Творческие личности бывают разные. Одни, так сказать, «местнические», действующие в пределах определенного жанра, другие — открытые, экстенсивные, так сказать — «имперцы». Что кому дано — был бы талант. Так вот — Евгений Степанов принадлежит к числу создателей собственной литературной империи. Он и поэт, и прозаик, и критик, и переводчик, и редактор…

В поэзии (а речь сейчас о ней) он также склонен к ненасытной экспансии — легко переходит от традиционных форм к самым авангардным — от ямбы к верлибру, от сонета к минимализму (вот, например, одностишие: «твоя душа-синичка села ко мне на ладонь»), беспокойно ищет себя — то в изобретательной звукописи, то в том, что мы сегодня называем «текстами». Его талант определяется прежде всего жизнелюбием, неуемной энергией, напряженной внутренней работой и  — внешней литературной деятельностью. Его самосознание не чуждо иронии:

Редкий случай, когда деловой успех не является самоцелью, не замыкает человека на себя, а напротив — является средством плодотворного служения культуре. И собственной душе, собственному творческому развитию.

Недаром в другом «тексте» Евгений говорит, что будь он богат, как Абрамович, дарил бы серебряные яхты налево и направо…
А пока дарит стихи. Себя, от себя. Ум пытливый, самокритичный, характер сильный, душа ранимая. Противоречивость натуры автора создает ту ауру доверия, сопричастности, которые и определяют интерес к его стихам. Интерес тем самым уже обеспечен при переходе от личных к темам отвлеченным — приглашение вместе сделать шаг в область сокрытых аналогий:

Запоминаются и мини-портреты («старые руки/детские мозги/любимые глаза») и развернутые — «бурлюк в нью-йорке» (жаль, что нельзя полностью процитировать!), старик одиноко аукает друзей-футуристов, а «стеклянные-оловянные глаза небоскребов/ смотрят на него/ и ничего не видят»…
Да, наибольшие удачи у Евгения Степанова — в чистом верлибре, отсутствие привычных поэтических атрибутов освежает слова, их сцепления, неожиданную логику образов (за исключением тех случаев, когда текст соскальзывает в обыкновенную прозу!). Я бы отметил стихи про «украинца коротича», который «оказался сильнее бессмысленных танков империи», про «союз писателей мертвых», где общаются бессмертные, и, наконец, самое главное, вполне современное, с болью, иронией и надеждой:

(Я рад, что в Румынии проявили интерес в русскому поэту, издали его книжку-билингву, что Лео Бутнару целиком ее добросовестно перевел. Позволю себе однако улыбку: переводчик в строке «а ты печальнее, чем плач» последнее слово случайно прочитал как «палач», чем, наверное, позабавил румынского читателя…)