Ольга АНДРЕЕВА
КИШКА ФЕЙСБУКА СТАЛА МНЕ ТОНКА…
КИШКА ФЕЙСБУКА СТАЛА МНЕ ТОНКА…
Ольга Андреева — поэт. Родилась в 1963 году в г. Николаеве. Член Союза российских писателей, Южнорусского Союза писателей и Союза писателей XXI века. Автор поэтических сборников «В случайной точке» (2003), «Эволюция ветра» (2003), «Аритмия» (2003), «Вещь не в себе» (2007), «Оставаясь водой» (2010), «Равноденствие» (2012), «Лестница тавров» (2013), «На глобусе Ростова» (2016). Публиковалась в альманахе «ПаровозЪ», в журналах «Дети Ра», «Нева», «Новая Юность», «Крещатик», «Зинзивер», «Аргамак», «Южное сияние», «Ковчег», «День и ночь» и др. Лауреат конкурса «45 калибр» (2013, 2015). Дипломант Тютчевского конкурса (2013). Финалист Прокошинской премии (2014). Член жюри конкурсов «Провинция у моря» (2016) и «45 калибр» (2017). Живет и работает в Ростове-на-Дону.
* * *
В огороде бузина,
а в Киеве сектор.
Надо вычерпать до дна
этот горький вектор.
Здесь мы ляжем, но пройдем,
связанные кровью,
все, чего не смыть дождем,
спрячем в изголовье,
что не вытравить в душе
даже автомату,
что прошло на вираже
через ридну хату.
А в Киеве Бузина…
Омутом дурного сна,
символом инферно
слабонервная весна —
Русская, наверно.
Дошепчу свой дикий стих
мертвыми губами,
ворд поправит, бог простит,
прокурор добавит,
люди цену назовут
ломаному грошу,
с головы платок сорву —
им под ноги брошу.
а в Киеве сектор.
Надо вычерпать до дна
этот горький вектор.
Здесь мы ляжем, но пройдем,
связанные кровью,
все, чего не смыть дождем,
спрячем в изголовье,
что не вытравить в душе
даже автомату,
что прошло на вираже
через ридну хату.
А в Киеве Бузина…
Омутом дурного сна,
символом инферно
слабонервная весна —
Русская, наверно.
Дошепчу свой дикий стих
мертвыми губами,
ворд поправит, бог простит,
прокурор добавит,
люди цену назовут
ломаному грошу,
с головы платок сорву —
им под ноги брошу.
* * *
Лес рубят — щепкой улетаю,
полет — прекраснейшее время,
короткое — но сколько смыслов —
когда подхватит щепку ветер,
когда очнется в ней Скиталец,
эгрегор срубленных деревьев,
туман подсвечен коромыслом —
расслабься и лови просветы
сквозь вавилоны революций.
Что вы хотите от блондинки?
Везет нас под Червону руту
шофер с георгиевской лентой,
поскольку неисповедимы
пути миграции оленей,
и ассирийцы в медных шлемах
склонятся низко над суглинком
чуть выше верхнечетвертичных
делювиальных отложений,
и, не учтя мой опыт личный,
меня назначат первой жертвой.
полет — прекраснейшее время,
короткое — но сколько смыслов —
когда подхватит щепку ветер,
когда очнется в ней Скиталец,
эгрегор срубленных деревьев,
туман подсвечен коромыслом —
расслабься и лови просветы
сквозь вавилоны революций.
Что вы хотите от блондинки?
Везет нас под Червону руту
шофер с георгиевской лентой,
поскольку неисповедимы
пути миграции оленей,
и ассирийцы в медных шлемах
склонятся низко над суглинком
чуть выше верхнечетвертичных
делювиальных отложений,
и, не учтя мой опыт личный,
меня назначат первой жертвой.
* * *
Что от меня останется — брешь в пространстве,
стылый сквозняк да негромкий протяжный свист.
