Сведения о древней дореспубликанской истории Рима, как выяснил Скрижаль, были довольно скудны. Однако и в них уже явно проглядывало стремление римлян к общественному порядку, укреплению государственности, соблюдению дисциплины в ущерб свободе личных исканий. Именно эти черты отличали древних римлян от родственных им греков: эллины, напротив, ценили свободу личности выше национального единства.

Когда в Риме правили цари, свободное население здесь состояло из патрициев и плебса. Патриции были потомками древних римских родов, и римскими гражданами являлись только они. А в разряд плебеев попадали отпущенные на волю рабы, представители покорённых племён и те иноземцы, которые поселялись в Риме. Несмотря на естественное расслоение общества на богатых и бедных, на именитых и незнатных, все римские граждане обладали абсолютно равными правами. Гражданство влекло за собой для жителя Рима не только определённые преимущества, но и необходимость исполнять общественные обязанности, в то время как плебс был от них освобождён. Лишь около середины VI века античной эры на плебс были распространены и уплаты податей, и воинская повинность, которую прежде несли лишь патриции.
Царя избирал сенат из числа граждан. Царь оставался у власти пожизненно. Он управлял общинными делами в мирное время, командовал армией во время военных действий и распоряжался государственной казной. Царская власть в Риме не являлась самодержавной. В своих действиях царь должен был руководствоваться существующими законами. Те его решения, которые противоречили принятым традициям, подлежали предварительному одобрению народного собрания.
Помимо царской власти и воли граждан, в общественной жизни Древнего Рима существенную роль играла и третья политическая сила — сенат. Этот государственный орган представлял собой совет родовых старшин в количестве трёхсот человек. Членов сената избирал царь, и они оставались в своём звании пожизненно. Сенат выполнял при царе роль государственного совета и в то же время являлся гарантом соблюдения законности как рядовыми гражданами, так и самим царём. В ряде случаев сенат имел право налагать вето на постановления верховной власти — на решения общины.

Согласно преданию, последний правивший в Риме царь — Тарквиний, прозванный Гордым, — отличался крайней жестокостью. Он по собственному усмотрению отправлял людей на смертную казнь, не совещался с сенатом, возлагал на граждан чрезмерные трудовые и воинские повинности. И около 510 года античной эры сенат лишил власти ненавистного народу царя.
Собрание граждан решило передать царские полномочия двум наделённым равными правами консулам. Каждый из них избирался на эту должность сроком на один год. Народное собрание постановило впредь не допускать возвращения царской власти, и римляне дали в том обет — и за себя, и за своих потомков. Чтобы защитить рядовых членов общины от произвола должностных лиц, были приняты новые законы. Они гласили, что всякий, кто вознамерится стать царём или занять общественный пост без согласия народа, подлежит смертной казни. Любому гражданину, приговорённому властями к телесному наказанию или к смерти, давалось теперь право апеллировать к народному собранию.
С установлением в Риме республиканского правления работа государственных органов власти стала строиться на коллегиальных началах. Каждую должность, подобно консульской, занимала коллегия из двух или более выборных лиц, которые обладали равными правами. Наделённый властью человек находился на своём посту в течение только одного года и повторно мог быть избран на эту же должность не ранее чем спустя десять лет.

Прошло две недели с тех пор как Скрижаль начал работать. Двухчасовая дорога на автобусе, которая так пугала его, занимала лишь сорок минут езды на машине. За рулём он никогда не сидел и учиться водить в ближайшее время не думал. Он добирался на службу и возвращался домой вместе с другими эмигрантами из бывшего Советского Союза, которые работали в этой фирме программистами. Те из них, у кого были машины, везли по очереди остальных, а пассажиры платили им за дорогу.

Начало борьбы римского плебса за свои права относится к 494 году античной эры. Первыми о недовольстве своим положением заявили крестьяне. Они терпели нужду, с одной стороны — из-за опустошительных войн и обязательной воинской повинности, а с другой — из-за строгого долгового законодательства и необходимости прибегать к займам под большие проценты. Накануне военных действий, должников выпускали из тюрем — и они шли в бой, но войны заканчивались — и с крестьян опять взыскивали по всей суровости закона.
Когда плебеи возвратились домой из очередного победного военного похода, они вновь узнали о нежелании сената провести социальные реформы. И началось противостояние. Плебеи в боевом порядке переправились через реку Анио и заняли возвышенность, которая находилась в трёх милях от Рима. Они объявили, что не будут ни воевать за Рим, ни работать на него, пока их требования не удовлетворят. И сенат пошёл на уступки. В результате этой бескровной революции было облегчено положение должников и учреждены два выборных поста народных трибунов. Эти посты замещались ежегодно и предназначались для представителей плебеев. Избрание этих должностных лиц также было вверено плебсу. Народные трибуны получили право налагать вето на любое решение представителей власти, в том числе и отменять указы консулов.

В дальнейшем плебс стремился к ограничению полномочий консулов и патрициев, а те, в свою очередь, добивались упразднения трибуната. Эта борьба сопровождалось взаимными выпадами, насилием, а то и убийствами. Столь сумбурное, без чётко оговоренных норм управление общественными делами утомило, вероятно, обе стороны и привело к установлению в Риме писаного кодекса законов.
Предложение об ограничении действий консулов фиксированным правом выдвинул в 462 году античной эры народный трибун Гай Терентилий Арса. В течение восьми лет сенат отказывался утверждать этот законопроект, пока наконец не принял соответствующее решение. В Грецию была направлена комиссия из трёх патрициев с целью изучить там известную конституцию Солона и другие государственные установления эллинов. После возвращения комиссии народное собрание сформировало коллегию из десяти человек, которым поручено было создание римского законодательства. Коллегия работала десять лет, после чего вынесла на суд граждан так называемые законы Двенадцати таблиц. Народное собрание эти законоположения утвердило, и их выставили на Форуме для всеобщего ознакомления.
Отныне консулы обязаны были управлять республикой согласно единым общеизвестным нормам. Законы Двенадцати таблиц разграничивали положения всех сословий, указывали правовые различия между налогоплательщиками и неимущими гражданами. В сфере семейных отношений они закрепляли безусловное господство в доме за главой семьи, вплоть до права отца убить своего сына. Обнародованный кодекс строго стоял на защите прав собственности. Хотя некоторые виды преступлений влекли за собой только незначительные денежные штрафы, законы Двенадцати таблиц в целом были очень суровы. В качестве мер наказания они предписывали ссылку, продажу в рабство и смертную казнь. Смерть полагалась за кражу и поджог, за клевету и взяточничество, за магию и убийство. Несмотря на столь широко распространённое действие высшей меры наказания, смертная казнь по отношению к свободным гражданам применялась крайне редко, поскольку обвиняемый имел право на добровольную ссылку.

Не прошло и пяти лет после принятия в Риме законов Двенадцати таблиц, как были сняты запрещения на браки между патрициями и плебеями, а вскоре плебс добился и прав избрания своих представителей на некоторые второстепенные государственные должности.
В 377 году античной эры два трибуна Гай Лициний и Луций Секстий выдвинули ряд законопроектов, которые имели целью уравнять патрициев и плебеев в политических правах и установить справедливое пользование государственными землями. В частности, эти трибуны предлагали одного из двух консулов всегда избирать из плебса, допустить плебеев к занятию жреческих должностей и ограничить максимальный размер общественной земли, находящейся в чьём-либо пользовании. После упорной борьбы, которая продолжалась целое десятилетие, сенат утвердил этот пакет законов, и новые положения вступили в силу.
С установлением фактического равенства в правах родовой знати и плебса, межклассовые трения в римской республике утратили остроту. На первый план государственной жизни Рима вышли теперь вопросы внешней политики.

