Книжно-Газетный Киоск


Заратустра. — Пророк и реформатор древнеиранской религии. Время жизни Заратустры точно неизвестно и датируется приблизительно XII—XIII веком античной эры. Он родился в Мидии — в западной части Ирана — и здесь же проповедовал. Его вероучение получило название зороастризма.
В середине VI века античной эры Мидию завоевали персы. Они усвоили культуру побеждённых мидийцев, приняли их религию и оставались приверженцами зороастризма в течение тысячи лет. Лишь под неудержимым натиском молодой и наступательной веры мусульман персы обратились в ислам. Почитателей зороастризма осталось не так уж много. В конце XX века их насчитывалось в мире около 150 000 человек. Большинство зороастрийцев живёт в Индии и в Иране.



*

Надежды Скрижаля найти какие-то факты из биографии Заратустры не оправдались: исторические сведения о жизни этого человека оказались очень скудны. Самым достоверным источником сообщений о нём служат Гаты — гимны, автором которых считается сам Заратустра. Эти гимны в качестве отдельных глав включены в «Ясну» — одну из частей Авесты. Сама же Авеста является священным писанием персов. Она стала складываться задолго до рождения основателя зороастризма и дописывалась после его смерти. Из двадцати одной книги Авесты уцелели только некоторые части. Гаты относятся к числу самых древних из сохранившихся её фрагментов.
Скрижаль потратил немало времени, чтобы отыскать тексты Авесты, но был вознаграждён за свои поиски сполна. Прочитанное буквально потрясло его. Гаты оказались интимным — вдохновенным и страстным — разговором человека с Богом и самим собой. Этот разговор отразил искания истины и отчаянную борьбу автора за торжество добра в той жестокой действительности, которая его окружала. Даже спустя три тысячи лет голос Заратустры не потерял свою силу. Этот живой голос проник в самое сердце Скрижаля и уже звучал там не умолкая.



*

Из Авесты следует, что Заратустра происходил из богатой и знатной семьи. Скорее всего, он принадлежал к жреческому сословию, а быть может, даже к царскому роду. Во всяком случае, первых своих приверженцев Заратустра нашёл в кругу людей, которые стояли у власти.
Новое учение посягало на верховенство древнего культа. И Заратустра сполна испытал на себе гнев со стороны жрецов и той части правящего клана, которая примыкала к жречеству. Несмотря на гонения, силы приверженцев Заратустры достаточно окрепли, и они решили бороться за право свободно следовать своим религиозным убеждениям. В конце концов сторонники Заратустры взяли верх, и эту новую веру принял сам царь.
В сохранившихся частях Авесты о смерти Заратустры ничего не сказано. Согласно преданию, он был убит одним из его врагов.



*

Супруга Скрижаля уже в течение нескольких месяцев подрабатывала в продуктовом магазине — стояла за прилавком и отпускала товар. Теперь, когда он получил постоянную работу, они втроём вполне могли прожить только на его зарплату, а жена Скрижаля могла пойти учиться. И она поступила на курсы программирования.



*

Заратустра выступил реформатором не только древнего культа. Он заговорил о наведении порядка в стране, основанного на принципах справедливости. В мире, который его окружал, единственным действующим правом было право силы. Разбойники угоняли скот и опустошали мирные хозяйства. Такие набеги разоряли честных тружеников. Тяготы открытого бандитизма усиливал гнёт правителей и жрецов. «29.1 Вражда и ярость, насилие и грабежи повсюду», — сокрушалея Заратустра. Он призывал покончить с беззаконием: «48.7 Остановите насилие! Выступите против жестокости!». Эти звучащие в «Ясне» требования не были абстрактными воззваниями. Заратустра прямо указал на виновников страданий своего народа — на тех людей, которые в силу занимаемого ими положения обязаны были изменить печальную действительность к лучшему: «46.11 Жрецы и правители творят произвол, чтоб уничтожить жизнь».