Ближе к утру вдоль перрона маленькой станции
ветром протянет случайный тетрадный лист —
можно скачать с потрохами и брать руками,
острых краев коснуться — и полоснет,
снизишь порог — и капля отточит камень,
дробным отточьем коснется первооснов,
пусть нелогично, тропами Хо Ши Мина,
дикорастущий зов побеждает долг,
месяца честная звонкая половина
властно и весело выправит твой глагол.
стылый сквозняк да негромкий протяжный свист.
Ближе к утру вдоль перрона маленькой станции
ветром протянет случайный тетрадный лист —
можно скачать с потрохами и брать руками,
острых краев коснуться — и полоснет,
снизишь порог — и капля отточит камень,
дробным отточьем коснется первооснов,
пусть нелогично, тропами Хо Ши Мина,
дикорастущий зов побеждает долг,
месяца честная звонкая половина
властно и весело выправит твой глагол.
* * *
Мы любили цифры в сыре,
пятилистники сирени,
дорогого не просили —
человек не этим ценен.
Загорали в междуречье,
в королевстве дикой ивы,
постигали русской речи
общие императивы.
Человек — он ценен детством,
выдержан в дубовой таре,
но — куда от мира деться?
Одинаковыми стали,
как-то переопылились,
но — не зная интернета
в перекрестьях полилиний
зарождаются планеты.
Звездный дождь в моей теплице
светлым конусом струится,
в чумовой оранжерее,
где на ветках рифмы зреют.
Все желания исполнить —
семицветиков не хватит.
Речка детства сладко помнит
все, что кстати и некстати…
пятилистники сирени,
дорогого не просили —
человек не этим ценен.
Загорали в междуречье,
в королевстве дикой ивы,
постигали русской речи
общие императивы.
Человек — он ценен детством,
выдержан в дубовой таре,
но — куда от мира деться?
Одинаковыми стали,
как-то переопылились,
но — не зная интернета
в перекрестьях полилиний
зарождаются планеты.
Звездный дождь в моей теплице
светлым конусом струится,
в чумовой оранжерее,
где на ветках рифмы зреют.
Все желания исполнить —
семицветиков не хватит.
Речка детства сладко помнит
все, что кстати и некстати…
* * *
Не мигрень — открылся третий глаз,
под лопаткой больно — крылья режутся.
то меня сослали на Кавказ
за грехи кармические прежние,
все теперь смогу — поймала нерв
тех стихий, что в реках льды ворочают,
пьют от солнца, плачут при луне,
молнию творят летящим росчерком.
Недисциплинированный мозг
все права качает — все позволено,
кто ему сказал, что он бы — мог?
мы условиями обусловлены,
одурачены, обведены
вокруг пальца пущей осторожности,
только чтобы не было войны,
только чтобы мирно, по возможности.
Опрокинул кто-то Южный Крест,
нет контакта, только и останется —
отразиться в собственной сестре
через города, границы, станции.
под лопаткой больно — крылья режутся.
то меня сослали на Кавказ
за грехи кармические прежние,
все теперь смогу — поймала нерв
тех стихий, что в реках льды ворочают,
пьют от солнца, плачут при луне,
молнию творят летящим росчерком.
Недисциплинированный мозг
все права качает — все позволено,
кто ему сказал, что он бы — мог?
мы условиями обусловлены,
одурачены, обведены
вокруг пальца пущей осторожности,
только чтобы не было войны,
только чтобы мирно, по возможности.
Опрокинул кто-то Южный Крест,
нет контакта, только и останется —
отразиться в собственной сестре
через города, границы, станции.
* * *
Половодье, низовка,
ветер гонит тревогу,
просят солнца жерделы
нераскрывшимся цветом,
гонит воду с Азова,
небо ищет Даждьбога —
но уныло и голо,
не особенно веря.
Дон сегодня не серый —
черный кофе с туманом,
камыши — клочья шерсти,
перепутаны сети,
городской сумасшедший
в одиночном пикете
гонит волны безверья
из лагун и лиманов.
