Nota bene: книжная полка Сергея Бирюкова
Вадим Месяц, «Стриптиз на 115-й дороге». Рассказы
М.: Издательство «Э», 2017
М.: Издательство «Э», 2017
На обложку книги вынесено высказывание ведущего специалиста по российскому постмодернизму Марка Липовецкого: «Проза Вадима Месяца вольготно располагается в пространстве между Довлатовым и Генри Миллером».
Очень правильное позиционирование. Замечу только, что ни Довлатов, ни Генри Миллер не были поэтами. Вадим же Месяц — поэт, и его проза всегда выдает его природную сущность! Но поэтому он и «вольготно располагается в пространстве между».
Да, ситуации, сюжетные перипетии у Месяца могут быть сходными с довлатовскими и генримиллеровскими, но сама стилистика его прозы, с ее невероятными кульбитами, черезступенчатыми перескоками, мгновенно схватываемыми образами, резко отлична от стилей названных писателей.
С героем рассказов в России и Америке происходят как вполне тривиальные, так и самые невероятные истории. Порой может показаться, что писатель заставляет этого героя совершать настоящий стриптиз, в том числе и душевный. А если учесть, что писатель часто использует в описании первое лицо единственного числа, то... то это означает просто, что герой имеет право являться каким угодно лицом какого угодно числа!
Восприятие любых текстов, конечно, может быть очень разным. Я лично воспринял книгу как своего рода роман воспитания. Роман в новеллах, каждая из которых дает особый ракурс героя: его постепенного взросления, становления характера. А может быть, книгу следует назвать романом антивоспитания! И в этом смысле стоит, возможно, оглянуться на еще одного писателя — Чарльза Буковски. С ним у Вадима Месяца, на мой взгляд, есть некоторые совпадения в подходе к материалу. Буковски, как известно, грешил поэзией. Но опять же, все сравнения, как известно, хромают. Причем на обе ноги.
Книга вышла в издательской серии «Одиссея русского человека». И, судя по всему, открыла эту серию на высокой ноте!
Очень правильное позиционирование. Замечу только, что ни Довлатов, ни Генри Миллер не были поэтами. Вадим же Месяц — поэт, и его проза всегда выдает его природную сущность! Но поэтому он и «вольготно располагается в пространстве между».
Да, ситуации, сюжетные перипетии у Месяца могут быть сходными с довлатовскими и генримиллеровскими, но сама стилистика его прозы, с ее невероятными кульбитами, черезступенчатыми перескоками, мгновенно схватываемыми образами, резко отлична от стилей названных писателей.
С героем рассказов в России и Америке происходят как вполне тривиальные, так и самые невероятные истории. Порой может показаться, что писатель заставляет этого героя совершать настоящий стриптиз, в том числе и душевный. А если учесть, что писатель часто использует в описании первое лицо единственного числа, то... то это означает просто, что герой имеет право являться каким угодно лицом какого угодно числа!
Восприятие любых текстов, конечно, может быть очень разным. Я лично воспринял книгу как своего рода роман воспитания. Роман в новеллах, каждая из которых дает особый ракурс героя: его постепенного взросления, становления характера. А может быть, книгу следует назвать романом антивоспитания! И в этом смысле стоит, возможно, оглянуться на еще одного писателя — Чарльза Буковски. С ним у Вадима Месяца, на мой взгляд, есть некоторые совпадения в подходе к материалу. Буковски, как известно, грешил поэзией. Но опять же, все сравнения, как известно, хромают. Причем на обе ноги.
Книга вышла в издательской серии «Одиссея русского человека». И, судя по всему, открыла эту серию на высокой ноте!
Алексей Шепелёв. «Мир-село и его обитатели»
М.: «Эксмо», 2017
М.: «Эксмо», 2017
Название книги, как видим, восходит к Достоевскому (напомню: «Село Степанчиково и его обитатели»). Ну, конечно, не напрямую, но восходит. Достоевский Шепелёвым переименован давно уже в Достославного. Кроме того, Алексей профессиональный знаток творчества Ф.М.Д., поскольку защитил в свое время диссертацию по его творчеству (но, разумеется, не только поэтому!).
Алексей пишет о селе, в котором он родился и вырос, в которое постоянно возвращался на протяжении многих лет. Это экзистенциально его село. И без этого понимания, думаю, невозможно понять отношение писателя к тому, что и как он описывает.
Изначально Алексей Шепелёв — поэт, музыкант контркультурного плана, вышедший из тамбовской глубинки и прославившийся особенно (условно говоря) трэшевыми романами «Eho», «Maximum extremum» (вызывавшими сравнения с Чарльзом Буковски и Ирвином Уэлшем). Так что обращение его к деревенской тематике стало для многих неожиданным. Но не для тех, кто внимательно следит за творчеством писателя.
