Книжно-Газетный Киоск


ДМИТРИЙ ЛАКЕРБАЙ



ЧУТЬ СВЕТ



Дмитрий Лакербай — поэт, литературовед, филолог. Родился в 1965 году в г. Гагра Абхазской АССР. Кандидат филологических наук. Доцент кафедры теории литературы и русской литературы ХХ века Ивановского государственного университета. Автор многих публикаций. В частности, печатался в журналах "Знамя", "Арион", "Дети Ра", в антологии "Нестоличная литература". Член Союза писателей ХХI века.



КОТУ ФИЛЬКЕ

Ты помнишь ли, бродяга Филимон?
…От солнца сладко жмуриться в лукошке.
Кого не встретил ты, обретши дом
в четыре кривоватые окошка,
сколоченный бог весть каким трудом?
Кого ты не застал из красных дев?
Охотников, в подпитии опасных?
Заядлых рыбаков, что по воде
чуть свет бредут за рыбкой ежечасной?

Кем ты покинут прежде чем рожден?..
…След от колес давно зарос травою.
Ржавеют водостоки под дождем,
и каждый стык течет над головою.
Никто из древних не переведен
на твой мурлык... Семейные портреты
порой глядят, не щурясь, в небеса.
И солнечна кладбищенская Лета —
играющая пылью полоса…

Так за клубком крадется тишина —
мать-Ариадна горловых созвучий.
С календаря слетают времена,
на меловых обрывах бродят тучи,
скитается тоска краями сна…
Нет проку от клубка и мертвой мухи,
исчез когтями драный половик.
И все длиннее тень одной старухи.
И все короче праздники любви.

А ввечеру — некрашеный забор,
где силуэт твой лунно-грациозен.
Младенец обратит туманный взор
к застенчиво желтеющей березе,
тревожит лай смеркающийся двор…
Мы все глядим в Египет беспробудства
из нашей средней лесополосы.
И молоко — увы! — скисает в блюдце,
Пока ты бог в закатные часы.

И вот уже отходит за спиной
протяжно заскрипевшая калитка…
Цветет над этим миром мир иной,
Что твой клубок учительская пытка,
но роза неба в бочке жестяной...
Вот наша мать уходит одиноко,
и ты спешишь за ней, покуда цел...

…От юности — беззубой, как сорока.
Из тех времен, как мир осиротел.



ФОТОСЕССИЯ

О Красота возлюбленной и смертной —
Как больно мне твой смысл осознавать!
Как неизбежно жертвой незаметной
Истаивать Тебе и тосковать!
В калейдоскопах фото как небесны
Гримаска, язычок, дурацкий вид!
Как трогательно равнодушным безднам
Цветок нарядных шалостей привит!

…Однажды в пире тайных одиночеств,
Секрет Нарцисса, затворив уста,
Доподлинно узнать до самой ночи
Решается, тоскуя, Красота.
Игрушки, пианино, книг аллея…
Но вечен только образ, только миф!
Перед собой красуется, хмелея,
Мгновенной властью стыд свой отменив.

Меняются декоры и наряды,
Витает темный ангел над плечом…
В плющи дриад, в зеркальный плеск наяды
Она скользит — почти уже ни в чем,
Под стать луне и звездам круговертным,
Белея так, как счастье застает!
Душа находит тела рай бессмертный,
И образ милый дом свой узнает.

…А после, закусив губу, помножит
На ноль в компе весь кайф. Пущай дыра.
Изгложет грусть, что вырезано, может…
Но кто сравнит у фоток номера?
Кто обнаружит пропуски пред сменой
Нарядов? Кто заплачет над семью
Созвездиями — встретив душу пленной,
Склоняющейся к супу и белью!

…О Красота возлюбленной и смертной —
Как больно мне твой смысл осознавать!
Как неизбежно жертвой незаметной
Истаивать Тебе и тосковать!
В калейдоскопах фото как небесны
Гримаска, язычок, дурацкий вид!
Как трогательно равнодушным безднам
Цветок нарядных шалостей привит!



408

…В кабинете 408, в одиночестве и тишине,
завалился на стол я, чтоб дать отдохнуть спине,
изменив горизонт обзора тем самым на
подвесной потолок, параллельный, как стол и спина.

Негативом космоса плыл он, с дырками недр —
испещренный гребками, источенный белый гриб…
Припекало солнце — бредущий во сне геометр,
забывающий всех, кто бежит за ним вперегиб.