*

Уцелевшие главы Авесты сохранили свидетельства о том, что представляла собой древнемидийская религия до реформ Заратустры. То был обставленный ритуалами культ природы. Божественными, священными для древних иранцев стихиями являлись вода и огонь. В Авесте упоминаются поклонения звёздам, луне, солнцу, различным духам. Суть этого служения составляли магические обряды и жертвоприношения. В угоду богам — дэвам — закалывали животных и пили хаому — наркотический напиток, которому приписывали способность дарить бессмертие.
Заратустра клеймил это многобожие с его жестокими кровопролитными ритуалами и полным безразличием к творящемуся в мире беззаконию: «44.20 Принесла ли что-либо хорошее власть дэвов? Я спрашиваю тех, кто видел, как жрецы уничтожают ради дэвов скот и как правители приходят к власти с помощью насилия». Он стремился открыть соотечественникам глаза, побуждал их сделать жизнь более достойной наяву, а не в забытьи от хаомы: «48.10 Когда, о Мазда, добрые люди услышат призыв и поумнеют? Когда они покончат с этой мерзостью, с помощью которой жрецы подло обманывают, а властелины совершают грабежи?»
То, что Заратустра предлагал взамен поклонения племенным божкам и многочисленным добрым духам — ахурам, влекло за собой коренное изменение шкалы ценностей в жизни мидийцев.



*

Прежде всего, Заратустра осознал и провозгласил, что в мире существует только одно высшее положительное начало, которое стоит абсолютно над всеми людьми. В своих поэтических гимнах он называет его или просто Ахура — «Бог», или Мазда — «Мудрый», или Ахура Мазда. В то время как в древнем культе мидийцев мир богов и мир людей разделяла непреодолимая пропасть, Заратустра заговорил об отношениях родства, отцовства, Ахуры по отношению к людям и ко всему живому. Вместо внешнего, обрядового, богопочитания он выдвинул требования этического служения. Дурману хаомы Заратустра противопоставил размышление как верный путь, ведущий к Богу. Именно этим путём он пришёл к своим убеждениям: «31.8Я постиг Тебя, о Мазда; я понял, что Тыпервый и последний, что Тыотец благомыслия, творец истины и верховный судья наших поступков».



*

Духовное восхождение Заратустры началось с попыток ответить на простые вопросы, которыми, как помнил Скрижаль, когда-то задался и он сам.
«43.7 Я осознал Тебя как верховное провидение, Мазда, когда благая мысль пришла и спросила меня: "Кто ты? Чей ты?"», — исповедуется Заратустра. То были первые из бесконечного ряда вопросов, ведущих к вере: откуда произошли Солнце и звёзды? Откуда в мироздании такая гармония? С какой целью и для кого создан столь замечательный мир? Заратустра хочет знать всё, и он обращается к Богу:

44.8-17 Как моей душе достичь высшей степени блага?..
Как мне постигнуть суть веры?..
Какая вера лучшая для всех живущих?..
Как мне узнать, добродетельный или порочный человек,
                                     с которым я вступаю в разговор?..
Как можно обезвредить зло руками добродетельных?..
Кто защитит весь мир благодаря Твоему учению?..
Как мне в стремлении к Тебе достичь Тебя?
Как сделать так, чтоб голос мой услышали другие?

Вопросы, которые волнуют пытливого Заратустру и которые он задаёт себе и Богу, то уводят его в запредельный мир, где он ищет путь к вечной жизни, то возвращают его на землю, где своего взыскуют интересы частного собственника. «44.18 Заслужу ли я Твоё вознаграждение будучи праведным? Получу ли свою плату: десять кобылиц, жеребца и верблюда, которые были обещаны мне?» — обращается к Ахуре Заратустра. Видимо, озабоченный неуплатой причитавшегося ему долга, он в следующем стихе, не называя имён, спрашивает Бога, как наказан будет этот обманщик: «44.19 Скажи мне, Ахура, какое наказание понесёт человек, не отдающий платы тому, кто заслужил её?». Но мысль, которая приземлила Заратустру, уходит. Он забывает о невозвращённых ему кобылицах и опять задумывается о вечном.



