Одну из причин живучести еврейского народа Скрижаль видел в существовании периода рабства в истории евреев и в том, что потомкам Иакова, невольникам, хватило тогда решимости и сил вырваться на свободу. Столь тяжёлые испытания с последующими долгими годами странствования в пустыне пришлись на раннюю юность нации, на время её формирования. Пережитые страдания сплотили беженцев из Египта и послужили тем прочным фундаментом, на котором затем веками возводилась твердыня духа еврейского народа.

Согласно Библии, патриарх Иаков, наречённый Израилем, переселился со всем своим большим семейством из Ханаана в Египет после череды неурожайных лет. В крайне трудном положении оказались тогда все жители Ближнего Востока. Ко времени переселения Иакова один из его сыновей, Иосиф, был главным после фараона правителем над всем Египтом. Благодаря рачительному хозяйствованию Иосифа, даже в эти тяжёлые годы, когда в соседних землях голодали, на берегах Нила как-то можно было прокормиться. «41.57 Из всех стран приходили в Египет покупать хлеб у Иосифа, — сообщает Книга Бытия, — ибо голод усилился по всей земле». Пришедшие из Ханаана в Египет братья Иосифа и его отец встретили радушный приём фараона, получили от него землю и осели здесь.
Время шло. Скончался Иаков, умер Иосиф, один фараон сменял другого. Потомство же Израиля здесь прижилось, многократно умножилось и, вероятно, пребывало в благополучии. Но очередного египетского царя, как рассказывает Книга Исхода, обеспокоило большое количество евреев, которые проживали на берегах Нила. «1.9-10 Вот, народ сынов Израилевых многочислен и сильнее нас, — объявил фараон своим приближённым, — перехитрим же его, чтобы он не размножался; иначе, когда случится война, соединится и он с нашими неприятелями, и вооружится против нас, и выйдет из земли нашей». Исполняя волю фараона, его царедворцы приняли меры к тому, чтобы племя Иакова поголовно вымерло от непосильного труда: «1.11 И поставили над ним начальников работ, чтобы изнуряли его тяжкими работами».
Ход мыслей и способ осуществления намерений египетского царя напомнили Скрижалю план действий гитлеровцев, утверждённый в 1942 году на Ванзейской конференции. Скрижаль пересмотрел свои недавние записи и увидел, что Гейдрих на той конференции в Берлине почти повторил указ, обнародованный за три с половиной тысячи лет до того в Египте. «В ходе окончательного разрешения вопроса, — заявил Гейдрих, — евреи под надлежащим надзором должны быть собраны для необходимого труда на Востоке. Большими рабочими колоннами, дееспособные евреи, отдельно мужчины и женщины, будут переведены в эти области, где их будут использовать на дорожных работах, за время которых большая их часть несомненно вымрет вследствие естественных причин».
Тяжёлые изнурительные работы, к которым принуждали евреев в Египте, не привели к желанному для фараона результату. Потомки Израиля оставались столь же плодовиты, как сам их прародитель. «1.22 Тогда, — сообщает Книга Исхода, — фараон всему народу своему повелел, говоря: всякого новорожденного у евреев сына бросайте в реку, а всякую дочь оставляйте в живых».

Скрижаль пытался извлечь из тайников своей генетической памяти какие-нибудь запечатлённые там образы и фрагменты событий из жизни его далёких предков в Египте. Но ничего определённого в сознании не всплывало. Детство его народа, прошедшее в долинах Нила, было скрыто от него непроницаемой завесой; оно так же не поддавалось восстановлению в памяти, как впечатления его собственного самого раннего детства. И всё же, напрягая зрение и приближая к себе ту отдалённую тысячелетиями действительность, он увидел себя.
Однажды вечером Скрижаль случайно задержал взгляд на кактусе, стоящем на подоконнике. Он стал рассматривать это неприхотливое растение — и вдруг понял, что может передвинуться во времени. Скрижаль погасил свет и вскоре нашёл себя в пустыне: он сидел ночью на поросшем колючками песчаном холме, под раскинувшимся от края и до края звёздным небом... Там, в синайских пустынях, он, кажется, впервые обнаружил в себе некое всевидящее, продлевающее пределы внутреннего мира начало. Тогда же он понял, что это открывшееся в нём нечто напрямую связано с незримой реальностью, которая стояла за волнующим его звёздным пространством.