По стене слонялись часы, и мои ступни
подражали ритмично им — совсем без меня.
Голове приснился ряд пыток, плевок огня…
Голова открыла глаза и сказала "чкни".

Самому валяться не то, что валять тела.
Самому под катком хрустеть да тошнить углы.
Да успеть бы руки сцепить на груди,
                                               чтоб не вниз со стола —
отгрызут ведь по локоть Сюрприз, Завчера и Мглы.



* * *

Не ешь бинокль, мальчик,
Задумчиво сопя.
Проблема — одуванчик.
Все сдуется с тебя.

Не ешь бинокль, мальчик.
Броня его крепка.
Ты опытный сигальщик
На танках в облака,

Однако тут обманчик,
Сломаешь зуб на нем…
Ты зрелый виртуальщик —
Но это ход конем.

Ржавея, кони ржали.
Живея, жуть ждала…
О вечные скрижали
Зубами ремесла!

Приди в себя, несносный,
В чуланчике судьбы.
Все ближе високосный
С косою по грибы.

Пустая бестелеска
Глядит, как тот матрос.
Все ближе свисторезка
Над россыпями рос.

Запомни дух провинций
И, если не тупой, —
Косоуголь свой принцип
Общения с толпой.

Почувствовал затылком?
Просек ли, в чем изъян?
Не ешь бинокль с ухмылкой
Летучих обезьян.

Не ешь бинокль вволю —
Ведь он не лезет в рот.
Он превращает Колю
В блоху наоборот.

А Полю превращает
То в дышащий нужник,
То в сладкое раздолье
Фантазий… Ты проник

Туда, откуда пальчик
Не хочет вылезать…
Не ешь бинокль, мальчик.
Не смей его лобзать.

Он усилитель мига.
Он верхняя нога.
Он эволюций фига.
Он просто бу-га-га.

Он в лепке старой липки.
Он не хранит лица.
Он не волшебней скрипки.
Не праздничней конца.

Не ешь бинокль, мальчик.
Забудь его скорей.
Ведь он глухой подвальчик —
Без окон, без дверей.

Там кости всех команчей,
Что мчались по росе…
Не ешь бинокль, мальчик.
И стань таким как все.



НОЖ И КИПЯТОК

С. Р.

…По лестницам истертым
меж первым и четвертым
мой путь бежит многажды —
из двух работ поток.
Внизу мы пашем, страждем.
Приходят голод, жажда.
Обеденный вид спорта  —
взять нож и кипяток.

Жди, милая, сейчас я.
…Ступенчато умчаться —
бензиново размыты
студенты, препода,
начальство, трилобиты,
арахны, стоны свиты…
Клубятся дымочадцы,
как за кормой вода.

Взлетаешь, неба звонче.
Простор не перепончат.
Бьет в окна кабинетов
на верхнем этаже
светило древних хеттов,
шумеров и кастетов,
и пляшет — миг не кончен! —
пылинка на ноже.

О, россыпь золотая —
пока душа взлетает,
перунами перилы
и тело ворожит!
О, озорные мины —
насмешничанья милой!
Как щебетаний стая
сверкает и дрожит!

…Не мельтеши, придурок.
Се чресл твоих окурок.
Се копошенье гниды
и струпья мотыльков.
Се ада гады-гиды.
Пируют аскариды.
…Се лихолетье урок,
рабов и дураков.

Болтают попугаи.
Покорность не пугает.
Кишат наполеоны.
Жизнь — способ грабежа.
Шустрейшие ионы
намоют миллионы…
А ты водой сбегаешь
по лезвию ножа.

По лестницам истертым
меж первым и четвертым —
штиблеты трилобитов,
натоптышей совок…
Во времени убитом —
застывшая орбита.
Обеденный вид спорта.
Подавленный зевок.

Устало озырнуться…
Нет повода проснуться.
"Не ходят за водою, —
морщинист голос пра, —
лишь по воду". Бедою
заросши, как брадою,
успели не вернуться —
те, кто ходил вчера.

Разбиты и разлиты…
А были — неофиты.
Взирает мертвый доктор
в окно на провода…
По лестницам истертым
меж первым и четвертым,
бензиново размытых,
сольют нас навсегда.

Скорее вниз! …Прелестниц
и языкастых лестниц —
помимо писка-плеска,
помимо трепака,
мордоворота фрески,
пролетов неизвестниц —
слепительнее блеска
ножа и кипятка.

