Книжно-Газетный Киоск


Андрей Ширяев.
"Случайный ангел"



М.: "Издательство Евгения Степанова", 2016

Почему я называю это настоящей поэзией? Одной фразой не сказать. У Ширяева очень музыкальные стихи, и мелодии его — проникновенны, бесконечно грустны и изысканны. Под изысканностью здесь я имею в виду не заботу об искусности, не мастерство и не применение каких-то особых секретов, — а особенность голоса, зрелого, сформировавшегося — конечно, не без влияния южноамериканской природы, музыкальной культуры, испаноязычной прозы и поэзии (последние десять с лишним лет поэт жил в Эквадоре). Музыка "звучит" у поэта и "напрямую": "В далекой дали, за орбитами планет/ танцует женщина, похожая на свет.// А рядом — там, где сушится белье,/ танцует свет, похожий на нее"; "Я слышал музыку. В привычном гаме/ и топоте на школьных переменах/ звучали голоса за облаками/ каких-то духовых, каких-то медных..."; а вот стихотворение, которое хочу привести целиком: оно дает полное представление об Андрее Ширяеве. Здесь и музыка (о музыке), и упругая ритмика, и звуковые переклички.

Четыре флейты в ряд и скрипочка в миноре,
Звучащие легко в каком-то октябре,
Щебечут так, что ей покажется: над морем
Звенит ее вино в высоком серебре.

И пряная тоска, и пьяная черешня
Растает на губах, как нежная сестра.
А пальцы у нее тонки и безутешны,
И ночь ее длинна — дожить бы до утра.

Дожить бы. А пока — вторая флейта стонет
И тонет в темноте, и падает рука
Навстречу облакам, и женщина в ладонях,
Как скрипочка, легка.

И многое другое в этом стихотворении можно оценить: плотность образов, тягучая замедленность (столь притягательная в Мандельштаме с его "золотистого меду струей…"), текучесть, чувственность (особенно в последних двух строках с акцентом ритмического сбоя, не единственного у Ширяева). Образы идут неистощимо, словно автор — не прилагая, впрочем, никаких видимых усилий, — старается с ними справиться, уложить в три строфы, и каждая строка в них — цельная, наполненная, самодостаточная: проговорена — и после паузы говорение начинается заново — до следующей паузы, до следующей строки. Как при этом речь не звучит прерывисто, а сохраняет плавность? Значит, таков ее характер; вот, например, "с ветвей срываются антоновские яблоки", — срываются! — но: "плывут к земле" (это уж — следующая строка, знакомый ширяевский ритмический сбой). А каков образ — "по тонким ресницам стекает луна"!
И еще, почему я называю все это поэзией. Да, конечно, стихи написаны искусно, мастерски, — сейчас я могу произнести эти слова, говоря о стихах как о тайне (о присутствии в них тайны). Ширяев-поэт мне видится наследником и Серебряного века русской поэзии, и латиноамериканских классиков, а поэтому местами производит впечатление старомодности. Вот отрывок (здесь речь поэта так же плавна, и так же — с паузами после каждой строки — даже когда часть фразы не разделена запятой):

Ночная сельва дышит торжеством
голодной и вибрирующей плоти.
В бамбуковом, изрубленном, кривом
проеме неба корчится в полете
нагая тень — и падает к земле;
котел парит в потоках над углями,
и, отразив изогнутое пламя,
куски лиан, кипящие в котле,
подрагивают тусклыми телами. <…>

И как при такой старомодности все звучит с современной изощренностью, что ли, с современным лексическим "оснащением", — не знаю.
И последнее в пользу доказательства настоящей поэзии. "Честней, пока не поздно, разлить чернила/ и кинуть грош Харону…"; "Вернусь — когда-нибудь. Наверное, живым". Предчувствие? Пророчество?
И в первом, и во втором случае — все так и произошло. Ушел (добровольно, в 2013 году) — и вернулся, довольно быстро. Книгой "Латинский камертон" (2014) и — "Случайным ангелом".

Эмиль СОКОЛЬСКИЙ