За мириадами свисающих, словно виноградные гроздья, созвездий угадывалась опекающая их предвечная сила, некий хозяин виноградника... И Скрижаль внезапно почувствовал, что движение этого всеоберегающего, любящего начала простирается прямо сюда, в пустыню, к нему, уединившемуся и с замиранием сердца глядящему ввысь. Он явно улавливал направленное к нему отеческое внимание. Небо его любило... В нём, рабе, сыне раба, который годами гнул спину на фараона, небо видело человека, достойного не только уважения, но и любви. Какой-то тихий радостный свет заполнил собой все тёмные закоулки его души. О сколько же там было грязи... Скрижалю стало стыдно, хотя стыдиться вроде было некого, — никто в душу заглянуть не мог. Но склонённое над ним звёздное небо — вернее, то, что стояло за небом, — смотрело, казалось, в самые сокровенные пределы его естества и всё о нём знало. Скрижалю захотелось убежать от стыда, затеряться в стане. Однако он не убежал. Он долго сидел так, прислушиваясь к себе и пытаясь понять, что с ним происходит. Спрятаться не удастся, осознал он, — не удастся потому, что пробудившийся или не замечаемый прежде свидетель оказался в нём самом. Скрижаль терялся в догадках о природе незримого судящего о нём начала. Он не мог до конца уяснить, был ли тем свидетелем он сам, или же так проявляло себя сосредоточенное на нём отеческое внимание этой вселенской вездесущей и, возможно, всеведущей силы... За первым намерением — скрыться, к нему пришло тогда другое, осмысленное желание: очистить душу.

На 17 марта 1991 года в СССР назначен был референдум. В бюллетенях стоял только один вопрос: «Считаете ли Вы необходимым сохранение Союза Советских Социалистических республик как обновлённой федерации равноправных суверенных республик, в которой будут в полной мере гарантироваться права и свободы человека любой национальности?».
Столь расплывчатая формулировка вызывала крайне противоречивые толкования. Устами штатных кремлёвских комментаторов она переводилась на общедоступный язык так: быть или не быть Союзу Советских Социалистических Республик? Мудрёная же постановка вопроса в бюллетенях позволяла, должно быть, правительству истолковать любой результат референдума желательным для себя образом, ссылаясь на поддержку народа.