Рим во времена упразднения царской власти и учреждения республиканского правления был не более чем одним из многих независимых городов-государств, которые существовали на территории Апеннинского полуострова. И лишь после долгих войн с этими малыми государствами, к 270 году античной эры, римляне сумели подчинить себе всех разобщённых и разноязычных жителей Италии. При этом сенат проявил мудрость и политический такт, построив отношения с зависимыми от Рима италийскими общинами не на правах силы, а с учётом обоюдосторонних интересов. Вошедшие в италийский союз общины остались в значительной степени автономными, причём податей с них Рим не взимал. Члены этого италийского союза — как впрочем и сами римские граждане — несли воинскую повинность, но им же перепадала и определённая доля от военных и политических приобретений Рима.
Когда растущая римская держава добилась гегемонии в Италии, она направила свои завоевательные устремления ещё дальше. В какой-то миле от италийского берега лежала Сицилия. Там жили греки и карфагеняне, которые боролись между собой за обладание островом. В 264 году античной эры в эту борьбу вмешались и римляне. Они воспользовались случайным предлогом и бросили вызов самому Карфагену. Так Рим вступил в полосу Пунических войн, длившихся более столетия.

Финикийцы были бесстрашными моряками, умелыми кораблестроителями и расторопными купцами. Они держали в своих руках торговлю во всём Западном Средиземноморье. Маршруты финикийцев пролегали от их родины Ханаана — или Финикии, как называли эту страну греки, — до южной части Пиренейского полуострова.
В IX веке античной эры финикийцы основали на африканском берегу Средиземного моря город Карфаген. Это поселение служило им в качестве промежуточного пункта на их торговых путях. По прошествии двух столетий Карфаген уже занимал господствующее положение над всеми колониями финикийцев. Их поселения к тому времени существовали на побережье Северной Африки, на берегах Пиренейского полуострова, в Сицилии и Сардинии. Карфаген стал одним из важнейших коммерческих городов той эпохи. Спустя ещё три века — к началу Пунических войн — присущая семитам предприимчивость и благоприятное географическое положение сделали Карфаген самым богатым городом Средиземного моря.
Хотя финикийцы владели самым сильным в древности флотом, они предпочитали жить с соседями в мире. А если им и приходилось воевать, то у них было достаточно денег, чтобы навербовать армию из ливийцев и других чужеземцев.

Компания, куда Скрижаль попал на работу, создавала программное обеспечение для предприятий телефонной индустрии. Зачем для ведения не столь уж большого бумажного хозяйства здесь понадобился библиотекарь — он узнал от своих русскоговорящих сослуживцев.
Руководству компании нужно было учредить контроль за доступом к технической документации, чтобы исполнить требования заказчиков о соблюдении строгой конфиденциальности их материалов. Заодно уже тут хотели навести порядок в хранении и выдаче общедоступной технической литературы. Поэтому начальство и решило нанять на пару месяцев человека, знающего библиотечное дело. Библиотекарь должен был не только классифицировать всю документацию, но и продумать систему доступа к ней в соответствии с разными уровнями её секретности и правами разработчиков. Скорее всего, Лайза обо всём этом и рассказывала Скрижалю во время их первого разговора. До его прихода именно она выполняла здесь функции библиотекаря; но Лайза делала это по совместительству. По должности она была техническим редактором.
Теперь Скрижаль поневоле общался с Лайзой каждый день. Она оказалась добрым и отзывчивым человеком. Но он по-прежнему мог лишь гадать, о чём она говорит и о чём с ним шутит.

После первых своих успехов в войне за господство в Сицилии римляне поняли, что для борьбы с Карфагеном нужен сильный военный флот. А такого флота у них не было. Но хотя римляне уступали противнику и силами на море, и богатством казны, они сумели противопоставить могуществу и зажиточности карфагенян свой патриотизм и готовность идти на жертвы ради блага отечества. Римляне проявили незаурядное упорство и менее чем за год построили сто двадцать военных кораблей.
В последовавших затем морских и сухопутных битвах — а сражения происходили и на территории Африки, — победа доставалась то одной, то другой державе. Война длилась уже двадцать третий год; силы Карфагена изрядно истощились, а Рим и вовсе оказался на грани банкротства. Однако некоторые богатые римские граждане предоставили в распоряжение властей свои личные средства — и вскоре на воду были спущены двести новых линейных кораблей. Победа Рима в 241 году античной эры в морской битве вынудила Карфаген покинуть Сицилию. Сардиния и Корсика тоже достались Риму.

Хотя финикийцы потеряли свои средиземноморские владения, они ещё удерживали за собой ведущую роль в торговле. Главные источники их доходов не пострадали. Поэтому власти Карфагена не хотели воевать, они готовы были смириться со сложившимся положением вещей. Но оппозиционная правительству партия ратовала за возобновление войны с Римом. Во главе этой партии стоял главнокомандующий карфагенской армией Гамилькар Барка. В 238 году античной эры, возможно даже не получив на то разрешение правительства, Гамилькар переправился со своим войском на Пиренейский полуостров, где издревле существовали финикийские колонии. Всего за несколько лет Гамилькар значительно расширил здесь владения финикийцев и фактически основал на землях будущей Испании новое карфагенское царство.
Когда Гамилькар отправлялся в поход, ему было чуть более тридцати лет. В эту военную экспедицию он взял с собой трёх своих сыновей. И ещё там, на родине, Гамилькар подвёл к алтарю девятилетнего, старшего из них, Ганнибала и велел ему поклясться, что тот отомстит римлянам за поражение Карфагена в минувшей войне.
В 221 году, когда Гамилькара уже не было в живых, офицеры карфагенской армии, которая находилась на Пиренейском полуострове, избрали своим командиром Ганнибала. Старшему сыну Гамилькара шёл тогда двадцать седьмой год, и он был полон решимости продолжить дело отца. Уже вскоре после принятия командования над армией он взял осадой город Сагунт, который входил во владения Карфагена, но состоял в союзе с римлянами. И Рим объявил Карфагену войну.
Этот вызов явно совпадал с планами молодого полководца. Ганнибал ринулся в Италию, чтобы сразиться с врагом на его территории. Весной 218 года он переправился со своей армией через реку Ибер, которая разделяла владения Карфагена и Рима на Пиренейском полуострове. Затем Ганнибал перешёл через Пиренеи. Он легко отразил попытку римлян преградить ему дорогу и двинулся дальше, к подножиям Альпийских гор.

Ещё до начала решительных сражений с Римом — в переходах через горы и в переправах через реки — Ганнибал потерял более половины своих солдат. После броска через Альпы в его войске осталось около двадцати тысяч пехотинцев и шесть тысяч всадников. Тем не менее в битвах, последовавших одна за другой, Ганнибал брал верх над легионерами. Его появления на севере страны никак не ждали. Одна из двух главных римских армий находилась в это время на Пиренейском полуострове, а вторая — в Сицилии, где готовилась к экспедиции в Африку. Так во власти Ганнибала оказалась вся северная часть Италии, а затем и Этрурия. Отсюда ему уже недалеко было и до столицы врага. В Риме началась паника. В целях спасения республики престарелый полководец Квинт Фабий был назначен диктатором.
Ганнибал на Рим не пошёл. Он хорошо осознавал, что для осады и удержания Рима, в случае взятия города, нужна более сильная армия. Он рассчитывал привлечь на свою сторону часть италийских союзников римлян. Ганнибал надеялся также на помощь Карфагена, куда он слал сообщения о своих победах с просьбами о высылке подкреплений. Но ни одна из италийских общин его не поддержала. Не пришла к нему помощь и с родины, которая безучастно наблюдала за его походом.
В надежде изморить противника голодом и преследованиями Квинт Фабий выбрал тактику выжидания. Но Ганнибал с его отвагой и смекалкой чувствовал себя на чужой территории вполне уверенно. В течение года он практически беспрепятственно опустошал италийские земли. Сенат больше не мог полагаться на время и решил собрать против Ганнибала такую армию, чтобы уж наверняка разбить зарвавшегося врага. Сформированные таким образом легионы вдвое превосходили по численности военные силы Ганнибала. Но дерзкого африканца это нисколько не смущало. Напротив, он, кажется, всячески искал решающей битвы.
Сражение, которое произошло в 216 году античной эры при Каннах, в очередной раз продемонстрировало исключительный полководческий талант этого незаурядного человека. Римляне потерпели сокрушительное поражение и фактически лишились армии: они потеряли убитыми около семидесяти тысяч воинов. Среди них были и консул, и большинство штабных офицеров, и восемьдесят сенаторов.