Шлагбаумами — швабры…
Трут пардусы и бабры
на пандусах микроба,
бушует водосток —
Но катит яркий обод
работы хлеборобот,
и выжарены жабры,
и раскален поток!

Через дерьма заносы
и лестниц водосбросы
вращаются колесы,
впивается крючок,
вгрызаются барбосы,
взрываются матросы…
…Где ж милой желтоосы?
…Где острый язычок?
…Токопроводным нервом
я четвертован первым —
как салютует солнце,
лютуя и визжа,
в разрезы заоконца
за мирсконца до донца!
…Стекают мои червы
по лезвию ножа.

…стоит Асклепий хмурый.
…ногой качает дура.
…отъехавшая фура
журчит из колеи…
…кузнечик пилит ляжку.
…кус-кус грызет рубашку.
…Асклепий держит чашку
невыжатой змеи.

…а в склепе тоже лечат?
…за что меня кузнечат?
…За что меня приматом?
…я умер или как?
…открой мне сердце, атом!
…патологоанатом?
…штиблет изъела вечность.
…шаля прошли века.

"А в склеп?" — шумят вершины.
Ползут по ним рейсшины…
Испарина из мрака —
подуй еще, пролет…
Пуды глухого шмяка.
Вихляет бок собака.
Давай, вставай, мужчина.
Некопан огород.

Взлетает перепелка.
Успеешь лечь на полку.
…Никто пинка не видел
той мировой ноги?
И хорошо. Обыден
не значит что постыден.
Не взрезан ни на щелку.
Не пролито ни зги.

Бегут к живым и мертвым
по лестницам истертым
все солнечные мыши,
трещит по горлу ток…
Внизу мы пашем, пишем,
грыземся, любим, дышим.
Пульсирует аорта.
Ждут нож и кипяток.



* * *

…Мне снилась ночью Чусовая
бельем пальбы, ливьем толпы,
переливая, забивая
льдом Геркулесовы столпы,
линкоры, тары, льдины, люди
спирали створ, таща стремглав,
и грудой головы и груди
дробил рассвет, золотолав,
ширь ветрена была, безумна,
оскальна, конь храпел, булан,
но в жизни буйной, многотрубной
я верил в дедовский чулан,
плотина рухнет, бомба ухнет,
раскрошится лицо картин —
но есть заветный скок сквозь кухню
в дощатый свет из паутин,
в досветый щат клеенок, сваек,
утробин, бусин, бубнов, бра,
"У-у, Чусовая, плясовая!!!" —
ревело-перло на-гора.

…Мне снилась ночью Чусовая,
я молча маленький кричал,
что есть ржавелка часовая,
две кошки, дождик и топчан,
а на ржавелке паучонка
летает в свежем дождяке,
сверкает пятками девчонка,
пузырик важный на реке,
пылает лампа дуговая
стосолнца залпом коньячком,
чтоб вся дуга береговая
хрустела, зубы сжав ничком,
чтоб мгла трубила, мыло било
и фонтанело новичком,
а после выло, выло, выло,
скребя межреберным крючком…

…Мне снилась ночью Чусовая.
Она полна была. С лихвой.
Вся неживая, ножевая,
разрезывая плач и вой,
и подпирало, выметало,
и ухало, и ело мглу,
но следом юно выцветало
лило, лиле, лили, лилу —
все-все сдающее экзамен
щебечущее рококо,
едва раскрытыми глазами
шагая к смерти широко,
и вдалеке водоворота,
услыша рев его улан,
плыл покосившийся до рвоты
сырой трясущийся чулан.



НА ВОЗВРАЩЕНИЕ ОСЕНИ

The world is closing in,
Did you ever think that we could be so close,
                                                like brothers?
The future´s in the air
I can feel it everywhere blowing with
                                   the wind of change.
                       Scorpions, "Wind of Change"



1

…Здесь жизнь прошла, как зимние сады
Сновидцев. Не иначе зеркала
Разбитые задумали резвиться,
Размыться до небес, где гаснет птица,
Разлиться в кистеперые пруды
С балконами свиданий сине-серых…
Мы в юности не знаем — на галерах
С рождения, боясь остановиться,
Цветастых лент плескучие химеры
Алеющей, как чмок, белиберды
На весла намотав, гребем присниться
Самим себе счастливыми, как луч,
Что сладко дремлет, тонок и тянуч,
Среди навозных куч и мер пшеницы:
Звучит зерно, метелит кружевница,
И кобылица ржет на все лады,
И, улыбаясь, тянутся сновидцы —
И разбивают зимние сады.

