Книжно-Газетный Киоск


Акиба бен Иосиф. — Один из главных основоположников талмудического иудаизма.
Акиба родился около 50-го года христианской эры в Иудее, которая находилась в то время под владычеством римлян. В 132 году Акиба принял мученическую смерть за несоблюдение эдикта римского императора Адриана. Нарушенный Акибой императорский указ воспрещал не только исполнение законов иудаизма, но даже их изучение.



*

Об Акибе известно не так уж много. В молодости он был пастухом и к своим образованным соотечественникам относился с презрением. Но после разгрома Иудеи римлянами, будучи уже отцом большого семейства, он взялся за учёбу и в течение более десяти лет посещал академию родного города Лидды.
Акиба явился свидетелем трагической гибели своей родины. Уничтожение еврейского государства в 70 году христианской эры повлекло за собой дальнейшее рассеяние евреев по миру. И Акиба понял: нужно во что бы то ни стало сохранить духовную связь между потомками Израиля, не дать им раствориться среди других народов. В своё время, после первого разрушения Иерусалимского храма, отведённые в плен иудеи выжили как нация во многом благодаря богатому духовному наследию — книгам пророков. Теперь, после вторичного падения Иудеи, Библия вряд ли могла послужить евреям в качестве такой поддержки: она являлась божественным откровением и для христиан. Нужно изолировать каким-то образом еврейскую диаспору — противодействовать влиянию на неё языческого и христианского мира, думал Акиба. И он занялся талмудическим переложением Библии, стремясь придать ей ещё более национальную окраску. Тем самым он надеялся очертить для своего рассеянного, лишённого собственной земли народа новую общую духовную территорию, которая в определённой мере заменила бы изгнанникам потерянную родину. Благодаря трудам Акибы и других еврейских законоучителей эта идея в начале III века была реализована появлением Мишны — самой древней части Талмуда; в Мишну вошёл весь устный закон иудеев, который начал складываться ещё в глубокой древности.
Когда римский император Адриан запретил иудеям соблюдать религиозные традиции и заниматься изучением Моисеева кодекса, Акиба утверждал, что иудей может не исполнять обряды, если это угрожает жизни, но даже под угрозой смерти иудею нельзя отказываться от изучения Торы.



*

Симпатии еврейского народа к мудрому Акибе отразились в многочисленных, богатых на вымыслы рассказах. Один из них Скрижаль выписал и занёс в свою картотеку. Согласно этому преданию, Акибу однажды пригласили в Эфиопию, для того чтобы решить спор между эфиопским царём и его женой. Темнокожий царь обвинял свою благоверную в измене: темнокожая супруга родила ему белого ребёнка. Акиба явился во дворец, оглядел царские палаты, украшенные белыми мраморными статуями, и усмотрел связь между плодом, который развивался в утробе матери, и окружающей обстановкой. Тем самым он снял с царицы всякие подозрения.



*

В переполненном городском автобусе, сдавленный со всех сторон, Скрижаль оказался невольным свидетелем разговора двух мужчин, по виду — работяг, с которыми он стоял впритирку. Один из них, низкорослый, в засаленной кепке, рассказывал другому, как по-зверски обращались в милиции с его приятелем: взяли, мол, ни за что, связали, бросили с размаху в машину, привезли в участок и колотили так, что отбили бедняге почки. «И никакой управы на них нет, — возмущался слегка подвыпивший пролетарий. — Ты бей, куда положено! Так нет же, бьют по почкам!». Его попутчик робко заметил: «Да они вообще не должны бить». Возмущённый работяга лишь недоверчиво, удивлённо посмотрел на собеседника из-под кепки, опустил голову и о чём-то сильно задумался.



*

Дядя Илья в своём следующем письме подтвердил: под машину попала тётя Ида.
Хотя после того, отчётливо запомнившегося Скрижалю дня прошло тридцать лет, обочина мостовой у школы по-прежнему живо стояла перед его глазами. Клеёнчатая сумка с пляшущими куклами и мячиками продолжала лежать на проезжей части улицы. И лужица крови, чёрная от пыли, никуда не делась. Он заканчивал очередной класс и переходил в следующий — а сумка всё ещё лежала на пыльном асфальте; он поступил в институт, уехал из родного города за тысячу километров, но мог по-прежнему разглядывать пляшущие по белому полю цветные фигурки. Получалось, что мгновение тридцатилетней давности, озвученное возгласом: «Человек под машину попал!», длится параллельно с каждым из множества наступающих в его жизни моментов.
Время не просто втекало потоком в пределы его личного интеллектуального пространства, а теряло в этом переходе свою линейность. Прибывающие мгновения накатывались одно за другим и накапливались в его внутреннем, ещё столь мало исследованном мире. Освоенные, осмысленные, они могли и коллапсировать, и простираться далеко за пределы личной жизни, и связывать события, вроде бы не имеющие между собой ничего общего.