Когда весть о победе при Каннах достигла африканского берега, сенат Карфагена в предвкушении многообещающей добычи решил помочь Ганнибалу и деньгами, и войском. Царь Македонии Филипп вступил теперь с Карфагеном в соглашение и тоже пообещал высадить свою армию на восточном берегу Италии. Союзником карфагенян стал также царь Сиракуз, власть которого распространялась на всю Сицилию. На сторону Ганнибала перешёл и целый ряд италийских общин — прежних союзников Рима.
Несмотря на всю трагичность положения, сенат Рима и римский народ проявили твёрдость и самоотверженность. Граждане прекратили межклассовые раздоры. Они добровольно вносили свои сбережения в государственную казну для победы над врагом. Поскольку местное мужское население после битвы при Каннах крайне поредело, главной и самой трудной задачей Рима было формирование войска. В строй стали не только все способные носить оружие мужчины, но даже подростки. В армию зачислили и преступников, и тех должников, которые попали в кабалу. Ряды римских воинов пополнили восемь тысяч купленных за государственный счёт рабов.
Если потери римлян хоть с большим трудом, но всё же восполнялись, то Ганнибал, который также терял в сражениях своих солдат, подкреплений практически не получал. Помощи от царя Македонии он так и не дождался. Родина оказала ему незначительную поддержку, но соотечественники вскоре опять забыли о нём или, скорее, не хотели о нём думать. Ганнибалу оставалось рассчитывать только на свои силы. Тем не менее он продолжал вести войну на территории врага в течение долгих пятнадцати лет. При этом он не раз менял тактику, умело маневрировал, переходил от наступления к обороне и опять к нападению. В одном из своих решительных маршей Ганнибал всё-таки прорвался к самому Риму и навёл страх на жителей столицы.
Римляне допустили в этой войне немало промахов. Но они стали действовать более разумно и постепенно взяли инициативу в свои руки. В эти годы они воевали одновременно на нескольких фронтах и сумели добиться многого. Римляне покорили Сицилию, полностью отняли у карфагенян их владения за Пиренеями, а у себя дома оттеснили Ганнибала на юг полуострова.

Весной 204 года античной эры молодой римский полководец Публий Сципион высадился со своими легионами на африканском берегу и спустя год разбил карфагенян на их земле. Пока власти Карфагена договаривались с победителем об условиях мира, оппозиционная правительству партия известила о случившемся Ганнибала и призвала его вернуться на родину, чтобы спасти страну от позора. Ганнибал с присущей ему решительностью живо откликнулся на этот зов — и с остатками своего войска отплыл из Италии. Оказавшись на родной земле, он не допустил дипломатических уступок Риму. Столкновение со Сципионом стало неизбежным. В битве при городе Заме военное счастье впервые изменило Ганнибалу. Римские легионеры разгромили его армию.
Условия мира, которые теперь продиктовал Сципион, были для карфагенян гораздо тяжелее прежних. По новому договору они уступали римлянам все свои колонии в Средиземном море и отказывались от притязаний на земли Пиренейского полуострова; они лишались права вступать в какую-либо войну вне Африки, а на своём материке могли воевать только с согласия Рима. Помимо этого, Карфаген должен был выдать победителям свои военные корабли и ежегодно в течение пятидесяти лет выплачивать Риму изрядную денежную сумму в качестве контрибуции.

Из-за незнания английского языка Скрижаль постоянно попадал на работе в нелепые ситуации. Иногда он делал прямо противоположное тому, о чём его просили. Каждый раз он хотел провалиться от стыда сквозь землю и всё гадал, когда же его наконец уволят. Но люди, которые его окружали, были по-прежнему дружелюбны и терпеливы.

Вскоре после победы над Ганнибалом столкновения между восточными державами, а также стремление обеспечить безопасность своих границ вовлекли римскую республику в долгие войны на Востоке. К середине II века античной эры легионеры утвердили верховную власть Рима в Македонии, в Греции и в западной части Малой Азии. Фактически это верховенство простиралось ещё дальше: римский сенат уже диктовал свою волю и Сирии, и Египту.
Как рачительный крестьянин, получивший от отца участок земли, терпеливо с любовью возделывает землю и затем передаёт её сыну, так римский гражданин наследовал от предков республиканские институты, приумножал силы своего государства и учил тому же своих детей. Чувство долга, которое культивировалось у римлян из поколения в поколение, соблюдение законности и участие каждого гражданина в выработке коллективных решений сделало Римскую республику величайшей державой Древнего мира. Но Скрижаль уяснил и другое. Если в раздираемой междоусобицами Греции во всех областях жизни — и в политике, и в литературе, и в искусстве, и в философии — заявили о себе и славно потрудились гениальные люди, то на италийской земле за те шесть веков, что прошли от основания Рима, выдающиеся личности почему-то не появлялись.

Все основные национальные черты древних римлян Скрижаль увидел отражёнными, как в зеркале, в их религиозных верованиях. Преобладание общественных интересов над личными, а также приверженность граждан демократическому строю определённо угадывались и в массовости богов Рима, и в их доступности, и в их безликости.
Если у греков каждый бог отличался неповторимыми индивидуальными чертами, то у римлян многие боги — некие абстракции. В Риме чтили божества, которые представляли все мыслимые отвлечённые понятия: Счастье, Судьба, Надежда, Согласие, Страх, Победа, Спасение, Вера, Свобода, Смерть, Удача. Такие римские божества как Молодость, Здоровье и всевозможные духи болезней олицетворяли собой разные стороны физического состояния человека; иные воплощали в себе способности и нравственные качества: Ум, Честь, Доблесть, Верность, Добродетель, Стыдливость. Цицерон во второй книге трактата «О законах», упомянув некоторые из этих божеств, одобряет то, что им посвящены храмы, но возмущается существованием алтарей, посвящённых Несчастью, Горячке и другим негативным явлениям.
Римляне находили в богах прежде всего защитников разных сторон общественной и частной жизни. Таких высших сил, у которых можно было искать заступничества, в Риме знали неисчислимое множество. Среди упоминаний о покровителях земледелия, отвечающих только за разные стадии посева, встречаются имена двенадцати богов. Столь же многочисленны были боги скотоводства: Бубон охранял быков, Эпон — лошадей, Палес — овец, Стрекул отвечал за навозные кучи, а пастухов опекали Флора и Сильван. Римляне обращались за помощью к богам выпечки хлеба и разведения огня, садовничества и возделывания фруктовых деревьев; они взывали к богам войны и мира, торговли и богатства, земельной межи и честного слова, бракосочетания и менструации. Христианский писатель Тертуллиан в сочинении «К народам» перечислил самых разных римских богов и богинь, участвующих в жизни ребёнка начиная с момента его зачатия:

Помимо высших сил со строго распределёнными между ними обязанностями, каждого человека от рождения и до самой смерти оберегал ещё и личный дух: мужчину хранил его гений, женщину — её юнона. Со временем римляне стали считать, что свой гений есть и у семьи, и у города, и у государства.
Каждому дому покровительствовали Лары и Пенаты. Это были духи конкретного места — домашние боги. Они следили за соблюдением в жилище народных традиций, заботились о пропитании семейства, а хозяева, в свою очередь, уделяли им часть еды, которую подавали за столом.
В Риме знали и различных духов природы. Они обитали в воде, в деревьях, в лесах. Богов неба здесь также почитали, но при всей набожности римлян мистика была им чужда. Трезвые и практичные, они не помышляли о загробной жизни, а искали благополучия в этом, преходящем, мире; земные, домашние божества были им гораздо ближе, чем небесные.
Стремившиеся к законности и порядку, римляне привели в систему и свои религиозные верования. В IV веке античной эры римские священнослужители составили полный перечень богов с группировкой их по разрядам и с подробными разъяснениями, к кому из них и по какому случаю, и с какими словами следует обращаться.