*

Размышляя над присущими миру законами и продолжая задавать вопросы Богу, Заратустра постепенно сам отвечает на многие из них. Он приходит к выводу о существовании в мире двух противоположных духовных начал — доброго и злого. Он прозревает, что только приверженность к доброму началу ведёт к продлению жизни за чертой смерти: «зз.з Тот, кто благожелателен к праведным людям, будь он знатный, или земледелец, или скотовод, и тот, кто усердно трудится, делая мир процветающим, придёт к единению с истиной в мире благомыслия».
Заратустра не только избрал для себя активное служение истине. Своё призвание он увидел в том, чтобы помочь сделать правильный выбор другим. Он ещё не представлял, каким образом исполнить свою миссию. Путь его духовного становления, как понимал Скрижаль, прошёл через полосу сомнений. «34.6 Если Ты, о Мазда, действительно истина и благомыслие,испытывает Бога Заратустра,тогда дай мне какой-нибудь знак, пусть даже крутым поворотом земной жизни моей, чтобы я мог предстать перед Тобой с радостью, в благоговении и с восхвалением Тебя».
В деле осуществления замыслов Заратустра во многом полагается на участие Мазды. Его просьбы к Богу столь же искренни и столь же многочисленны, как его вопросы. Он обращается к Ахуре за благословением, поддержкой, советом; он просит силы, решительности, глубокой проницательности для своего ума. В поисках истины Заратустра призывает на помощь вдохновение. Он просит, чтобы его голос услышали все люди и чтобы они поверили ему. Он ждёт от Мазды откровения о происходящем с человеком после смерти и просит благоденствия и бессмертия в занебесной обители для всех праведников.
Скрижаль не мог знать, сбылись ли надежды Заратустры на вечное блаженное существование после смерти, но из Гат следовало, что ему досталось практически всё, о чём он просил Бога относительно своей земной жизни. У пророка мидийцев хватило и решительности, и сил вступить в борьбу с жестокими и корыстолюбивыми властелинами и жрецами. Соотечественники Заратустры, пусть не сразу, но вняли его увещеваниям и приняли положения новой веры. Высокий исповедальный слог Гат с очевидностью свидетельствовал, что к автору нисходило высокое поэтическое вдохновение. К высказанным им философским взглядам лучшие умы человечества пришли спустя лишь века после него. Заратустру услышали и в ближних, и в самых дальних странах. И не только услышали. Его идеи в той или иной степени были восприняты персами, иудеями и греками. Тем самым убеждения Заратустры оказали влияние на весь Древний мир, который заложил фундамент культуры всего человечества.



*

После того как библиотечная система Скрижаля стала работать, текущих дел по выдаче и приёму документации у него было не так уж много. Помимо выполнения библиотечных обязанностей, он принимал участие в одном из проектов компании. Эта новая работа лишь отдалённо походила на программирование: он составлял таблицы, в которых определённым образом кодировал правила, существующие в телефонной индустрии. И хотя его мозги за день бывали изрядно выжаты, в семь часов вечера он мог уже сесть дома за письменный стол и заняться своими делами.
Так после полутора лет жизни на американской земле Скрижаль обрёл то временное пространство, в пределах которого мог чувствовать себя свободным человеком и при этом не испытывать угрызений совести из-за того, что находится на содержании общества. В этом личном пространстве он проживал два выходных дня в неделю и вечерние часы по будням. Продав за деньги часть своего времени и сил, он обрёл также уверенность, что сможет содержать семью. Кроме того, у него появилась возможность дать сыну хорошее образование. Радовало Скрижаля и то, что он покупал необходимые книги уже без ущерба для семейного бюджета.



*

После долгих размышлений над феноменом жизни Заратустре открылись многие из тех закономерностей, которые лежат в основе мироздания. Ему стало ясно и то, как приступить к исполнению главного дела своей жизни. Он ещё продолжал обращаться к Мазде с вопросами и просьбами, но вопросы звучали всё больше риторически, а просьбы уже несли в себе скорее благодарность за установленный в мире порядок вещей. Заратустра сделал выбор: «43.8 ...Столь долго, сколько хватит сил, о Мазда, я буду противником несправедливых и решительным заступником добродетельных». В своём намерении содействовать силам добра на земле он решил не останавливаться ни перед чем. «43.11 Пусть задача трудна, пусть она принесёт мне печали, я буду предан Тебе во всём до конца», — звучит его зарок в Гатах.
Первая аудитория Заратустры состояла, очевидно, из узкого круга людей, способных мыслить самостоятельно. «30.1 Вам, стремящимся к истине, я буду говорить о том, что должен знать разумный человек», — возможно, именно этими словами обратился он к ним в первый раз. То была и проповедь, и выступление поэта, и зачин к последующей философской беседе:

30.2-4 Вслушайтесь в эти слова о главном и рассудите. Пусть каждый сделает для себя свободный выбор между двумя убеждениями. Вдумайтесь и пробудитесь.
Есть два духовных начала — доброе и злое, которые проявляют себя как близнецы в мыслях, словах и действиях.
И между ними двумя мудрые делают правильный выбор.
Когда эти два духа сошлись впервые, они положили начало жизни и подавлению жизни. И пока существует мир, приверженцев зла ожидает наихудшее, а наилучшее — добродетельных.