Как цвета и оттенки,
море сути тасует —
от сермяжно-рыбачьей
к виртуально-безбрежной,
что-то выйдет из тени,
этот день зарубцует,
над волной замаячит
парадоксом надежды.
ветер гонит тревогу,
просят солнца жерделы
нераскрывшимся цветом,
гонит воду с Азова,
небо ищет Даждьбога —
но уныло и голо,
не особенно веря.
Дон сегодня не серый —
черный кофе с туманом,
камыши — клочья шерсти,
перепутаны сети,
городской сумасшедший
в одиночном пикете
гонит волны безверья
из лагун и лиманов.
Как цвета и оттенки,
море сути тасует —
от сермяжно-рыбачьей
к виртуально-безбрежной,
что-то выйдет из тени,
этот день зарубцует,
над волной замаячит
парадоксом надежды.
* * *
Утром спать до восьми — это редкостный дар,
мне, похоже, уже недоступный,
он закончился с детством. Какая звезда
подмигнула с утра, или спутник,
медитация — или слегка торможу —
сбитый пафос на завтрак полезен,
утро красит граффити наскальная жуть
вдоль сиянья дороги железной.
Можно даже в маршрутке остаться людьми,
это — родина, мы ж не скитальцы.
…Шел по улицам солнечный луч, преломив
о трамвай музыкальные пальцы,
от искристых allegro крепчали крыла,
улыбались нам статуи в нишах,
а ночами лунища какая была —
а сегодня — такая лунишка,
несерьезная, право — трущобы небес,
где-то слева пробился лиловый…
Постоянно скучаю сама по себе
и забыла, как звать мое слово.
мне, похоже, уже недоступный,
он закончился с детством. Какая звезда
подмигнула с утра, или спутник,
медитация — или слегка торможу —
сбитый пафос на завтрак полезен,
утро красит граффити наскальная жуть
вдоль сиянья дороги железной.
Можно даже в маршрутке остаться людьми,
это — родина, мы ж не скитальцы.
…Шел по улицам солнечный луч, преломив
о трамвай музыкальные пальцы,
от искристых allegro крепчали крыла,
улыбались нам статуи в нишах,
а ночами лунища какая была —
а сегодня — такая лунишка,
несерьезная, право — трущобы небес,
где-то слева пробился лиловый…
Постоянно скучаю сама по себе
и забыла, как звать мое слово.
* * *
Непростительно хрупкие
для текущего века —
кто такими нас выдумал —
тот за нас не в ответе.
Под смешными скорлупками —
страх и боль человека,
всеми homo-подвидами
КПД на две трети
распыляется попусту —
на рефлексии, слезы,
мало выбросов радости —
больше вбросов убогих.
Не фальшивим, нас попросту
не хватает на позу —
лишь наскальная живопись
вдоль железной дороги.
Запах яблока в воздухе —
это память о рае
в мире слов неухоженных
и стихов недопетых,
время, место под звездами,
душу — не выбирают,
неважны тонкокожие
тем, кто вытопчет это.
для текущего века —
кто такими нас выдумал —
тот за нас не в ответе.
Под смешными скорлупками —
страх и боль человека,
всеми homo-подвидами
КПД на две трети
распыляется попусту —
на рефлексии, слезы,
мало выбросов радости —
больше вбросов убогих.
Не фальшивим, нас попросту
не хватает на позу —
лишь наскальная живопись
вдоль железной дороги.
Запах яблока в воздухе —
это память о рае
в мире слов неухоженных
и стихов недопетых,
время, место под звездами,
душу — не выбирают,
неважны тонкокожие
тем, кто вытопчет это.
* * *
Кишка Фейсбука стала мне тонка,
вот-вот порвется этот хлипкий пост
от нежности, от ярости, от звезд…
Так мало говорю, и все с рывка,
но вилкой чай мешать — гонять чертей.