Хотя доброжелательная атмосфера значительно облегчала Скрижалю пребывание на службе, он очень болезненно переживал процесс втягивания в давно уже чуждые ему производственные отношения. Он даже стал сомневаться, правильно ли сделал, когда решил порвать с программированием. Постоянное общение с людьми, чего требовала от него должность библиотекаря, теперь не казалось ему проще работы над программами. Помимо того что он должен был как-то выражать свои мысли и хотя бы приблизительно понимать, о чём говорят сослуживцы, ему надлежало улыбаться, как принято это в американской деловой среде, и поддерживать досужие разговоры. За те последние прожитые в России три года, когда он был полностью предоставлен самому себе, Скрижаль отвык от служебных отношений. В течение тех трёх счастливых для него лет он был всецело погружён в мир поэзии, жил в мире духовных ценностей. И теперь у него болела душа оттого, что вынужден тратить большую часть времени на зарабатывание денег.
Однако при всей чужеродности, при всей тягостности для него производственных связей, Скрижаль видел и положительную сторону в своём новом качестве работающего человека. На свою скромную зарплату он мог не только содержать семью, не только дарить сыну и жене какие-то маленькие радости, но и покупать столь нужные ему книги.

Отношение римлян к подвластным народам было довольно гуманным. И всё же среди других зависимых от Рима стран Греция занимала особое место. Италийцы переняли древнюю греческую культуру почти во всех областях жизни, и они испытывали понятное почтение к эллинам. Греческие города около полутора веков находились под властью Македонии. Но в 197 году античной эры римский полководец Фламинин разбил македонскую армию и вскоре объявил греков свободными. А чтобы в добрых намерениях Рима никто не сомневался, все италийские легионы покинули Элладу.
Великие достижения греческого духа остались к тому времени уже далеко в прошлом. При этом вражда между разными партиями и союзами греческих государств нисколько не ослабела. Столкновения между эллинами доходили до сражений. Противоборствующие стороны то и дело обращались за помощью к римскому сенату. Причём греки нередко вели себя по отношению к своим покровителям вызывающе. К тому же они стали поддерживать враждебного Риму царя Македонии Персея. Гордые эллины, очевидно, считали, что им негоже принимать от италийцев свободу как великодушный дар. В Риме долго старались не обращать внимания на эти недружелюбные выпады, но терпению сената пришёл конец. В 168 году античной эры в битве при македонском городе Пидне римляне разгромили армию Персея. И римский сенат поставил все греческие государства в такое же зависимое от Рима положение, в котором находились другие покорённые народы.
Греки после этого не перестали враждовать между собой и по-прежнему высокомерно обращались с римлянами. В 146 году античной эры, когда Ахейский союз в нарушение установленных порядков объявил Спарте войну, римские послы попытались уладить дело миром. Но это лишь подняло греков на освободительную войну против владычества иноземцев. Восстание было подавлено. По указанию римского сената, вероятно для острастки, консул Луций Муммий буквально сровнял с землёй цветущий греческий город Коринф. Всё мужское население Коринфа он уничтожил, а женщин и детей продал в рабство. Усмирённая Греция была присоединена к покорённой Македонии и с этих пор находилась на положении римской провинции, лишённой всякой самостоятельности.

Рим стал влиятельнейшей мировой державой, но всё ещё мирился с существованием на противоположном африканском берегу Средиземного моря довольно сильного соперника. Карфаген после поражения в последней войне с Римом сумел быстро восстановить былое могущество и вновь процветал.
Престарелый политик Марк Катон склонил сенат к решению разрушить Карфаген. В своё время Марк Катон участвовал в разгроме карфагенян на их земле, а теперь, после визита в Африку в качестве главы римского посольства, он был поражён быстрым возрождением побеждённого врага. Рим спровоцировал карфагенян на военные действия против нумидийского царя, а затем воспользовался этим предлогом и объявил Карфагену войну.
Ради сохранения мира правящая в Карфагене партия тут же выказала готовность идти на любые уступки агрессору. Римский сенат уже отправил в Африку легионы с приказом об уничтожении Карфагена, но коварно пообещал столь сговорчивым противникам свободу и целостность их владений, если они выполнят определённые условия. Карфагенянам предложено было выдать в качестве заложников триста детей из самых знатных семей, а затем — подчиниться дальнейшим распоряжениям. Карфагеняне пошли на это, и отправили заложников в Рим. Далее сенат потребовал от них полностью сдать оружие. Они покорно исполнили и это условие.
Только теперь римский консул, который находился на африканской земле, объявил безоружному противнику истинную волю сената: населению Карфагена предписывалось покинуть город и поселиться не ближе, чем на расстоянии десяти миль от берега моря. Сам же Карфаген, где проживало более полумиллиона человек, подлежал разрушению.
Тут безграничному, казалось, терпению карфагенян пришёл конец. Они справились с отчаянием, стали ковать оружие и до прихода римских легионов успели укрепить городские стены. Лишь после трёхлетней осады и неоднократных попыток взять Карфаген штурмом, в 146 году античной эры римляне ворвались в город. Все его защитники, которые остались в живых, были проданы в рабство. Римский сенат приказал разрушить Карфаген до основания, и легионеры немало потрудились, чтобы в точности исполнить этот жестокий приказ. Народа карфагенян как такового больше не существовало, а к провинциям Рима добавилась ещё одна, названная Африкой.

Теперь, спустя шесть столетий после основания Рима, для Италии должна была, казалось, наступить если не эра благоденствия, то уж во всяком случае безоблачная пора. Римская республика покорила всех своих внешних врагов. В этих победных войнах были захвачены огромные богатства. Казна регулярно пополнялась доходами из провинций. Тем не менее к процветанию республики это не привело. Больше того, появились явные признаки разложения общества. В Риме обогащалась лишь небольшая часть граждан. Труд свободных людей вытеснялся дешёвым трудом рабов, что влекло за собой рост больших земельных владений и разорение крестьян. Римская республика пришла к социальному и политическому кризису.
В кровавый омут революции страну подтолкнули благие, казалось бы, намерения её сыновей. Народный трибун Тиберий Гракх задался целью облегчить участь своих обездоленных соотечественников. В 133 году античной эры он выступил с законопроектом о перераспределении земель. Плутарх в «Сравнительных жизнеописаниях» в повествовании о Тиберии Гракхе передаёт в частности обращённую к народу пламенную речь Тиберия о плачевном положении бедноты:

Инициатива Тиберия Гракха, которая призывала к пересмотру прав собственности, вызвала негодование большинства членов сената. Марк Октавий — коллега Тиберия по трибунату — не разделял предложенных Гракхом радикальных мер. Он воспользовался своим правом вето и не допустил вынесение проекта этих реформ на голосование народа.
Не добившись своего законными способами борьбы, Тиберий Гракх обратился к народному собранию с речью о том, что оно должно лишить полномочий одного из двух трибунов. Он настаивал на голосовании, в котором народ указал бы на того, кто из них двоих, он или Марк Октавий, должен покинуть свой пост. Октавий с этим предложением не соглашался. Тогда Тиберий вынес на голосование вопрос о лишении своего коллеги должности трибуна — и собрание римлян высказалось за уход Октавия. Наряду с использованием противозаконных методов политической борьбы Тиберий Гракх для достижения своих, продиктованных благими намерениями, целей прибегал к демагогическим приёмам. В обращении к римлянам он указывал, что народный трибун является лицом священным и неприкосновенным, поскольку защищает интересы народа, но если этот человек вредит народу, то он не трибун и должен быть смещён с поста.
Марк Октавий лишился должности. Новый аграрный закон был принят, и комиссия по перераспределению земель принялась за столь нелёгкую работу. Тиберий Гракх, вероятно, опасался суда за свои неправомерные действия. У недругов Тиберия и в самом деле было достаточно оснований, чтобы привлечь его к ответственности после окончания срока его полномочий. И реформатор попытался переступить через закон ещё раз: на очередных выборах он вопреки конституции вторично выставил свою кандидатуру на должность трибуна. Этот пост мог обеспечить ему неприкосновенность ещё на год. В день выборов на Форуме разгорелся спор, который закончился страшным кровопролитием. Разъярённые сенаторы зверски убили Тиберия и несколько сот его сторонников.