Заратустра воспевает в гимнах то, что ему открылось. Он убеждён в существовании двух миров. Один из них, духовный, всецело принадлежит Богу. В другом, материальном, живут люди и борются между собой силы добра и зла. В то время как духовная реальность пребывает вечно неизменной, материальный мир имеет начало, и творец его — Мазда. «31.7 Вначале Он помыслил так: &а будут эти чудные миры наполнены светом,Он, творец справедливости, мудрый, всегда неизменный Ахура», — прозревает Заратустра.
Из его гимнов следует, что зла в мире Ахуры Мазды не существует. В этой божественной реальности пребывают абстрактные субстанции, или идеи, которые выступают как подчинённые Богу, но в то же время неотделимые от Бога начала. Скорее всего, термины, взятые Заратустрой для этих чисто духовных понятий, обозначали в древнемидийском культе каких-то других божеств, а он вложил в старые имена новый смысл. Из этих сущностей Бога Заратустра выделил две главные: истину — она же правда или справедливость — и добрый помысел, который можно понимать как благомыслие или высший разум. Он упоминает и другие проявления Бога: добродетельность, благополучие, вечное блаженство.
Согласно Заратустре, божественная реальность и материальный мир сообщаются между собой и эта связь между мирами двунаправлена. С одной стороны, Богу известны мысли и деяния — будь они открытые или тайные — абсолютно всех людей. С другой стороны, люди своей преданностью справедливости, своим восприятием таких божественных сущностей, как благомыслие и благочестие, приобщаются к Мазде. Заратустра уверен, что добрые дела и мысли каким-то образом приближают людей к Богу. Он лишь не знает, как такое единение происходит, и спрашивает об этом у самого Творца: «31.16 Когда и как душа такого праведного человека станет подобна Тебе?».



*

По убеждению Заратустры, не только Бог неизменен, но и законы, данные людям, остаются незыблемыми. Наиболее часто он говорит о надлежащем человеку стремлении к справедливости и отчуждении зла. Причём необходимость сторониться зла касается не только поступков, но также высказываний и даже мыслей. Заратустра учит хорошему отношению и к добрым, и к заблудшим людям. Круг тех, за чьё благополучие он молит Мазду, Заратустра не ограничивает своими земляками: перед Богом все равны, считает он. И если во власти добродетельного человека окажется житель другой земли или сторонник другой веры, то этого чужеземца нужно прежде всего защитить от оскорблений и расправы над ним, а затем помочь ему понять, в чём состоит благородная жизнь и справедливость.
Заратустра утверждает, что Богу в борьбе со злом нужна помощь людей. Праведный человек своим мышлением, высказываниями, поступками определённым образом способствует интересам истины и добра. Больше того, на активное противодействие злу Заратустра смотрит как на обязанность людей. «46.6 Кто попустительствует злу, тот сам сторонник зла», — заявляет он. По отношению к злоумышленнику, который покушается на достояние честных людей, Заратустра считает законным наказание преступника. Он просит Мазду о возмездии злодеям, но при этом и сам обязуется противостоять насилию самым решительным образом.



*

Принятие учения Заратустры соотечественниками означало коренную ломку существующих на его родине традиций в верованиях народа и в порядке богослужения. Прежнее единое и обязательное для всех соблюдение культовых предписаний не требовало от древних иранцев ни напряжения духовных сил, ни работы ума. Вместо этих формальных ритуалов Заратустра предлагал землякам живое общение с Богом. В своём дерзком наступлении на догматы древнего культа он пошёл ещё дальше — заговорил о данной человеку свободе придерживаться собственных взглядов: «31.11 О Мазда, Твоим совершенным разумом Ты создал нас имеющими тело и душу, Ты дал нам способность мыслить, говорить и действовать. Поэтому каждый волен делать свой выбор по собственной воле». Такой свободный выбор, повторял Заратустра, влечёт за собой ответственность за принятое решение: каждому предстоит самому отвечать за свои слова и поступки.
Заратустра очень часто заводит речь о воздаянии. Люди, считает он, должны знать о том, что им будет отплачено согласно содеянному: добром — за добро, злом — за зло. Судить будут каждого: и грешника, и праведника, и того, у кого хороших и плохих дел поровну. Того, кто верен Мазде и в мыслях и в поступках, ожидает вечное блаженство и вечное общение с истиной: душа такого человека будет с Богом, уверен Заратустра. Но воздаяние происходит ещё в этом, материальном мире: «34.14 Твою бесценную награду, о Мазда, Ты посылаешь благомыслием в этой, телесной, жизни тому, кто трудится для блага Твоего творения в духе истины».
Скрижаль задумался над этим суждением Заратустры и согласился с ним. В самом деле, человеку, который честным трудом, добрым отношением к людям и ко всему живому способствует укреплению блага на земле, само сознание выполняемой миссии даёт великое счастье. Скрижаль понимал это не только умом. Он сам жил с чувством умиротворённости в душе — он был счастливым человеком.