Потомки Иакова убегали от рабства в Египте навстречу не только голоду, который некогда привёл их предков на берега Нила, но и тяготам бродячей жизни. Судя по главам Пятикнижия, беженцы вовсе не горели единым желанием — получить свободу или умереть. Это были живые люди со всеми их слабостями. В пустыне они не раз бросали упрёки Моисею за то, что вывел их из Египта, где ели досыта. Тем не менее рабы сумели встать с колен. Больше того, здесь, в краю пустынных нагорий Синая, многие из них осознали, что существует единая, стоящая над всем и всеми, высшая сила.
Евреи приняли в пустыне законы, вполне достойные свободных людей. По степени гуманности эти законы не только превосходили все известные до того времени кодексы, но и стояли гораздо выше жестоких обычаев, которые укоренились в среде самих евреев. И всё же провозглашение новых принципов жизни мало повлияло на нравственный уровень беженцев: во время кочевья в пустыне они не выполняли даже самые главные положения Моисеева устава. Существенные расхождения между наказами, которые содержались в синайских заповедях, и поступками евреев были для Скрижаля тем более очевидны, что Пятикнижие указывало на неоднократное нарушение этих законов самим еврейским вождём.
Едва пообещав исполнять провозглашённые Моисеем заповеди, сыны и дочери Израиля тут же сделали из золота тельца и устроили вокруг него пляски. Тем самым они нарушили один из главных запретов — не поклоняться идолам. Однако в глазах Скрижаля проступок этих людей не шёл ни в какое сравнение с грехом самого Моисея. Когда вождь евреев спустился с Синая, он, как повествует Книга Исхода, учинил над участниками этого языческого действа крайне жестокую расправу. «32.27 Убивайте каждый брата своего, каждый друга своего, каждый ближнего своего», — приказал Моисей сынам Левия якобы от имени Бога. И они исполнили приказ вождя: «32.28 И сделали сыны Левиины по слову Моисея: и пало в тот день около трёх тысяч человек».
Моисей, как свидетельствует Пятикнижие, то и дело попирал одну из главных заповедей: «Не убивай». По его приказу совершались массовые истребления людей, хотя именно он первым произнёс слова, которые звучат рефреном, проходят где явно, где между строк сквозь все книги Писания: «Люби ближнего твоего как самого себя». Моисей принуждал к жестоким убийствам и судей Израиля, и военачальников. Евреи вершили кровавые расправы как в собственном лагере, так и в стане покорённых ими народов. Потомки Иакова не просто вели войны с племенами, которые оказывались на пути, а поголовно их истребляли. Когда Моисей узнал, что в сражении с мадианитянами его воины убили только всех мужчин, а женщин и детей взяли в плен, он, как повествует Книга Чисел, разгневался на своих военачальников. «31.15 Вы оставили в живых всех женщин?» — возмутился Моисей и напомнил пришедшим с войны о соблазнительницах из страны Мадиана, которые стали некогда причиной отступления евреев от заповедей Всевышнего. Радея о верности своего народа Богу и опасаясь влияния мадианитян — также потомков Авраама, — Моисей потребовал от воинов немедленной расправы над пленными. «31.17-18 Итак убейте всех детей мужского пола, — повелел он, — и всех женщин, познавших мужа на мужеском ложе, убейте; а всех детей женского пола, которые не познали мужеского ложа, оставьте в живых для себя».
Скрижаль понимал, что Моисей и ведомые им беженцы из Египта действовали так, как поступали в те времена все окружающие их народы. И всё же в его глазах ссылка на дикие нравы древности не была достаточно убедительной, чтобы оправдать жестокость Моисея и подчинявшихся ему воинов. Скрижаль судил о поступках евреев и их вождя исходя из моральных принципов, которые провозгласил на Синае в качестве норм жизни для потомков Израиля сам законодатель еврейского народа. Библейские же книги свидетельствовали, что поступки Моисея расходились с этими человеколюбивыми заповедями.

Прежде по дороге с работы в библиотеку Скрижаль заходил в столовую, где кроме слипшихся пельменей и несъедобных котлет ничего больше не было. На котлеты, которые вызывали у него крайне гнетущее чувство, он давно уже не мог смотреть, поэтому каждый раз брал пельмени. Но поглощая тестообразную массу, он неизменно начинал думать, что котлеты, быть может, не так уж и плохи. Когда же в городе стали возникать первые частные торговые предприятия, эта столовая после непродолжительного ремонта открылась под броской вывеской кооперативного кафе. Интерьер изменился тут разительно: появились и оригинальные столики, накрытые скатёрками, и стойка бара, и неплохие офорты на стенах, и весёлые занавесочки на окнах.
Скрижаль подозревал, что цены в новом кафе окажутся немилосердными, но ахнул, когда увидел цифры. Заметив на кофеварной машине ценник с надписью «Кофе с коньяком», он посчитал, что кофе без коньяка обойдётся значительно дешевле. За стойкой бара стояла та же дама, которая в прежней столовке взвешивала и раскладывала по тарелкам пельмени.
— А кофе без коньяка можно? — приветливо обратился к ней Скрижаль.
— Нет, — раздражённо ответила дама за стойкой.
Кафе стало кооперативным, а порядки остались государственными, подумал он.
— А коньяк без кофе? — то ли в шутку, то ли всерьёз спросил мужчина, который оказался за спиной Скрижаля.
Бывшая расфасовщица слипшихся пельменей зло сверкнула глазами:
— Тем более нельзя!