В них жизнь прошла. Еще бы не пройти.
Звенящим витражом из пистолета
Осыпались разбитые пути.
Швырнув букет атолла Эниветок,
Взорвавшимся цвести звучит "прости",
Летят застолья лицами креветок
(кути себе, кутикула, кути)…
Надет из пепла город без примерки:
Тут — "Памятники", рядом — "Фейерверки".
Все под рукою, стой и шелести:
"Комфорт", "Продукты", "Галерея штор",
Собачья свадьба, "Пирсинг", автошкола,
"Цветочный дворик", мелкого помола
Седые небеса… Войдя во двор,
Спишь мельницей, скрипучей, словно ива,
Ведь что-то значил твой былой вихор,
И мелется, и скрипочка визглива,
И все темней вращенье колеса,
И небеса как северная слива,
где струнные сыреют голоса…

Вруби в ушах бу-ди-бу-да-би-ду!
Геройский рок напомнит все такое:
Водяру, свистопляски, чехарду
И подвигов студенческих орду,
Захочется с дивана на скирду
В обнимку с перезрелою тоскою,
Но дворник мусор вовремя сместит
Поганою метлой во время оно…
Дави, змея, дави Лаокоона,
Не дай ему взорлить и возместить,
Не дай ему ни в гусли, ни в дуду
Предупредить сограждан о прополке,
Пусть вяжется узлами, вьет винты…
Велеречивый правнук пустоты,
Перебирая дней своих осколки
(То зерна, то морозные иголки…) —
Какой маразм марать собой листы!
…Не хэмингуй стреляться из двустволки.
…Клавиатура стерпит все понты.

Так жизнь прошла у поколенья Х.
Водились в нем пожалуй что герои…
Но неформал плюс пафос — геморрою
Подобен мезальянс. Как Беллатрикс,
Судьба зловещей палочкою тычет —
И лучших избавляет от седин,
А прочим автор, что вненаходим,
Дает возможность сныкаться и спиться,
Блудить и заблудиться посреди,
Покаяться, схватиться за обычай,
Публично оскандалиться, занять
Какое-нибудь хлебное местечко,
Когтями поскребакать о стекло…
И вот уже как нету человечка,
А есть самодовольное хайло.
Но тем, кто жив, не больше повезло:
Помойкою несет из чаш и брашен,
Стоит дележка — нашим или вашим —
И шлюхою прикинутая вечность
Законно корчит рожи под столом…
Наутро мир ничем не приукрашен.
Лишь бродит, сам себе позавчерашен,
Своих пустот нигде не находя,
Среди своих сетей и мокрых башен
Тот, поиски кого пустей дождя…

И жизнь прошла. Так скачет вертопрах —
Изогнут, словно смерча серый хобот…
Мы, в сущности, раздроблены в мирах,
Как дримоглазый дансинговый дробот.
Мы, в общем-то, не спим, а голосим
В расщелинах своих, когда прищемит.
Мы вовсе не весы — но все висим,
Как лучезарный лес под праздный щебет,
Пока, швыряя город, лес и поле,
Грозя околиц не вернуть, доколе
Не вспыхнет зрак, до клекота канюч,
Всклубя войны расплясые дремучи,
Раскручий строй растрачивает туча…
Так, милая, и гений твой летуч.
Живая статуэтка, ты свиваешь
Гирлянды из свихнувшихся времен.
Увы — войдя в троллейбус, убываешь…
И в дождь бреду один, запечатлен.

Не дрейфь, седая тварь, дожди как надо,
Дожди как надо, тварь усмирена,
Не рыщет корни подрывать она,
Нельзя давать ей прав крушить преграды,
Скрижали переписывать — лишь сны
Положены да скрежеты зубовны…
Положены вязанкой у стены,
Как волны равномерны, блеют овны —
Бликует нож точимый, ширь в глазах,
И зубоскалят песенки любовны,
И с лестниц кособоких рвут штаны,
И валятся к курям в трах-тарарахи —
Гогочет праздник, прадед, правнук, прахи!
…И вот уж делят вороны стерво,
И призраки теряют естество —
Пол, род, приметы, имя, память, профиль…
Кому не вышибает зубы ствол,
Помогут порнофильм, коньяк и кофе.