Тиберий Гракх поплатился за свои противозаконные поступки собственной жизнью, но поданный им пример фривольного обхождения с законом был после него не раз использован другими политическими авантюристами. Столь же неразборчивые в средствах для достижения своих целей, эти государственные мужи обращались за поддержкой напрямую к народу в обход положенному порядку рассмотрения дел сенатом. А нужные им голоса толпы такие народные вожди заполучали распределением дешёвого или даже бесплатного хлеба, устройствами массовых зрелищ и с помощью умелой демагогии.
В 123 году античной эры трибуном был избран младший брат Тиберия Гракха — Гай Гракх. Гай горел желанием продолжить реформы, начатые братом. Для того чтобы привлечь на свою сторону разные классы общества, он прибегал к популярным в народе мерам. Среди них было и удешевление хлеба, который распределялся между пролетариями, и основание заморских колоний, и уменьшение срока военной службы. Энергичный и талантливый человек, Гай решал множество государственных дел лично, без согласия сената, заручившись лишь поддержкой народного собрания. И если Тиберий Гракх только попытался занять должность трибуна вторично, то Гаю Гракху это уже удалось. Так верховная власть сосредоточилась в руках одного человека, который хотя и выводил страну из тяжёлого кризиса, но своими действиями попирал вековые республиканские порядки.
И всё же в борьбе против сената и аристократии Гай Гракх, так же как его брат, потерпел поражение. Той же раздачей хлеба и мерами, ещё более привлекательными для народа, чем методы Гая, сенат подорвал популярность трибуна у своих соотечественников. Разногласия по вопросу о восстановлении Карфагена и основании там римской колонии привели, помимо воли Гракха, к вооружённой стычке между его сторонниками и аристократами. Количество убитых в этой схватке и казнённых людей составило несколько тысяч человек. Знатному римлянину, который принёс в сенат отрубленную голову Гая, было заплачено золотом по её весу.

Скрижаль ничего не умел мастерить руками. Но теперь его служебные обязанности потребовали работы молотком, отвёрткой, разводным ключом и электродрелью.
Для библиотеки нужно было заказать книжные шкафы. Скрижаль выбрал по одному из каталогов приглянувшуюся ему модель, из недорогих, хотя и не самую дешёвую. Он заполнил соответствующий бланк на покупку и отдал заявку на утверждение своему начальнику Джиму. Через несколько дней Скрижаль заносил в библиотеку какие-то тяжеленные железяки, не имеющие ничего общего с выбранной им по каталогу моделью. Заказанные шкафы должны были к тому же доставить в собранном виде. Оказалось, никакой ошибки не произошло. Просто его начальник сделал свой выбор; он, очевидно, решил сэкономить на покупке. Когда Скрижаль поинтересовался у Джима, кто будет собирать и устанавливать шкафы, то получил недвусмысленный ответ: ему самому и следует этим заняться.
Скрижаль ползал с инструментами по полу библиотечной комнаты вокруг листового железа, разложенных деталей каркаса и грустно посмеивался над собой. Он крутил эти части то так, то этак и в недоумении заглядывал то в инструкцию, то в англо-русский словарь.

Начиная с реформ братьев Гракхов, Рим вступил в столетнюю полосу революций и гражданских войн. Времена трибуната Гракхов пополнили приёмы политического спора на Форуме такими средствами, как антиконституционные действия и смертельный удар дубиной по голове. Непримиримая борьба между радикально настроенной народной партией и партией сената, которая придерживалась консервативной политики, доходила до кровопролития. Эта борьба сопровождалась террором, конфискацией имущества у побеждённых и унесла тысячи и тысячи людских жизней.
Вести о раздорах в Римской республике придали уверенность и силу её внешним врагам и недоброжелателям. С севера в Италию вторглись кимбры и тевтоны. В разгар этого нашествия германских племён, в 104 году античной эры, на юге — в Сицилии — вспыхнуло восстание рабов. Оно вылилось в настоящую войну и было подавлено лишь спустя пять лет. Едва Рим сломил сопротивление рабов, как стали бороться за свои права те италийские народы, которые находились в союзе с Римом и были недовольны своим подчинённым положением. Нежелание сената и народного собрания распространить права римского гражданства на всех свободных италийцев опять привело к войне. Эта война опустошала Италию в течение трёх лет и унесла жизни около трёхсот тысяч человек.
Век революций и междоусобных войн полностью расшатал и разрушил некогда устойчивые республиканские институты Рима. Нарушение законности должностными лицами стало теперь на Форуме делом привычным. Если Тиберий Гракх за попытку остаться на посту трибуна на второй срок был убит, то спустя тридцать лет, в 104-100 годах античной эры, Гай Марий избирался консулом уже пять раз подряд. Прошло ещё полвека — и Цезарь получил власть, которая мало чем отличалась от царской. К этому времени в результате кровопролитных гражданских войн и жестоких расправ над неугодными людьми цвет римской нации был почти уничтожен. В чести оказались проходимцы, корыстолюбцы, преступники, льстецы, раболепствовавшие перед Цезарем. Честность, порядочность в глазах нового поколения римлян уже немного стоили. Судов больше не существовало. Свобода слова была подавлена, — людей одолевал страх оказаться в числе неугодных диктатору граждан и погибнуть от рук подосланных убийц. Цезарь потребовал, чтобы ему поклонялись, как божеству, — и он был объявлен богом. В его честь стали совершать священнодействия.
За неслыханную прежде в Риме узурпацию власти Цезарь поплатился жизнью. Однако история единоличного правления Римской державой только начиналась. После очередных массовых казней политических противников и кровопролитных гражданских войн, в борьбе за власть победил Август, ставший первым императором Рима. Новая империя попрала все законы Республики и по сути представляла собой монархию восточного типа. Столицу этого нового государства населял уже другой народ, унаследовавший от её древних свободолюбивых жителей имя римлян.

Талантливые, великие люди в Римской республике появились. Это произошло на закате её дней, в последнем веке античной эры. Древний Рим дал миру гениальных мастеров риторики и художественной литературы, замечательных историков и философов, людей высочайшей нравственности, необычайно сильных духом, жертвовавших всем, вплоть до самой жизни в борьбе за республиканские идеалы. Последние из выдающихся самоотверженных защитников Римской республики Марк Порций Катон и Марк Туллий Цицерон стали свидетелями её гибели.
После долгих веков невежества и ломки церковного самодержавия наиболее развитые умы Европы стали бороться за восстановление лучших традиций древнего греческо-римского мира. Главными из этого бесценного наследия человечеству были свобода высказывания мнений, уважение к правам отдельной личности, учреждение институтов власти на основах справедливости, верховенство законов и равенство перед законами всех граждан, от землепашца до консула.
Вклад древних италийцев в становление цивилизации землян Скрижаль назвал бы никак не меньшим, чем достижения культуры древних греков. По сути, римляне завершили начатую эллинами закладку фундамента, на котором стоит Западный мир.

Когда Скрижаль маялся с установкой очередного каркаса, из которого должен был получиться книжный шкаф, в дверях появился сослуживец, уже заходивший в библиотеку днём раньше. В тот раз Скрижаль довольно быстро нашёл для него нужную документацию. Теперь мужчине нужно было нечто такое, чего Скрижаль в своём библиотечном хозяйстве не встречал. Он попросил повторить сказанное, но опять услышал то же неизвестное ему слово. Он поднялся и стал пробегать глазами по корешкам разложенных кругом книг и папок в надежде вычитать в названиях нечто созвучное. Но мужчина сам увидел то, что хотел, поднял с пола и спросил, может ли взять на минутку.
Скрижалю в очередной раз хотелось провалиться от стыда. Оказалось, человеку нужен был всего-навсего молоток.