*

Провозгласив свободу убеждений, Заратустра тем самым посягнул на верховенство и на материальное благополучие жреческого сословия. Жертвенным дарам, которые миряне приносили жрецам для искупления своих грехов, и ритуальному убою скота он противопоставил нравственное служение Богу. Единственными желанными приношениями для Мазды являются добрые дела и добрые помыслы, утверждал Заратустра. Выступив против несправедливости, этот дерзкий проповедник не остановился на полпути. Он поднял голос также против произвола жестоких владык и заговорил об изменении существующих в стране порядков. «32.15 Порочные правители и жрецы не должны больше властвовать», — учил он.
Заратустра знал, на что шёл. И для него наступил тяжёлый час испытаний. О пережитых им гонениях и тяготах свидетельствуют лишь несколько его исповедальных строк, сохранившихся в «Ясне»:

46.13 В какую землю скрыться мне? Куда бежать от злых владык и от людей, которые мне прежде благоволили? Родные и знакомые покинули меня. Как мне теперь служить Тебе, Ахура Мазда?
Я знаю, Мазда, причину моих неудач. Средства мои скудны, и лишь пару друзей у меня. Я взываю к Тебе, Ахура. Помоги мне так, как друг поддерживает друга. Даруй мне от добродетели силу высшего разума.
Когда же, Мазда, наконец взойдёт заря справедливости в мире?..

Заратустра вряд ли предполагал, что зари, о которой он вопрошал Бога, человечеству придётся ждать так долго. «А стало ли уже светать — в том смысле, что имел в виду Заратустра?» — спросил себя Скрижаль. «Пожалуй, уже слегка развиднелось», — подумал он. По крайней мере, он верил в то, что стремление к законности, упроченное в последних веках второго тысячелетия на большей части планеты, не было подобно тем обманчивым всполохам на небе от дальней грозы или от полыхающего где-то за горизонтом пожара, которые по ошибке можно принять за проблески первых лучей восходящего солнца.



