Книжно-Газетный Киоск


Силлабо-тоника


Евгения Джен БАРАНОВА



ИМЯРЕК
 
* * *

Доброе ли утро тянется к тебе,
бороду тумана бреет синевой.
Где твоя пустыня, дворник-скарабей?
Солнечная гречка, есть ли кто живой?

Нету, — отвечают, — ты куда полез,
никакого Нила дальше Люблино.
Смену в «Перекрестке» оттрубил Рамзес,
чтобы на Рамзеса посмотреть в кино.

Никого под солнцем, никаких обид.
Захотел в Египет — эвона чего!
Племя фараонов никогда не спит,
ищет у вагона вырез ножевой.

Электричка-мама, тепловоз-отец.
Тяжело вагону египтян вмещать.
Никого на свете, выкуси, малец,
никакого счастья через букву Щ.

Плачет на пригорке мальчик Эхнатон,
дышит производством, копит на Каир.
Как любезны люди, как полезен сон,
Как правдива пресса, как прекрасен мир.



* * *

Пойти б куда-нибудь, продрогнуть!
Купить сардины, сделать борщ.
И рассказать бестелым окнам,
что ты (не ты) и ждешь (не ждешь).

Не разговариваешь с фото,
не заслоняешь при ходьбе.
Деревья в ледяных колготках
не удивляются тебе.

Зима отмыла, отбелила,
умучила, приберегла.
Держи, мол, уголечек стылый,
пустынны дни-динь-дон-дела.

Дрожат под панцирем колени.
Где солнце пек — сугроб стоит.
Пустынны дни, прозрачны тени,
и тишина в тебе болит.



* * *

Метафора как бабочка. Прощелкал
поймать одну — другие вразнобой.
И остаешься, осовелый щеголь,
в горелом цирке зрелою совой.
И остаются — глина с Галилеем.
Храни их изумрудная змея
от яблочного цвета.
Я старею.
И ухаю, и тлею, и бледнею,
и ямбам выворачиваю шею,
сединками прическу теребя.
Ну что ж, уходим.
— Бьет крылом пушистым,
Глядит янтарно, вертит головой
Мучительная молодость. — Простишь им:
и бывшим, и забывшим, и нежившим,
и снегу, и березонькам прокисшим,
мою неосторожность быть собой.



* * *

Этот воздух смотрит сквозь меня.
Что ему, волшебному, сгодится —
поцелуев терпкая родня
или индевелый угол пиццы?

Этот воздух смотрит, холодит,
медленно протискивает в поры
нашу ссору, корочки молитв,
разговоры (...воры-воры-воры).

Чувствуешь обкраденность? Прочти.
Муравей в пуховичке багровом,
я дышу не плотью во плоти,
только кириллическим узором.

Все, что ни найду — айда тащить,
рифмовать, припудривать, лукавить.
Этот воздух памятью расшит.
Ты пока не превращайся в память.



ИМЯРЕК

Рагнареком, имяреком,
именем реки,
прошлогодним первоснегом
клялся Арлекин.

— Не забуду, Синевласка,
дуру-туру-ту.
Улыбалось эхо гласным,
таяло во рту.

Арлекин, кудрявый мальчик,
потерял в пыли
/что-то/
скудный сериальчик
не продолжили.

Нет игрушек, нет театра,
тени к стенам льнут:
— Прогуляем пары завтра,
сходим на Луну?

Не забуду-буддой-буду-
будь ко мне добра.
— Ветер сбитую посуду
в память собирал.



ЩЕПКА

Step by step, — мне говорили, —
стук-постук.
Выпускай себя, родимую, из рук.
Ты же мячик, ты же датчик,
пой да пей.
Полюби литературу, ей-же-ей.
Век живи, пощада будет, век учись.
Для чего мне ваша стеганая жизнь?
Я могу и без соседей — кхе-кхе-кхе —
аскорбинкой на крахмальном языке.
Я могу и без знакомых — пей да вой —
выходить по млечным улицам в отбой.
Я могу без хора тысячи трехсот
незнакомых,
без глагольных на развод.
Я могу и без привычек — долго ли? —
Где там, где там патентованный Олимп?
Там же, там же, где признания offshore.
Step by step, — мне говорили.
Хо-ро-шо.
Хорошо для вас, не для меня.
Лучше я запутаюсь в корнях.
Лучше я повешусь над бачком.
Щепка.ру без оболочки.ком.
Огненная песенка впотьмах.
Step by step, — мне говорили.
Ну их нах.



ПЕЙОТЛЬ

Умолкни, созерцатель-интроверт,
прикройся презентацией вчерашней.
Кто свет искал — того на свете нет.
Кто свет искал — тому на свете страшно.

У нас что ни иголка, то пейотль.
Кто не талант, тот гения подпасок.
Умолкни, это смерть твоя поет
из-под чехла словарного запаса.

Шекспирово, рассудочно, легко
звереныш превратился в зверобоя.
Из-под замка сбежало молоко,
и лишь фотопортреты беспокоят.

И раз, и два (и снег, и на мели,
и замело, и вьюга грезит вальсом).
Те, кто искал — те встали и ушли.
А ты остался.