После долгого оформления документов в нью-йоркском аэропорту имени Джона Кеннеди Скрижаль, его жена и сын вышли наконец из зоны пограничного контроля. Их встретили родные — с цветами, со слезами и объятиями.
Скрижаль в немалой степени осознавал себя транспортным средством, — он привёз сюда сына и супругу и тем самым выполнил одну из важных своих задач. Час разрыва с землёй, где родился и вырос, ещё недавно представлялся ему последним значимым рубежом. Однако теперь он стал думать, что его жизнь, возможно, не кончилась.

Они остановились в доме сестры Скрижаля и её мужа. О нуждах их семьи позаботились не только родные. Когда Скрижаль получал в аэропорту необходимые для въезда в США бумаги, ему сообщили, что им в течение четырёх месяцев будет помогать NYANA — благотворительная организация, которая поддерживает новых эмигрантов. Большинство её клиентов — прибывающие в страну евреи. Скрижаль поинтересовался, кто финансирует Наяну, как называли эту организацию в местной русскоязычной среде; ему хотелось узнать, за чей счёт он будет жить в ближайшие месяцы. В одной из брошюр он вычитал, что основной капитал Наяны составляют деньги некоего Самуэля Рубина. Родители Рубина эмигрировали в 1883 году — после волны еврейских погромов, которая прокатилась по России в начале правления императора Александра III. Самуэль появился на свет уже в Нью-Йорке. Единственным источником заработка его семьи служила швейная машинка «Зингер», привезённая из России. Самуэль трудился по восемнадцать часов в сутки. Он создал самое крупное в Америке швейное производство. Своё состояние он завещал Наяне. В этот фонд ещё и теперь поступают благотворительные взносы от частных лиц. Организация получает также субсидии из бюджета Нью-Йорка.

Наяна не только помогает новым эмигрантам материально, но и учит английскому языку. Скрижаль получил письмо с указанием даты начала таких уроков. Ему и его жене предстояло заниматься в течение двенадцати недель. Наяна помогает своим подопечным в получении некоторых профессий и в поисках работы. Именно трудоустройство клиентов организация считает главной своей задачей.
Скрижаль находился на первой, самой нижней ступени той лестницы, которая вела к обретению финансовой независимости в чужой для него стране. И по этой лестнице ему не просто предлагали подняться, а как бы тянули вверх за руку.

Скрижаль хотел определить сына в летний лагерь, чтобы мальчик не скучал и учился английскому языку. «Я хотел бы определить своего сына в пионерский лагерь», — обратился он в Наяне к секретарше, которая говорила по-русски. Он смутился, когда услышал себя, но каменное лицо секретарши не отразило никаких эмоций, — видно, не он один заикался в Америке о пионерах. Она объяснила, куда нужно отправиться с этим вопросом.
На следующий день Скрижаль пришёл по указанному адресу вместе с сестрой. Если бы она не помогла, ушёл бы ни с чем: по-английски он не понимал, а по-русски там никто не разговаривал. Путёвка для подростка в лагерь на восемь недель стоила тысячу с лишним долларов. Но его семье как только что приехавшей и неимущей, дали её бесплатно: все расходы взяло на себя местное Еврейское общество. Утром, как перевела ему сказанное сестра, автобус будет забирать сына прямо у крыльца дома, а вечером, к пяти часам, привозить домой. Скрижаль высказал, как мог, свою признательность женщине, которая оформила все бумаги, и мысленно поблагодарил тех великодушных людей, которые и здесь платили за него.
После первого дня, проведённого в летнем лагере, сын Скрижаля пришёл домой усталым и каким-то подавленным: он ничего не понимал из того, что говорили ему воспитатели и дети. На вопрос, есть ли в лагере кто-нибудь из русских ребят, ответил: «Есть один мальчик, но я это лишь в конце дня узнал. Когда мы играли в футбол, мяч попал ему в лоб, и он сказал: “У-у, чёрт!"».

