И в предыдущем стихотворении и в этом, как и вообще в окружающей нас действительности, железо, сталь — предметы, детали, нечто, что имеет строгую геометрическую форму. Ржавчина же, коррозия могут появляться только в процессе окисления железа, на геометрически очерченных вещах, поскольку железо, кроме метеоритного, которое очень редко встречается, продукт деятельности рук человека. И в том и в другом стихотворении почти аналогичная символика ощущения Андреем Ширяевым переходного состояния между живым и мертвым как процесса внедрения механического в живое или наоборот. Ощущение поэтом покинутости и инфернального прослеживаются в строчках:

Делать вывод, что, поскольку часто в нашем мире смерть происходит через проникновение механического и рукотворного в живое, созданное не человеческим разумом, а промыслом Божьим или эволюцией, послужило определенным примером для понимания Андреем Ширяевым качеств переходного состояния и вообще ухода по ту сторону бытия, будет слишком самонадеянно. Хотя поэт и покончил жизнь самоубийством, застрелившись, то есть реально повторив метафорически описанный им уход или проникновение в Иное, его поэзия и понимание инфернального, как будет показано ниже, более сложны, чем какой-либо поступок либо действие какого угодно человека.
Дело в том, что в своих стихах Андрей Ширяев проникновение в живое инфернального, обратный процесс данного явления, а также пресечение жизни Иным понимал символически, как взаимодействие созданного без рукотворной деятельности (живого) и созданного посредством какой-либо человеческой деятельности (неживого). Наверное наиболее красноречиво подобное понимание выразилось в строках «И до поры, пока я не приду на ложе / и не замкнет мне рот железная печать»[1.29].
В стихотворении «Война не будет слишком длинной» победа живого и не созданного над созданным описана как противоборство стихии воды и сил природы с сотворенным человеческим трудом:

Пограничное состояние «между весной и сушей» обозначено сделанной руками человека геометрически правильной формы вещью:

Поскольку здание, квартира — тоже созданы и имеют правильную геометрическую форму, в стихотворении «В антикварных витринах азиатских столиц» поэт пишет:

В данном случае четко очерченная, имеющая границы и созданная вещь (поскольку она в символическом мире Андрея Ширяева обозначает состояние перехода из жизни к смерти или саму смерть) становится бесконечной, безразмерной, как и само небытие.
Пребывание на стыке, между этим миром и тем, между несотворенным и сотворенным, между буйным, не подчиняющимся геометрии строгих форм, и строго очерченным великолепно описано в стихотворении «В теле холодном, как утро над Андами»:

В этом же стихотворении состояние, обозначенное проявлением инфернального, обозначено как двойная геометрия или строгая геометрия в квадрате:

И наоборот, когда поэт описывает уход от состояния перехода живого в мертвое, ускользание от смерти, где проявление смерти символически обозначено как створа ворот (рукотворное, правильной геометрической формы), само освобождение от смерти предстает перед глазами читателя уходом из правильной геометрической формы в не имеющее формы, да ведь и створа ворот «поплыла», потеряла свою форму:

Даже описывая что-то чисто обыденное, бытовое, поэт, в символическом смысле, подчеркивает, что созданное — это всегда гримаса или оскал инфернального. В стихотворении «Возвращение на Итаку» читаем:

В стихотворении «Диана» символами инфернального выступает не только пуля, металлическая и созданная, но и кольцо дыма, что перекликается с символом круга (геометрически правильного) в другом стихотворении из цикла «Александрийские тени». Круг или кольцо из дыма, хотя и зыбкие, но геометрически правильные и созданные созданным, — пулей, вылетающей из пистолета:

И дальше, описывая встречу с городской Диной, у которой в загорелой руке пневматический пистолет, Андрей Ширяев вводит читателя в зону сумеречности «за глоток до рассвета» (вспомним его «между весной и сушей») и подводит к стыку живого и инфернального, ибо, хотя дом и зарастает бледным сиянием утра, все напитано предчувствием смерти. Имеются ввиду не только упоминаемое поэтом болезненное состояние, наступившее после встречи с Дианой, хрупкие запястья, но и сама атрибутика сумеречности — дом и стекла окон созданы и имеют правильную геометрическую форму:

Упорядоченность, правильная геометрия, созданное снова как бы напитывают стихотворение признаками умирания. Рыбачья сеть (правильные ячейки), кристаллики соли, медь, да и само начало стихотворения, начинающееся словами «Здесь только эти сумерки», — щупальца инфернального:

Приближение смерти, ее предчувствие («отмытый добела») в стихотворении «Альбомный романс» снова описано посредством употребления символов потустороннего в мироощущении Андрея Ширяева. И это — снова созданное и имеющее правильную геометрическую форму.

Пребывание на стыке миров и проникновение в потустороннее явственно прослеживаются и в стихотворении «Когда прекращается ветер, становится пылью», где буйное, несотворенное переходит в состояние предгеометрических форм (ветер превращается в пыль), и присутствуют созданное и геометрически очерченное.