Круговорот революционных событий и низвержение государственного строя Рима привели к коренным изменениям и в стане почитаемых народом богов. Основы древней римской религии были подорваны двуличием и неверием высших жрецов, которые действовали в интересах самой сильной в данный момент политической партии. Дискредитации культа способствовали бессовестные подлоги священнослужителей в толковании знамений, якобы ниспосланных богами. Устои примитивной народной веры подтачивали также и занесённые в Рим, далеко не самые глубокие, проникнутые неверием и скептицизмом течения греческой философии.
Рим, покоривший Восток силой своего оружия и умелой дипломатией, терпел поражение на том невидимом — духовном — рубеже, соотношение сил на котором в конечном счёте и определяет дальнейший ход истории. В результате значительного охлаждения народа к национальному культу и постепенного увеличения населения Рима за счёт переселенцев с Востока италийским богам пришлось потесниться и принять в свои ряды чужестранцев. Из Фригии в Рим был привнесён культ Кибелы — Великой Матери Богов; из Греции — чествование Вакха, бога виноградарства и виноделия; из Египта — служение Исиде, богине плодородия и материнства; из Ирана — почитание бога Митры, который воплощал в себе идею согласия и договора. Эти восточные божества стали самыми популярными у италийцев. Служение им, в отличие от холодных официальных церемоний в честь римских богов, привлекало смятенные души тем, что сопровождалось мистериями, облекалось в тайну, искало общения с потусторонним миром.
Власти Рима вполне осознавали, что нации грозит опасность, и они пытались противостоять вторжению восточных культов. Борьба со сторонниками чужеземных религий доходила даже до физической расправы над ними, как случилось это с почитателями Вакха. В 186 году античной эры о пьяном кураже и распутстве на вакханалиях, которые устраивались по ночам и часто приводили к преступлениям, стало известно сенату. Более семи тысяч участников этих оргий попали в тюрьму. Из них сотни человек были приговорены к смерти. Спустя ещё четверть века из Рима изгнали греческих ораторов и философов. А в 139 году античной эры по указу претора, который ведал делами иностранцев, территорию Италии вынуждены были покинуть халдеи — за то, что пристрастили италийцев к занятиям астрологией, а также иудеи за привлечение римлян к иудаизму. Тем не менее столь широко раздвинувшая свои границы и сферу влияния держава не могла оградить своих граждан от заимствования верований Востока. Поначалу гонимые, чужеземные культы помалу обретали в Риме право на существование и затем становились общепризнанными.
С падением республиканского строя революционные преобразования стали происходить и в италийском пантеоне. Официальное служение верховному римскому богу Юпитеру было оттеснено чествованием Гения императора. В первые века империи это религиозное нововведение представляло собой главный государственный культ Рима. По сути, богопочитание императора явилось результатом влияния того же Востока, где цари и фараоны считались персонами, приближёнными к богам. Римский сенат признал Цезаря божеством спустя два года после его убийства, и культ Цезаря быстро распространился по всей империи. Гению Августа божественные почести стали воздавать ещё при жизни императора. Однако и это религиозно-политическое нововведение Рима, облечённое в восточные ризы, не устояло перед мирной экспансией молодой религии Востока, которая вышла из Иудеи. На протяжении нескольких веков христианство так или иначе вбирало в себя элементы большинства известных в Средиземноморье римских и прочих культов и в конце концов поглотило их.
Скрижаль теперь ясно осознал, что в духовном противостоянии Западного и Восточного миров победил Восток.

Задумавшись над причинами духовной победы Востока над Западом, Скрижаль обратил внимание на огромную диспропорцию в распределении сил между этими двумя цивилизациями, которая сложилась к началу христианской эры. Насколько Рим превосходил восточные страны действенностью своих государственных учреждений и военной мощью, настолько тот же Рим на духовном рубеже противостояния двух миров оказался практически беззащитен.
«А что, собственно, могла противопоставить Западная цивилизация учениям Востока, и в частности христианству?» — спросил себя Скрижаль. Отвечая себе, он назвал довольно примитивные народные верования италийцев и греков, а также культ римских императоров. Помимо этих шатких укреплений Запада в сфере духа, он мог назвать философские доктрины, которые существовали в античности. С историей философии Скрижаль знаком был пока лишь в общих чертах, и о степени распространения философских взглядов в первых веках христианской эры судить ещё не мог. Он знал только, что в те времена было популярно учение киников, которое представляло собой своего рода религиозно-философскую доктрину, а позже, начиная с IV века, получил распространение неоплатонизм. Образ жизни и убеждения киников находили приверженцев среди бедноты, а философское учение неоплатоников привлекало к себе людей с достаточно высоким уровнем духовного развития. Некоторые философы и образованные люди придерживались материалистических воззрений. Самым талантливым выразителем убеждений материалистов был Лукреций Кар, живший в первой половине I века античной эры. В поэме «О природе вещей» он утверждал, что всё состоит из атомов и что весь мир составлен из атомов и пустоты. Представления обывателей о богах не имеют ничего общего с действительностью, а религии служат лишь источником для злодеяний, считал Лукреций. Между тем он нисколько не сомневался в существовании богов. Их природа настолько тонка, что органами чувств её не уловить, а постичь можно лишь разумом, писал он в поэме. О широкой пропаганде учения Лукреция не могло быть и речи, — оно шло вразрез с официальной религиозной политикой Рима и к тому же не имело шансов на сочувствие у народов империи.
Очевидным для Скрижаля было пока лишь то, что духовных сил Запада оказалось недостаточно для противостояния религиозной экспансии Востока. Ко времени распространения христианства древнегреческие боги находились на грани вымирания, древний культ Рима успел себя опорочить, а его перерождение в культ здравствующих императоров не выглядел убедительным даже для людей с ограниченным кругозором. Человек, который обладал верховной властью почти над всем миром, ещё мог представляться толпе в божественном ореоле. Но когда император умирал и ему на смену приходил другой правитель, божественность былого кумира неизбежно тускнела, и меркла тем больше, чем дальше в прошлое уходило его время. Сколь-нибудь мыслящий человек безусловно понимал, что то же самое произойдёт и с новым императором.
При отсутствии характерной для Запада веры, которая отличалась бы нравственностью и духовной силой, победа одной из проникших сюда религий Востока была, видимо, неизбежной. И победу одержала религия иудео-христиан. В нравственном отношении эта молодая вера стояла значительно выше не только римского культа, но и других восточных религий. И всё же за изучением истории Рима Скрижаль столкнулся с образом мыслей, который значительно превосходил доктрины иудаизма и христианства по своей нравственной силе. К тому же это мировоззрение как нельзя лучше согласовывалось с трезвостью ума и практицизмом римлян.

Наиболее естественной для Западной цивилизации верой, отвечающей её собственному духу, была бы, как понимал теперь Скрижаль, философская вера. Самыми яркими её представителями в эпоху Римской империи являлись Сенека, Эпиктет и Марк Аврелий. Традиция причисляет их к стоикам. Так называли последователей одной из древнегреческих философских школ, основателем которой был Зенон из Критиона. Миропонимание этих мудрых римлян отталкивалось от доводов разума, от самостоятельного, основанного на личном опыте, познания действительности. Однако число таких самостоятельно мыслящих людей и, главное, их влияние на соотечественников было невелико, и потому философия стоиков при всём её практическом, деятельном характере не смогла стать той духовной плотиной, которая защитила бы довольно трезвый Западный мир от мистицизма Востока. Для широкого распространения взглядов стоиков требовалось время — столетия свободного интеллектуального развития греческо-римского мира. Но естественное духовное становление народов Средиземноморья было подавлено навязанным им единоверием.
Трезвые, практичные римляне столь же мало отличались склонностью к отвлечённым рассуждениям, сколь мало они верили в чудеса. И всё же вера в Спасителя, который своей смертью искупил грехи человечества, оказалась для неискушённых душ доступнее. К тому же первые христиане активно, до самопожертвования, занимались миссионерством и пропагандой своей веры, тогда как философские взгляды стоиков оставались известными лишь в относительно узком кругу образованных людей. Собственно, эти воззрения в каком-то смысле и подразумевали отмежевание от народных масс с их низменными пристрастиями. Сенека, ровесник Иисуса, в «Нравственных письмах к Луцилию» заметил: «8.3 Я указываю другим тот правильный путь, который сам нашёл так поздно, устав от блужданий. Я кричу: "Избегайте всего, что любит толпа, что подбросил вам случай!"».