Скрижаль взял в Наяне справку для обращения в городской офис за получением фудстемпов — особых талонов, на которые можно купить еду. Власти Нью-Йорка назначают такое пособие неимущим в качестве доплаты до суммы прожиточного минимума.
В фудстемп-офисе, где было множество людей, молодой человек, дожидавшийся, как все, своей очереди, спросил Скрижаля по-русски: «Скажите, пожалуйста, который час?». Скрижаль посмотрел на часы и ответил, после чего мысленно проследил за всеми своими действиями начиная с того момента, когда вошёл в здание. За всё это время он не произнёс ни слова. Тем не менее молодой человек каким-то образом вычислил, что он говорит по-русски. Скрижаль невольно опустил взгляд на свою рубашку и джинсы, но и в одежде никакой подсказки не обнаружил. Поразмыслив, он перестал удивляться. По характерному выражению глаз, по особой задумчивости в лицах — то ли печати прошлой жизни, то ли клейма закомплексованности — он и сам уже научился угадывать соотечественников.

Сын Скрижаля вернулся из лагеря чуть веселее, чем накануне: ему понравилось и плавание в бассейне, и катание на роликовых коньках. Он нашёл там ещё одного мальчика, который приехал из России, но тот сказал, что по-русски разговаривать не будет.

Сестра Скрижаля и её муж были очень радушными людьми, но он не хотел злоупотреблять их гостеприимством. Родные помогли ему снять квартиру в Бруклине — невдалеке от дома, где жила его мать. О плате за такую роскошь на первых порах можно было не думать: аренду квартир для новых эмигрантов Наяна также финансировала.

Скрижаль уже знал, что в Бруклине обосновалось очень много его соотечественников. И в самом деле, здесь кругом звучала русская речь. Из всех преимуществ этого места жительства важнее всего для него была возможность наведываться в русский книжный магазин, который, впрочем, находился довольно далеко от его дома. Чтобы сэкономить доллар и двадцать пять центов на проезде в метро, он пошёл туда пешком. Дорога заняла у него полтора часа. День был жаркий, и Скрижаль хотел пить, но решил потерпеть до дома.
В книжном магазине он постоял у стеллажей, потрогал корешки томов — и впервые за прожитое в Нью-Йорке время у него отлегло от сердца. Он увидел, что всю или почти всю необходимую литературу сможет при наличии денег купить. Ему придавало силы и то, что основная часть его домашней библиотеки находилась под руками; книги составляли две трети привезённого из России багажа. Скрижаль понял, что путь познания, на который он когда-то ступил, вовсе не обязательно должен прерваться с переменой места жительства. Самое главное — голова и сердце — при мне, говорил он себе, и значит, в конечном счёте всё зависит от моего желания и моих способностей. Теперь он твёрдо знал, что непременно вернётся к прерванному из-за переезда самообразованию. Без этих изысканий он дальнейшую жизнь не представлял.
Скрижаль купил двухтомник индийской философии и вышел из книжного магазина в приподнятом настроении. Домой он поехал на метро.

Весь досуг Скрижаль тратил на изучение английского языка. На занятия для души он оставлял не более часа в день. Иногда он брал в руки одну из привезённых из России книг, но чаще проводил этот час в раздумьях. Вместо рассуждений о высоких материях нужно было думать о том, как прокормить семью. И всё же такой дилеммы: идти ли дальше по намеченному пути постижения мира или отступить — для него уже не существовало. Свой выбор он сделал ещё в России, и несмотря на перелом в жизни, цель стремлений оставалась прежней. Он лишь мысленно готовил себя к тому, что путь к духовному прозрению может оказаться очень долгим.

За годы исканий Скрижаль постепенно пришёл к выводу, что вопрос о том, существует Бог или нет, является ключевым в понимании главных законов мира. Именно здесь лежала самая сложная загадка, самая сокровенная тайна вселенной. И хотя круг интересов Скрижаля в течение последних прожитых в России лет постоянно расширялся, в фокусе его внимания неизменно оставался стержневой вопрос о главной движущей силе происходящих и в космосе, и в его душе процессов. Теперь ему нужно было определить, куда, в какие области знаний направить свои поиски, чтобы найти и осмыслить весь спектр известных суждений об этом высшем — то ли существующем, то ли нет — первоначале, которое люди назвали Богом.