*

В глубокой беззвёздной ночи Скрижаль с трудом продвигался по дикой каменистой местности. И он ещё очень долго шёл на тот малый огонёк, что одиноко мерцал вдали.
Приблизившись наконец к островку света, он увидел в профиль длинноволосого человека, сидевшего у огня.
— Кто ты? — повернулся к нему мужчина, и Скрижаль не столько уловил в той полумгле, сколько почувствовал на себе внимательный взгляд.
Он растерялся, — не знал, что ответить.
— Я Заратустра, — назвал себя мужчина. — Ты слышал что-нибудь обо мне?
— Да, — откликнулся Скрижаль.
— Тогда тебе известно, что ты немало рискуешь, вступая со мной в разговор. Уходи, если тебе дорога твоя жизнь.
Поначалу Скрижалю показалось, что его приход обрадовал Заратустру. Теперь он усомнился в этом. Он не двигался с места и молчал.
— С добром ли ты пришёл ко мне или со злом? — спросил Заратустра.
— С добром, — ответил Скрижаль. Он помолчал и добавил: — Я хочу понять суть твоего учения.
Заратустра не спеша, в раздумье, поднял длинные щипцы, которые лежали у его ног, поворошил ими дрова в большой кубкообразной чаше — и там живо заиграло пламя.
— Ну тогда оставайся, — сказал он.
Скрижаль сделал ещё несколько шагов, но опять остановился. Он помнил о культе огня, который существовал у иранцев, и о переносных алтарях, поэтому не знал, как себя вести. Заратустра, видимо, уловил его замешательство и указал ему на камень чуть в стороне от себя и от жертвенника.
Теперь, когда они сидели лицом друг к другу, Скрижаль мог рассмотреть Заратустру внимательней. Блики огня в больших чёрных глазах, казалось, бросали отсвет в саму душу этого человека и высвечивали глубокий поток переживаний. Худое лицо Заратустры обрамляла густая курчавая борода. На его голове плотно сидела круглая, с плоским верхом шапочка. Вьющиеся волосы пышно выбивались из-под неё и ниспадали на плечи. На нём был просторный, схваченный поясом кафтан с очень широкими рукавами. Полы его длинной одежды были подобраны. Плечи и шею Заратустры окутывала грубая накидка.
— Никто не приходит ко мне за огнём, — с грустью в голосе промолвил он. — В глазах народа я больше не жрец, а изменник, который предал веру предков.
Заратустра попытался улыбнуться, но улыбка получилась вымученной.
— А где твои ученики? — решился спросить Скрижаль.
— Им пригрозили расправой... — ответил Заратустра. Он хотел добавить ещё что-то, но замолчал.
В чуткой ночной тишине, обострённой почти до звона, мерно потрескивали горящие поленья. Тонкий пряный запах, как понял теперь Скрижаль, ему не почудился: запах исходил от жертвенника.
— Ты веришь, что добро одолеет зло? Что добро сильнее? — нарушил молчание Заратустра.
— Я ещё не нашёл ответы на эти вопросы, — признался Скрижаль.
Заратустра опустил голову и как будто потерял всякий интерес к разговору. Но когда он опять поднял свои чёрные глаза, Скрижаль увидел в них рдяные отливы от растревоженного внутреннего жара.
— Я знаю, что добро сильнее, — уверенно сказал Заратустра. — Но почему, почему сила и власть оказываются на стороне злых и нечестных людей?!
Скрижаль молчал.
— Я вот что думаю, — продолжал Заратустра, как бы размышляя вслух. — Быть может, добру просто нужно время. Добро делает своё дело незаметно. Тысячи скотоводов трудятся каждый день с утра до ночи, из года в год, — растят детей, заботятся о домашнем хозяйстве... Разрушить их жизнь очень просто. Разрушение быстрее, заметнее, легче созидания. Так и зло проворней добра... но не сильнее. Иначе люди не растили бы детей, не ухаживали бы за скотом. Иначе жизнь, любовь не брали бы своё!
Заратустра разволновался. Он взял щипцы и пододвинул обуглившиеся с краю головешки ближе к огню.
— Но как бороться со злом? — спросил он уже спокойно. — Как ты думаешь?
— Мне кажется, надо просто честно делать своё дело и быть добрым к людям, — ответил Скрижаль.
— Ты хорошо сказал, — отозвался Заратустра. — Но я считаю, этого мало. Со злом нужно именно бороться... Вот только люди почему-то боятся поднять голос против несправедливости, боятся изменить привычный порядок вещей... Я тоже боялся.
Заратустра увидел, что Скрижаль поёжился от холода, и предложил ему свою накидку. Скрижаль поблагодарил и отказался.
— Однажды вечером я, как всегда, сидел у жертвенника, — заговорил Заратустра. — Ко мне несколько раз приходили люди из моего селения, приходили за огнём, чтобы зажечь его у себя в домах. Всю предыдущую ночь я истово молился и не сомкнул глаз. Молился я и в эту ночь. Как положено жрецу, я был с повязкой на рту, чтобы не осквернить священный огонь своим дыханием. Перчатки я тоже не снимал, чтобы случайно не коснуться священного огня. Но я уснул. И мне приснился Ахура. Это было какое-то чудесное живое сияние. Сначала оно озарило от края и до края всё небо, затем перешло в меня и постепенно заполнило всю мою душу. И вдруг я услышал, что Ахура позвал меня. Голос был столь же необычным, как сияние: зов исходил от неба и в то же время звучал внутри меня.
Заратустра тяжело дышал. Он подложил в огонь несколько ровно порубленных поленьев, которые лежали в стороне, и помалу справился с волнением.
— Наверное, я потянулся во сне навстречу голосу, — продолжил он. — Я коснулся жертвенника и обжёг руку. Я сильно испугался... Испугался того, что осквернил своим прикосновением священный огонь и что Ахура меня теперь накажет. Мне предстоял долгий путь искупления. Но божественная сила не покинула меня: я по-прежнему ощущал где-то совсем рядом присутствие Ахуры. Именно тогда, когда меня отстранили от исполнения жреческих обязанностей, я в первый раз задумался над тем, что связывает человека и Всемудрого. И я понял: не ритуальные действия сближают человека с божественным миром, а какие-то внутренние связи. Путь к Мазде лежит где-то в пределах души и разума, и значит, эти узы разорвать нельзя! Больше того, единение с Вечным означает для праведной души бессмертие!
Заратустра заметно разгорячился. Он сбросил с плеч накидку и заговорил опять:
— Теперь я знаю: сияние, которое наполнило меня в том сновидении, было знаком, что Всемудрый — во мне, что священный огонь — не тот, полыхающий в жертвеннике, а другой, живой, горящий в груди человека. И зажёг его сам Ахура. Поэтому каждый из нас — жрец, служитель своей религии... Однако народ по-прежнему считает жрецом того, кто закалывает быков и восседает у алтаря с повязкой на лице и в перчатках.
Где-то очень далеко пропел петух. «Наверное, скоро утро», — невольно подумал Скрижаль, хотя светать даже не начинало.
— В том своём вынужденном уединении, — закончил рассказ Заратустра, — я понял ещё одно: чтобы отстаивать справедливость, я должен побороть страх. Теперь я не отступлю... даже если это будет стоить мне жизни.
Заратустра закрыл глаза, что-то неразборчиво прошептал и едва слышно промолвил:
— Дай мне силы идти до конца.
Они долго молча сидели вдвоём у огня, уже навеки связанные этим, длиною в нескончаемую мидийскую ночь, пересечением своих судеб.
Скрижаль собрался уходить.
— Подожди, — попросил Заратустра. — Посиди со мной ещё немного.
Скрижалю и самому не хотелось прощаться, он просто опасался быть в тягость Заратустре. Он ощущал духовную близость с этим человеком, чувствовал поддержку родственной души и не хотел её терять. Возможно, и его присутствие здесь, в этой всеми забытой мидийской глухомани, оказалось нужным Заратустре.