Дело в том, что и в ранних своих вещах и в более поздних Алексей настроен на художественное представление различных пограничных ситуаций, состояний, характеров. При этом, в каждой новой вещи писатель меняет фокусировку. В том числе это зависит от характера материала, с которым он имеет дело.
В данном случае пограничье проходит где-то между земным и небесным. Где «все сияет и мерцает, словно в ожиданьи».
Алексей пишет о селе, в котором он родился и вырос, в которое постоянно возвращался на протяжении многих лет. Это экзистенциально его село. И без этого понимания, думаю, невозможно понять отношение писателя к тому, что и как он описывает.
Изначально Алексей Шепелёв — поэт, музыкант контркультурного плана, вышедший из тамбовской глубинки и прославившийся особенно (условно говоря) трэшевыми романами «Eho», «Maximum extremum» (вызывавшими сравнения с Чарльзом Буковски и Ирвином Уэлшем). Так что обращение его к деревенской тематике стало для многих неожиданным. Но не для тех, кто внимательно следит за творчеством писателя.
Дело в том, что и в ранних своих вещах и в более поздних Алексей настроен на художественное представление различных пограничных ситуаций, состояний, характеров. При этом, в каждой новой вещи писатель меняет фокусировку. В том числе это зависит от характера материала, с которым он имеет дело.
В данном случае пограничье проходит где-то между земным и небесным. Где «все сияет и мерцает, словно в ожиданьи».
«Лингвистика и семиотика культурных трансферов: методы, принципы, технологии».
Коллективная монография / Отв. ред. В. В. Фещенко
М.: «Культурная революция», 2016
Коллективная монография / Отв. ред. В. В. Фещенко
М.: «Культурная революция», 2016
Коллективная монография языковедов из Института языкознания РАН посвящена проблеме трансфера. Само это слово хорошо известно любому туристу. Но в данном случае речь идет о другом. О чем — хорошо объяснено уже в предисловии, и далее на 500-х страницах подробнейшим образом ученые рассматривают различные проявления культурных трансферов. Вообще формант «транс» известен давно и играет значительную роль как в теории, так и в практике, не только лингвистической. Например, «транскрипция», «транссибирский экспресс», «трансавангард» «трансфуристы», «транспонанс» и др.
В книге четыре раздела, в которых описываются: межнаучный трансфер по данным языка в гуманитарном знании; переводимость и конвертируемость в понятийном аппарате филологических наук; межъязыковое и междискурсивное взаимодействие в перспективе культурных трансферов; взаимодействие кодов и культурных практик.
Безусловно, и постановка разных вопросов, и попытка их разрешения в текстах книги дает возможность ощутить значимость трансфера в современной языковой и вообще культурной практике. Невозможно в краткой заметке упомянуть и разобрать все работы, вошедшие в книгу. Обращу внимание на работу И. В. Силантьева «Трансферные дискурсные взаимодействия и механизмы взаимного перевода от языка науки к языку искусства», особенно на те страницы, где автор пишет о последней книге академика Ю. С. Степанова «Мыслящий тростник. Книга о “Воображаемой словесности”». В связи с этим я живо вспоминаю один из разговоров с Юрием Сергеевичем, в котором как раз шла речь о необходимости кардинального изменения научного дискурса в сторону природного прорастания. Сейчас, в согласии с авторами монографии — можно сказать — природного трансфера!
В книге четыре раздела, в которых описываются: межнаучный трансфер по данным языка в гуманитарном знании; переводимость и конвертируемость в понятийном аппарате филологических наук; межъязыковое и междискурсивное взаимодействие в перспективе культурных трансферов; взаимодействие кодов и культурных практик.
Безусловно, и постановка разных вопросов, и попытка их разрешения в текстах книги дает возможность ощутить значимость трансфера в современной языковой и вообще культурной практике. Невозможно в краткой заметке упомянуть и разобрать все работы, вошедшие в книгу. Обращу внимание на работу И. В. Силантьева «Трансферные дискурсные взаимодействия и механизмы взаимного перевода от языка науки к языку искусства», особенно на те страницы, где автор пишет о последней книге академика Ю. С. Степанова «Мыслящий тростник. Книга о “Воображаемой словесности”». В связи с этим я живо вспоминаю один из разговоров с Юрием Сергеевичем, в котором как раз шла речь о необходимости кардинального изменения научного дискурса в сторону природного прорастания. Сейчас, в согласии с авторами монографии — можно сказать — природного трансфера!