2

…Извитой тучей вывернут из мира,
Стихает дождь. Постыл и кособлочен,
Гнездится город, вечен и порочен,
Блескуч и кривоглаз, и, хлюпнув сыро,
Труся по лужам мимо этажей,
Любой в кусты мочиться правомочен,
Но застегнуть ширинку нет пажей,
Неважно, точен или обесточен
Визит в район меж водяных ужей,
Остыл весь чай или еще всклокочен,
забыт или забит квадрат эфира,
напикало в часах каких-то лжей:
любой из нас, о маленькая Фира,
отчасти сага, минимум сатира,
и, в расколесах лужного сапфира,
разрезаны на стрелы дребезжей,
мы не хлюсты плескучей раскурочи,
не воины дня, не паладины ночи —
но праздники разбитых витражей...

Иссякло лето. Ну, и слава Богу.
Безумный слизень выполз на дорогу.
Листва подобна Гогу и Магогу.
Ее шумята жгут зверинцы школ
Припадочным огнем энтузиазма...
А жизнь прошла мгновенно, как укол,
Как чувство эллинизма без хиазма.
Хотя листва — скорее эктоплазма
По осени. Холодная креза,
Как тусклая фреза, срезает разум,
И ждешь того, кто сам себе гроза,
Чей скорбный лик потрескан, лаков, лаком,
Не сам идешь — метут, закрыв глаза,
Метелки снов и серых сорных злаков
По воле ветра в поле образа,
Где юркая поет перепелица,
Где облакаций куст настиг вокзал,
Где удивиться легче удавиться,
Где распрямиться сам себе сказал,
Где вьются птицы венивидивици
В глухие облакамеры земли…
Анфас и профиль снятые сновидцы,
Как пенки с молока, кипят вдали.

Забыв, что завтра завтра настает,
Но началось вчера и длится ныне,
Безумный телевизор нам поет
О душной государевой пустыне,
Где пошлократ и милициардер
Сливаются в миазмах благолепья,
Куется крепь и треплются отрепья
Больших и малых прежних дум и вер,
Где мозг отсох у русского ивана,
Где вновь сознанье страшное обмана —
И все быстрей паденье космоплана
В пустыню неизвестных сфер.
Но в этой невесомости экрана
С той стороны, откуда рай лежит,
Куда все метят поздно или рано,
Бабло свободы светит для барана,
Бессмертный охлос жжет и ворожит —
Самодовольство твари, позабывшей,
Как рушатся дома и города.
Самодовольство твари, возомнившей,
Что можно жить без страха и стыда.

Но судьи ли мы им во тьме кипящей
Над обветшалым домом бытия?
Нам осень — первый план зимы, свистящей,
Что прохудилась крыша, что струя
Безумия давно по стенам хлещет,
Что лица отмороженной страны,
Черкисты вещие и чокнутые вещи —
Все язычками газа возжены,
С дровами переложены с пеленок,
И, выброшен на трассе, ничего
Не понимает крохотный котенок,
Катком колеса… Кто спасет его?
Колодцами зрачки в ночи круглящий,
Недвижен космос. Скоро снегири.
Над дымноглазой прорубью спит ящер.
Дают — беги даров, а бьют — бери.
Откуда-то стерво ворона тащит…
Нам осень — вечный план зимы ледащей
По воцаренью космоса внутри.

А колесо все крутится и мелется…
И все наглей невежды под вождем
Роятся, и все низменнее стелется
Растущий вверх, с зачатья поврежден,
И как-то одинаково дики
Ученые, попы и казаки…
Придет ледник ли к детям катастрофы,
Иль ядерной зимы пойдут снега,
Иль мелкие житейские голгофы
Сведут с ума — давно одна пурга.
О как же начиналось все прекрасно:
Витраж был полон морем дотемна,
Мир нарезался словом, точно масло
Под лаской лески…
Стылая струна
Играла светом, как хребтом волна,
Иллюзия рождалась ежечасно,
И дуракам все было расколбасно —
Из будущего драпала страна…
Бурлила жизнь в прямой кишке эфира,
Шел конкурс на народного кумира,
Бренчала громко западная лира,
Гулял озноб, и ужас проходил,
Цвела комет хвостатая порфира,
Из многих войн рождались дети мира…

И не было, о маленькая Фира,
Ни осени, ни бесов, ни могил.