В подобном смысловом пласте, где геометрия правильных фигур — символы умирания, «пребывает» и содержание мини-поэмы Андрея Ширяева «Бесконечное письмо»:

Примечательно, что характерное для мироощущения поэта видения Иного, потустороннего как сотворенного (сделанная вещь) и имеющего правильную геометрическую форму, обладающего определенной гармонией (в живом, в настоящей жизни в мироощущении поэта — буйство и необузданность, далекие от упорядоченности и гармонии) читатель продолжает постоянно наблюдать в стихотворениях Андрея Ширяева. В «Бесконечном письме» «пища» — созданное, а не несотворенное, а слово «вдумчиво» вызывает мысли об определенной размеренности. Можно сказать — употреблять пищу по некоему плану, расписанию, чему-то, что гармонично, упорядоченно выстроено, и поэтому в поэзии Андрея Ширяева является символом смерти:

Наверное, не случайно поэт написал «плеть придержащим», а не «власть придержащим», поскольку в его поэтическом мире созданная вещь почти всегда является символом потустороннего. Придержащие же власть обладают не конкретной вещью, а чем-то неуловимым, зыбким, подразумеваемым, даже трансцендентным — в зависимости от того, является для них власть сакральной или нет.

То, что не пребывает в строгих рамках, не очерчено, несотворенное, не имеющее даты своего появление на свет — жизнь и проявления жизни. Поэтому явления, подчиняющиеся гармонии, определенным образом упорядоченные — в поэзии Андрея Ширяева символизируют смерть: «мальчик и девочка в шахматном поле. / Взялся — ходи. Оттого-то и жутко»[1.6]. Однако и музыка строится на определенном ритме и гармонии. Тем или иным образом, но звуки в музыке упорядочены, их повторяемость в каждой мелодии подчинена определенным правилам, что и создает из звуков мелодию. Поскольку звуки в мелодии упорядочены, а сама мелодия создана этой упорядоченностью, музыка в поэзии Андрея Ширяева указывает на умирание, на смерть либо же обозначает их. Например, в стихотворении «Здесь только эти сумерки» вплетение проявлений инфернального в живое поэт описывает такими словами:

Вообще присутствие мелодии, музыки как проявлений смерти, наверное, лучше всего выражены в строках стихотворения «Верни меня в мой пыльный книжный лес»:

Здесь музыке, которая в мире поэзии Андрея Ширяева символизирует смерть, противопоставлен (как проявление жизни и живого) книжный лес. Хотя синтаксис и грамматика подчинены строгим правилам языка, очерчены, упорядочены, и по этим правилам строятся предложения на страницах книг, они находятся в буйном и неупорядоченном, в книжном лесу.
Созданные звуки колокольчика в стихотворении из цикла «Александрийские тени» тоже обозначают смерть. Хотя колокольчик бродящий и звук его не строен (не упорядочен), да и «не ровен час» (тоже не упорядочен) он, все же является сотворенной вещью, и надежда на случайного ангела перетекает в мысли о темноте, мраке, смерти, которая пересчитает и упорядочит:

В силу того, что в поэтическом мире Андрея Ширяева любая музыка, являясь упорядоченной системой, символизирует смерть и умирание, ритмический (упорядоченный) похожий на стук копыт коня дождь в стихотворении из цикла «Александрийские тени» обозначает предчувствие поэтом процесса умирания:

А дальше, через несколько строк поэт продолжает описывать первые, еще неосознанные им прикосновения к его судьбе проявлений другого мира:

Не следует забывать, что дождь как явление в поэтическом мире Андрея Ширяева является несотворенным, буйным, но упорядочение его в четкий ритм как бы открывает брешь или окно в состояние после жизни.
В стихотворении «Закон насыщения пропасти»:

Огонь, как и дождь, не имеющий четкой формы, тоже символизирует жизнь. Но он листает, упорядочивает бумагу, созданную вещь, поэтому в данном стихотворении читатель снова соприкасается даже не с описанием, а своеобразным угадыванием Иного мира.
Наверное, лучше всего символический смысл музыкальной гармонии как проявления небытия утонченного ада поэт передал в стихотворении «Светает. Океан перебродил»:

Описание состояния умирания и смерти в данном стихотворении усиливается контрастом, метафорически выраженной полярностью, смысловой бинарной оппозицией, ибо в начале стихотворения, следуя своей поэтической логике, где упорядоченное и созданное — проявления смерти, поэт описывает проявления жизни как нечто совершенно противоположное упорядоченному, гармонически выстроенному и созданному:

Четкий, упорядоченный ритм в стихотворении «Лежа в телеге, смотришь на звезды» снова как бы приоткрывает завесу, за которой начинаются вырисовываться абрис инфернального:

Поскольку созданный звук (музыка) упорядочены и символизируют смерть, непокорный звук (не музыка), которому отдаются остатки огня (жизни), является функционированием живого:

Случайно или нет, или в этом есть определенная закономерность, вырастающая из архетипического восприятия действительности, в поэзии Андрея Ширяева ощущение живого перекликается с мифологической картиной мира австралийских аборигенов. В мифах австралийских аборигенов окружающий человека мир и в том числе самого человека создали легендарные мифологические существа. На языке центрально-австралийского племени аранда, наиболее хорошо изученного мифологами и социальными антропологами, достаточно вспомнить работы У. Спенсера и Ф. Гиллена, а также исследования Т. Г. Х. Штрелова и его отца, миссионера К. Штрелова, легендарные создатели всего на свете называются алджиранга минджина [2.296]. В переводе с языка аранда это словосочетание означает вечные и несотворенные.
Именно метафорическое изображение вечного и несотворенного в поэзии Андрея Ширяева обозначает живое и жизнь. Смерть же, проявления смерти и умирание — сотворенное, созданное в определенное время, имеющее дату своего появления на свет изделие. Как противоположное явление буйству живого, оно имеет геометрически правильные формы, гармоничное, упорядоченное, подчинено определенной системе, втискивается в четкий логический ряд своего функционирования: геометрическую повторяемость, ритм, мелодию. И не важно — это звук, изображение или вещь.