*

В XX век Скрижаля вернул звонок в дверь. На пороге стоял человек в традиционной еврейской одежде. В одной руке он крепко сжимал пачку двадцатидолларовых купюр. Он держал пачку денег перед собой в кулаке так, как держат обычно букет цветов. В другой его руке был блокнот с ручкой. Из слов незваного гостя Скрижаль понял лишь то, что он собирает деньги на какое-то богоугодное дело. Жизнерадостный и энергичный, он заявил, что каждый должен пожертвовать хотя бы двадцать долларов. Скрижаль сказал, что не настолько богат, но если деньги действительно пойдут на благо людям, пять долларов даст. Сборщик пожертвований возмутился так, будто ему отказали в возврате причитающегося долга. Скрижаль положил на место купюру, которую достал из кошелька, и попрощался с гостем. Тот спохватился, залебезил и потянулся к кошельку Скрижаля за ускользавшей от него пятёркой.
Закрыв за этим бесцеремонным субъектом дверь, Скрижаль пожалел, что дал ему деньги. Кроме обычных для религиозного еврея внешних атрибутов — пейсов, чёрного костюма и шляпы, — облик этого человека был явно отмечен печатью проходимца.



*

Заратустра, видно, не один год скитался по родному краю. Менялись правители земли, а он упорно делал своё дело: выступал против зла и обмана, взывал к справедливости и убеждал земляков обратиться к истинной, искренней вере. И люди наконец сами потянулись к нему. Стихи сорок пятой главы «Ясны» сохранили назидание Заратустры соотечественникам. Опальный проповедник произнёс эту речь перед людьми, пришедшими из ближних и дальних селений только для того, чтобы его послушать. Переписав её, Скрижаль поставил на карточке заглавие «Нагорная проповедь Заратустры». В стихах звучит голос человека, который уверен в том, что прозрел самые главные законы мира:

45.16 в Слушайте меня, пришедшие отовсюду! И задумайтесь. Нельзя допустить, чтобы злой учитель разрушил грядущую жизнь; даже когда лжец безмолвствует, его убеждения себя разоблачают.
Я скажу вам о двух силах, одна из которых, добрая, так заявила злой в начале мира: Ни наши мысли, ни наши учения, ни цели, ни убеждения, ни слова, ни действия, ни сущности наши, ни наши души между собой не согласны.
Я скажу вам о первоосновах жизни, — о том, что открыл мне Ахура Мазда, Всезнающий: каждому, кто не выполнит Его требование, уход из мира будет горестным.
Я скажу вам, что самое лучшее в жизни — действовать в духе справедливости. Именно так поступать внушает Ахура — отец благомыслия и благочестия, Всеведущий, которого обмануть невозможно.
Я скажу вам о том, что Святейший открыл мне наилучшее из того, что смертные могут услышать. «Каждый, кто будет внимать Мне и будет предан Мне, достигнет бессмертия», — вот что открыл мне Ахура Мазда.
Я говорю о величайшем из всех, восхваляя Его, благодетельного для всего живого...

Заратустра закончил свою речь обращением к Богу с просьбой, в которой звучит его уверенность в том, что праведные люди находятся со Всемудрым в ближайшем родстве: «45.11 Для тех, кто выступает против дэвов и против зла, для тех, кто чтит Тебя, о Мазда, будь другом, братом и отцом».