Луций Анней Сенека получил в Риме основательное философское образование. Он занимал высокую государственную должность и являлся членом сената. Сенека хорошо владел ораторским искусством и обладал немалым литературным даром. С 49 по 54 год он был воспитателем юного Нерона, а затем, когда молодой Нерон стал императором, пять лет руководил внешней и внутренней политикой Римской империи. Обладая колоссальным состоянием, Сенека вёл довольно аскетический образ жизни. В 62 году он попросил у Нерона отставки, но император не позволил ему уйти. Тем не менее Сенека под предлогом плохого состояния здоровья сумел отстраниться от дел и последние два года жизни провёл в уединении, вдали от двора. В это время он и написал письма к Луцилию. В 65 году Нерон заподозрил его в заговоре и послал к нему трибуна с приказом умереть. Сенека выслушал волю императора спокойно. Он попрощался с близкими и вскрыл себе вены.
Рассуждая в «Нравственных письмах к Луцилию» о различной природе души и тела, Сенека подчёркивает главенство духа. «65.22 Эта плоть никогда не принудит меня страшиться, не принудит к притворству, недостойному хорошего человека, или ко лжи, чтобы уважить это жалкое тело», — пишет он. Тело пребывает здоровым лишь временно, а душа умудрённого человека излечивается раз и навсегда, замечает Сенека. Для души, так же как для бога, нет предела, и жизнь со смертью тела тоже не заканчивается, уверяет он Луцилия. Говоря о свойстве души длиться за пределами времени, Сенека не тешит друга надеждами на блаженство в ином мире, а настоятельно советует ему научиться радоваться в этой, земной, жизни; он убеждает Луцилия в том, что опасаться бед и бояться смерти — нелепо: «30.10 Кто не хочет умирать, тот не хотел жить. Ведь жизнь дана нам под условием смерти; к этому концу ведёт наш путь»; «96.1-2 ...У человека нет никаких несчастий, если только есть нечто в мире, что он сам считает несчастьем... А всё то, от чего мы стонем и чему ужасаемся, — лишь налог на жизнь».
В своих письмах Сенека ведёт речь о том образе жизни, который приносит человеку непоколебимое счастье и душевный покой. Такое божественное состояние души, утверждает он, достигается усилиями собственного разума. Именно познание мира дарит пытливым натурам истинную свободу, безмятежность и умение радоваться жизни.
В миропонимании римских стоиков, и в частности в воззрениях Сенеки, Скрижаль видел яркое отражение характерного для Запада рационализма, тогда как доктрина христианства была для него образцом присущей Востоку склонности к мистике. В то время как на Западе главным аргументом для убеждения аудитории служили веские доводы разума, на Востоке для того же требовались чудеса или по крайней мере чьё-то авторитетное мнение. Так, Иисус в Нагорной проповеди опирается на авторитет Моисеева закона и на своё исключительное право человека, который, по его словам, познал Бога как никто другой. Скрижаль обратил внимание и на то, что эту речь на одной из гор Галилеи Иисус произнёс в повелительном тоне. Сенека же не навязывает свои взгляды. Он не спеша, обстоятельно рассматривает разные аспекты человеческой жизни и стремится обосновать свои выводы. «Нравственные письма к Луцилию» — это его частная переписка с другом, хотя Сенека, видимо, надеялся, что когда-нибудь письма прочтут и другие люди.

В высказываниях Сенеки о боге и о задатках отдельной личности Скрижаль усматривал гораздо больше веры в возможности каждого человека, чем в переданных евангелистами словах Иисуса. Под понятие «бог» у Сенеки подпадает и всё то, что окружает людей, и сами люди, и первопричина мира, которую он называет также деятельным разумом. Бог в суждениях Сенеки — это единая обладающая разумом реальность, это скорее бог со строчной буквы, потому что в нём отсутствует личное начало. Для того чтобы приблизиться к богу, незачем идти в храм, пишет Сенека; и молиться тоже нет никакой нужды: «31.9 Путешествие, для которого снарядила тебя природа, безопасное и приятное. Она дала тебе такие способности, чтобы ты, если не пренебрежёшь ими, смог стать наравне с богом»; «41.1 ...Глупо молить о том, чего можешь добиться сам. Незачем ни простирать руки к небесам, ни умолять прислужника в храме, чтобы допустил тебя к уху идола, как будто таким образом наши молитвы могут быть лучше услышаны. Ведь бог около тебя, с тобой, в тебе».
Именно такое безусловное уважение к достоинству каждого человека и отличало в конце античной эры демократичный по духу Запад от деспотичного Востока с его строгой иерархией в отношениях между людьми. Современник Сенеки Иисус — истый сын Востока — внушал иудеям мысль об исключительном характере своих личных отношений с Богом и фактически провозгласил себя духовно возвышающимся над всеми потомками Израиля; больше того — над всем человечеством. Сенека же указывал на достижимость самого высокого удела для каждой живой не обременённой пороками души: «92.30 Какие у тебя причины не верить, что божественное присуще тому, кто сам есть частица бога? Всё существующее едино, оно и есть бог, мы же — члены его семьи и его партнёры. Наша душа способна сообщаться с ним, если её не пригнетают пороки».
Мировоззрение этого мудрого римлянина было значительно шире взглядов его обожествлённого ровесника — христианского законоучителя, как видел Скрижаль. Луцилию, который пытался развеять свою тоску странствиями по миру, Сенека советует менять не местопребывание тела, а собственную душу; тот, кто узрел в себе бога и очистился нравственно, понимает, что противопоставление понятий «близкое» и «дальнее», «родное» и «чужое» является по сути заблуждением: «28.4 Важно кто ты, а не не где ты. Поэтому мы не должны привязываться к одному месту. Живи с убеждением: "Я рождён не для одного уголка, — весь мир мне отчизна"».

Люди с философской верой не являлись представителями исключительно аристократии Рима. Эпиктет, один из самых известных стоиков, был рабом. Его собственное имя осталось неизвестным. «Эпиктет» — прозвище, которое означает «приобретённый», — прозвище раба.
Эпиктет родился около 50-го года по христианскому летосчислению. Получив свободу, он стал преподавать в Риме философию. В 93 или 94 году он был выслан из города по эдикту императора Домициана, который запретил существование в Риме философских школ. Эпиктет поселился вдали от мирской суеты в одном из провинциальных городков Северной Греции — в Никополе. Здесь он открыл свою школу. В отличие от Сенеки, Эпиктет не оставил письменного изложения своих взглядов. О сохранении для потомков содержания его устных бесед позаботился его ученик, известный историк Флавий Арриан.
От Сенеки Эпиктета отличало и то, что он жил в крайней бедности, и то, что его убеждения и образ жизни находились в полном согласии. Сенека честно признавал, что только старается следовать за идеалом, который провозглашает. Эпиктет же, насколько мог судить Скрижаль, действительно достиг состояния умиротворения и покоя, которое можно назвать непоколебимым. Причём путь Эпиктета к этому высокому просветлению души не был каким-то особенным. Он тоже осознал, что всё необходимое для счастья есть у каждого человека. Поясняя ученикам, на чём основана его убеждённость, он представил, какими словами мог бы обратиться к нему сам верховный бог, Зевс:

Своим учением Эпиктет стремился помочь людям стать счастливыми. Говоря о том, что счастье можно найти только внутри себя, он открывал слушателям, каким образом достичь такого блаженного состояния: нужно идти за богом, то есть необходимо желать того, что хочет бог. А узнать эти желания не так уж и сложно: они начертаны в душе каждого человека; их только надлежит осмыслить и следовать им. Этим и достигается состояние счастья. Всякое же отступление от божественной воли неизбежно влечёт наказание.
На страдания, удары судьбы и на смерть Эпиктет смотрит так же философски отстранённо, как Сенека, и его доводы столь же убедительны:

Добросердечные отношения ко всем людям естественны для духовно зрелого человека, учил Эпиктет. Коль ты бранишь кого-то или враждуешь с кем-нибудь, ты забываешь, что все люди — твои братья, говорил он. Богосыновство для Эпиктета — не сверхъестественное явление; убеждённый, что в таком высоком родстве состоит каждый человек, он призывал слушателей быть достойными этого родства.
Эпиктет, как видел Скрижаль, талантливо передал своими словами то, что так или иначе высказали другие мудрые люди до него. Но тот факт, что он нашёл те же — видимо, вечные — истины в собственной душе и жил в согласии с этими истинами, делает его рассуждения очень весомыми и убедительными. Откровенные, идущие от чистого сердца слова не могут быть вторичными, понимал Скрижаль, потому что каждая личность уникальна.