Весна, цыгане шубы продают,
уже тошнит от всяких новостей,
от честных — тоже. Выхожу к ручью,
топограф — он что видит, то поет,
не брезгует ничем, рисуя план.
Я выдам свой невольный перевод
волны, и в ней створожится туман.
Не загоняйте человека в Гугл!
Бывалый конь вдоль выжженной стерни,
младенчество травы на берегу…
Но сломанной воды не починить.
вот-вот порвется этот хлипкий пост
от нежности, от ярости, от звезд…
Так мало говорю, и все с рывка,
но вилкой чай мешать — гонять чертей.
Весна, цыгане шубы продают,
уже тошнит от всяких новостей,
от честных — тоже. Выхожу к ручью,
топограф — он что видит, то поет,
не брезгует ничем, рисуя план.
Я выдам свой невольный перевод
волны, и в ней створожится туман.
Не загоняйте человека в Гугл!
Бывалый конь вдоль выжженной стерни,
младенчество травы на берегу…
Но сломанной воды не починить.
ПОЭТ В СВОЕМ ОТЕЧЕСТВЕ
«Я пятая ваша колонна,
незыблемая и сквозная,
в прогнившей с фундамента башне —
на мне еще держится небо,
во мне еще теплится слово,
я смыслы забытые знаю
и буду цепляться зубами
за боль, уходящую в небыль —
В Лумбини, на родине Будды,
в Гранаде, на родине Лорки,
у южной границы России,
которую жаждут подвинуть
срывать ваши фантики буду,
всю мерзость культурного слоя…»
А небо хлестнет парусиной.
Простреленный небом навылет —
он был мудаком и поэтом,
поэт оказался сильнее
и выдохнул чистое, злое
и трезвое — прямо навстречу
и граду, и миру, и лету,
и всем, кто восторженно блеял,
рифмуя циклоны и лоно,
утешены собственной речью.
Но он уступил под напором
неопровержимых улиток —
нас лучше не сталкивать лбами,
а выждать — когда же отпустит…
Поэма есть маленький подвиг —
но вряд ли попытка молитвы.
В ней смыслов — как снега за баней,
найдешь, как младенцев в капусте.
Читатель дуб дубом — но крепок,
плюс дырка в иммунной системе —
поэтому склонен к фашизму —
но вряд ли готов согласиться
с такой оговоркой по Фрейду —
дозируйте темы поэмы
в разумной пропорции с жизнью,
слоняясь в березовых ситцах.
незыблемая и сквозная,
в прогнившей с фундамента башне —
на мне еще держится небо,
во мне еще теплится слово,
я смыслы забытые знаю
и буду цепляться зубами
за боль, уходящую в небыль —
В Лумбини, на родине Будды,
в Гранаде, на родине Лорки,
у южной границы России,
которую жаждут подвинуть
срывать ваши фантики буду,
всю мерзость культурного слоя…»
А небо хлестнет парусиной.
Простреленный небом навылет —
он был мудаком и поэтом,
поэт оказался сильнее
и выдохнул чистое, злое
и трезвое — прямо навстречу
и граду, и миру, и лету,
и всем, кто восторженно блеял,
рифмуя циклоны и лоно,
утешены собственной речью.
Но он уступил под напором
неопровержимых улиток —
нас лучше не сталкивать лбами,
а выждать — когда же отпустит…
Поэма есть маленький подвиг —
но вряд ли попытка молитвы.
В ней смыслов — как снега за баней,
найдешь, как младенцев в капусте.
Читатель дуб дубом — но крепок,
плюс дырка в иммунной системе —
поэтому склонен к фашизму —
но вряд ли готов согласиться
с такой оговоркой по Фрейду —
дозируйте темы поэмы
в разумной пропорции с жизнью,
слоняясь в березовых ситцах.
2002
Иллюстрации: О. Розанова
Иллюстрации: О. Розанова