*

Жизненный путь Заратустры явился одним из первых известных показательных примеров того, на что способен один человек, который борется за правое дело. Каким образом Заратустре и его приверженцам удалось не только выстоять в борьбе за свои убеждения, но и потеснить могущественных жрецов государственной религии — осталось неизвестно. Из Гат лишь следовало, что пришедший к власти царь по имени Виштаспа разделял взгляды ещё недавно преследуемого проповедника и покровительствовал ему. В своих поздних гимнах Заратустра говорит о справедливом правлении этого царя. Он просит Мазду о благоденствии и для Виштаспы, и для себя — и в материальном мире, и в другом, духовном.
Когда Виштаспа пришёл к власти, Заратустра оказался в роли реформатора государственного культа. К этому времени из его стихов уже ушла трагическая исповедальность правдоискателя, который отчаянно борется со всем миром. В них звучит голос человека, исполнившего свою миссию на земле. Тем не менее в поздних гимнах Заратустры столько же пыла, столько же просьб и вопросов к Мазде, как в ранних его стихах. Он повторяет свой обет — самоотверженно служить силам добра: «28.4 Пока есть силы и возможности, я буду всех учить стремиться к истине и добиваться справедливости». Теперь его волнует то, каким образом обратить к Богу своих противников и злонамеренных людей. Нечто новое открылось Заратустре и в познании верховного начала. «51.22 Ахура Мазда знает всех: и прежде бывших, и сейчас живущих», — считает он. Давая наставления молодым супругам, Заратустра учит их следовать не общепринятым традициям и не канонам веры: он советует полагаться на собственный разум и на собственную интуицию.



*

Отношение зороастрийцев к своему религиозному вождю указывало Скрижалю на ту же, подмеченную им при изучении буддизма склонность народных масс к мифологизации героев. Толпа идеализирует и даже обожествляет своих любимцев. В случае с Заратустрой Скрижаль увидел одно из первых исторических свидетельств того, как заурядные люди воспринимают события, которые представляются им неординарными. Необычную сокрушительную духовную победу одного безоружного правдолюбца над всесильными владыками обыватели объясняли его сверхъестественной способностью совершать чудеса, а также вмешательством в его судьбу высших божественных сил.
Согласно мифам и более поздним книгам Авесты, земной путь Заратустры состоял из чудес, которые постоянно следовали одно за другим. Способность Заратустры исцелять людей — и силой слова, и ритуальным омовением водой, и возложением рук, и просто взглядом — выглядит в ряду этих чудес чем-то само собой разумеющимся. Необъяснимые вещи происходили якобы ещё с его бабкой. Так, вынашивая в утробе девочку — мать будущего пророка, бабушка Заратустры однажды подошла к алтарю — и огонь после этого в нём не угасал, хотя дров в него больше не подкладывали. А в тот ночной час, когда девочка появилась на свет, небо вдруг озарилось удивительным сиянием. Мать Заратустры также имела чудодейственное влияние на огонь: пламя чутко вспыхивало при каждом её приближении к домашнему очагу. Злые дэвы предчувствовали нависшую над ними угрозу. Сначала они пытались извести девочку. Затем, когда она всё же выросла, они препятствовали ей и её мужу зачать младенца. Потерпев неудачу и здесь, злые дэвы порешили уничтожить плод, который уже развивался в утробе матери.
Рождение Заратустры тоже, конечно, сопровождали чудеса. Природа, звери и птицы начали ликовать ещё за три дня до этого долгожданного события. Не обошлось и без божественного знамения. А когда ребёнок появился на свет, он громко и радостно засмеялся, после чего произнёс священное заклинание.
Помимо дэвов, с Заратустрой пытались покончить и жрецы — чёрные маги, которые предвидели конец своего могущества. Один из них попытался незаметно свернуть младенцу шею, но у него тут же отсохла рука. Затем этому жрецу удалось бросить новорожденного в огонь, однако пламя в тот же миг погасло и больше разгораться не хотело. Оставленный в логове волчицы мальчик также оказался невредим.
Одна из частей «Авесты» — «Вендидад» — содержит рассказ об искушении Заратустры. Здесь говорится о том, что Дьявол послал демона покончить с пророком, но демон услышал молитву Заратустры — и поражённый его величием, вернулся к своему владыке ни с чем. Когда Заратустра почувствовал опасность, он сам пошёл расправиться со злой силой. Держа в руках камни величиною с дом, он объявил Дьяволу о своём намерении истребить всех злых духов и даже саму смерть. Испуганный Дьявол посулил ему царство на земле в обмен на отречение от веры в Ахуру Мазду. Но Заратустра ответил, что не отступится от святой веры, даже если это будет стоить ему жизни.
Такая гиперболическая реакция древних мидийцев и персов на духовный подвиг Заратустры, как понимал Скрижаль, является характерной для массового сознания.