Если бы Скрижаль ограничился рассмотрением только философской стороны убеждений римских стоиков, то дневниковые записи Марка Аврелия, известные под названием «Размышления», или «Наедине с собой», вряд ли что добавили бы к этим взглядам. Однако и здесь была неповторимая индивидуальность и судьба. Размышления Марка Аврелия свидетельствовали о глубоко личностном характере веры этого благородного мужа.
В отличие от Эпиктета, который вышел на путь богопознания из рабства, Марк Аврелий в начале жизненного пути находился на вершине социальной лестницы Римской империи: он вырос в богатой знатной семье и стал римским императором.
Марк Аврелий Антонин родился в 121 году христианской эры и получил глубокое разностороннее образование. В возрасте сорока лет он наследовал римский престол и занимал его в течение двух десятилетий, до самой смерти. Чьё положение — раба или императора — было более неподходящим для уединённых размышлений — Скрижаль мог только догадываться. Поскольку Эпиктет получил свободу ещё в молодости, а Марк Аврелий нёс свою тяжёлую ношу до последнего часа, Скрижаль склонялся к мысли, что императору приходилось философствовать в более тяжёлых условиях.
Марк Аврелий был не из тех правителей, которые пускают государственные дела на самотёк или доверяют бразды правления подчинённым. Он нёс на собственных плечах ответственность за судьбу империи, за благополучие её подданных — и римлян, и жителей самых дальних провинций. Он ведал административными делами и судопроизводством, проводил реформы государственных институтов и стремился улучшить нравы людей; он занимался благотворительностью и был доступен многим для общения. При этом ему постоянно выпадали непредвиденные хлопоты. На Рим обрушивались бедствия: наводнение, землетрясение, чума, голод. Положение в империи обострялось восстаниями в провинциях — в Британии, Сирии, Египте. Главное же, все эти двадцать лет Римскую державу сотрясали войны. В течение всего правления Марку Аврелию приходилось защищать целостность её границ, сначала — от вторжения парфян, затем — от различных племён, которые вторгались и на территорию Северной Италии, и в придунайские области, и на берега Рейна. Во многих походах император находился во главе своего войска. Он не роптал на судьбу ни за выпавшие ему испытания, ни за тот малый досуг, который оставался у него для размышлений.
Свои короткие записи Аврелий делал в походной палатке — на привалах и в перерывах между сражениями. В этих заметках он часто ведёт речь в повелительном наклонении, но наставляет не других, а самого себя. Из «Размышлений» следует, что любое насилие противоречило его принципам; военные действия он ставил в один ряд с разбоем.
Скрижаль задумался над тем, жил ли этот человек в согласии со своими идеалами, ведь ему всё время приходилось воевать — делать то, к чему принуждали обстоятельства. Но Скрижаль быстро понял, что оснований усомниться в целостности натуры Марка Аврелия нет. Собственно, в правила этого государственного мужа и входило не уклоняться от происходящего, а стремиться упорядочить события, решить любые конфликты в духе законности и гуманности. «2.5 Постоянно думай как подобает римлянину и мужу, чтобы делать надлежащее тебе безупречно, с ненарочитым достоинством, с любовью, независимо и справедливо, отбросив от себя все другие мысли», — внушает он себе. Главную цель своей жизни Аврелий видел в том, чтобы следовать истине и при этом всегда оставаться благожелательным ко всем и каждому, не исключая и порочных людей. «11.8 Ветка, отрубленная от соседней ветки, тем самым неизбежно отрублена и от всего дерева, — замечает он. — Точно так и человек, отторженный от другого человека, отпал уже от всего общества».
Марк Аврелий рассматривал служение интересам жителей Римской империи в качестве первого, ближайшего круга своих обязанностей. Однако его мировоззрение было гораздо шире. «6.44 Для меня, как Антонина, — пишет он, — моим городом и отечеством является Рим, но как для человека — мир. И лишь то, что полезно этим двум городам, благо для меня». Но даже вся видимая реальность не была для Марка Аврелия тем последним кругом, который ограничивал приложение его ума и сердца. Он ясно осознавал свою связь с той незримой, но всеохватной силой, которую люди называют богом:

Предназначение человека — быть сподвижником этой главной движущей миром силы; и значит, вместо недовольства, вместо того чтобы сетовать на несчастья и потери, необходимо согласовывать свои мысли со всеобъемлющим разумом, считал Марк Аврелий. А в поисках разумного начала мира далеко ходить не нужно:

Ни тяжёлые жизненные обстоятельства, ни малость занимаемого в обществе положения, ни благополучие, ни влечение тела не являются сколь-нибудь серьёзными препятствиями для того, чтобы помешать человеку выполнить свою миссию сподвижника бога, уверен Марк Аврелий. «7.67 Ведь вполне возможно стать богоподобным человеком, оставаясь никому не известным, — говорит он. — Всегда помни об этом, а также о том, что для счастливой жизни нужно очень мало».

Скрижаль отдавал себе отчёт в том, что его знания истории человечества и мировых религий были ещё не столь глубоки, чтобы обобщать известные ему факты и судить о нюансах духовной борьбы древних культур Востока и Запада. Однако ему начинало казаться, что он прозрел всю трагичность случившегося с цивилизацией римлян и греков в первые века христианской эры. Естественный духовный рост этих народов был нарушен тем, что Запад принял веру Востока.
Те мудрые люди, чьи взгляды наиболее ярко выразили характерные черты представителей Западного мира, значительно опередили свой век. Ко времени появления христианских миссионеров с их посулами вечного блаженства народы Средиземноморья ещё не успели окрепнуть духовно — не успели утвердиться в тех воззрениях, которые отвечали их природным задаткам. И Запад свернул со своего пути, — прислушался не к своим умнейшим сынам, а к тем сладкоголосым проповедникам, которые приходили с Востока. Принятием христианства Западная цивилизация в значительной мере изменила себе. Крещение для римлян и всех наследников древнегреческой культуры означало ломку их убеждений, для кого — добровольную, для кого — принудительную: указы императора Феодосия обязывали к этому всех и каждого.
Утверждение христианства в качестве государственной религии Римской империи явилось не только победой одного из восточных культов над древними верованиями греков и римлян, но и победой массового богопочитания над пробуждавшейся личной верой. Собственно, борьба церкви с убеждениями самостоятельно мыслящих личностей продолжалась недолго из-за существенной разницы в силах. Вера просвещённых людей, идущая от разума, отталкивающаяся от собственного жизненного опыта и богатого интеллектуального наследия античных философов, была ещё относительно новым явлением, тогда как история массовых религий, опыт которых усвоило христианство, насчитывала ко времени жизни Иисуса и Сенеки уже несколько тысячелетий.
И всё же эта попытка Западного мира изменить себе, своим идеалам, в конечном счёте не удалась, как видел Скрижаль. Подавить естественные, наиболее сильные свои черты, народы Европы так и не сумели. Мировоззрение западного человека, которое отличала убеждённость в праве каждого на собственное мнение и уважение к самостоятельному выбору каждого может быть и пыталось приспособиться к авторитарности церкви в вопросах веры, но не так и не подчинилось этому диктату. Хотя Западный мир принял и зазубрил христианскую догму, согласиться со многими её положениями по существу не смог. Строгие рамки церковного миропонимания оказались для интеллектуалов тесными. И спустя тысячелетие после крещения греков и римлян, когда церковь почти сумела подавить инакомыслие, в Европе начался обратный процесс. Это духовное возрождение представлялось Скрижалю медленным возвращением Запада к себе, к своим истокам, к своим исконным духовным ценностям.

Истёк второй месяц работы Скрижаля по его трёхмесячному контракту. За это время он собрал и установил в отведённом под библиотеку помещении книжные шкафы, классифицировал всё вверенное ему библиотечное хозяйство, присвоил инвентарный номер каждой единице хранения и расставил все тома по полкам согласно своей классификации. Кроме того, он спроектировал на бумаге автоматизированную библиотечную систему. Её создание начальник Скрижаля поручил одному из программистов. Случилось так, что тот парень вскоре уволился. Но за время общения с ним Скрижаль успел кое-что понять. Он увидел, что того сложного, до головной боли, кодирования, которым он когда-то занимался в России, новые средства разработки программного обеспечения уже не требовали. Труд разработчиков значительно упростился. Для создания библиотечной системы нужно было просто знать возможности используемого программного продукта и конечно, слегка соображать.
В разговоре с Джимом Скрижаль заикнулся, что мог бы завершить программирование сам. Джим за это ухватился и заметил, что для Скрижаля, возможно, найдётся работа в компании и после запуска библиотечной системы.