Книжно-Газетный Киоск


Иудаизм. — Наиболее ранняя из тех известных религий, которые постулируют единобожие. Вероучение иудаизма изложено в Торе. Авторство Торы традиция приписывает Моисею.
Иудаизм начал формироваться в середине II тысячелетия античной эры из культа кочевых еврейских племён.
В X веке античной эры это была уже довольно сложная система богопочитания со своей кастой жрецов. С течением времени особую важность в иудаизме приобрело исполнение нравственных заповедей Торы. Значение обрядовой стороны культа при этом не умалялось.
Иудаизм проявил умение приспосабливаться к меняющимся условиям жизни. Эта религия пережила потерю еврейским народом своей земли, храмового богослужения и жертвенных ритуалов. После исчезновения жреческого сословия роль хранителей иудаизма взяли на себя образованные и мудрые люди. Библейский кодекс был расширен сначала Устным законом, зафиксированным в Мишне, а затем и сама Мишна была обстоятельно прокомментирована и дополнена Талмудом. Во II тысячелетии из иудаизма вышли учения каббалы, хасидизма и реформизма, которые, в свою очередь, распались на разные толки. Иудаизм послужил основой для христианства и ислама.



*

Поскольку история иудаизма неразрывно связана с историей еврейского народа, Скрижалю было уже известно прошлое и настоящее этого вероисповедания. Ещё в России, открывая для себя пережитое потомками Израиля, он познакомился и с различными этапами становления их культа. Теперь Скрижаль хотел осмыслить то, что уже знал об этой религии. Так так иудаизм в течение около трёх тысячелетий своего существования видоизменялся — и в вероучении, и в ритуалах, — Скрижаль попытался увидеть как постоянную составляющую, так и динамику этого развития. Именно тенденции, надеялся он, помогут уяснить, что происходит с иудаизмом. В конце концов, Скрижаль стремился выявить более общую закономерность. Его уже давно интересовало будущее всех мировых религий; он хотел понять, в каком направлении движется эволюция веры человечества.



*

Ответ на вопрос о неизменном — о стержне иудаизма — Скрижалю долго искать не пришлось. В качестве догматов этого исповедания он смог назвать лишь веру в то, что Бог один и что нельзя ни поклоняться изображениям Бога, ни делать такие изображения. Столь общие постулаты иудаизма оставляли значительный простор для различных убеждений. И в самом деле, люди, которые считали и считают себя приверженцами Моисеева учения, придерживались и придерживаются самых разных взглядов о природе Бога, о связи мира с Творцом, о жизни и смерти. Авторитеты иудаизма к таким различным суждениям иудеев всегда относились довольно терпимо. Сутью же, фундаментом, на котором держится эта религия, оставались нравственные заповеди Моисеевых книг. Именно исполнение нравственных заповедей Торы считается главным в вероучении евреев. Это подтверждает и зафиксированное в Талмуде высказывание Гиллеля — одного из самых авторитетных законоучителей еврейского народа. Человеку, который попросил его кратко определить суть иудаизма, Гиллель ответил: «Не делай ближнему то, что не хочешь, чтобы делали тебе. Вот тебе вся Тора. Остальноелишь комментарий». Этот афоризм получил название «золотое правило». Другой знаменитый законоучитель иудеев, Акиба бен Иосиф, в качестве такого главного, всеопределяющего ориентира для потомков Израиля назвал заповедь Торы из Книги Левит: «19.18 Люби ближнего твоего, как самого себя».



*

После изучения истории Древнего Двуречья Скрижаль уже знал, что многие особенности быта, и некоторые характерные для иудаизма законы, и часть библейских сюжетов, и ряд религиозных традиций евреи переняли от шумеров и от древних вавилонян. Истоки иудаизма лежали именно там — на берегах Тигра и Евфрата. Так, Энки у шумеров тоже считался всемирным богом. А в умалчивании еврейскими авторами собственного имени Всевышнего Скрижаль видел наследование традиции древних вавилонян, для которых неизвестное личное имя их бога Эа хранило в себе глубокую тайну. Вера евреев в богоизбранность народа Израиля также указывала на их духовное родство с жителями Древнего Двуречья: шумеры тоже считали свою родину избранной страной — страной, которую боги облюбовали в качестве своей обители. Видимо, от шумеров евреи усвоили и стремление прожить свой век активно и сполна на этом свете, а не надеяться на блаженное существование за гробом. Культура египтян повлияла на потомков Израиля не столь значительно, но долгое пребывание на берегах Нила не прошло для них бесследно.
При всех заимствованиях, принятое евреями законодательство Моисея оказалось для Древнего мира самобытным и в каком-то смысле революционным явлением. Этот кодекс обставлял предписаниями все стороны частной и общественной жизни потомков Израиля, причём во главу угла он поставил благочестие и правила нравственности. В то время как всеми народами древности правили цари или вожди, высшее главенство в государстве евреев предназначалось Богу. Места для царя в этом своде законов не нашлось. Исполнительную и судебную власть в стране кодекс Моисея передавал священникам.
Скрижаль знал, что от письменно зафиксированных правовых норм до действующих законов расстояние может быть фантастически огромным. Половину жизни он прожил в государстве, конституция которого провозглашала граждан свободными людьми, наделёнными всеми правами, и даже хозяевами своей земли. Однако то был просто блеф.
Образ жизни древних потомков Израиля после их возвращения из Египта на родную землю тоже не совпадал с положениями формально действующего у них законодательства. Но причиной тому было нежелание самого народа следовать за реформаторами. Решительная попытка духовных вождей Израиля изменить привычный образ жизни беженцев из Египта — изменить в соответствии с требованиями нового кодекса — была предпринята ещё при Моисее. Но как следовало из библейских текстов, эта попытка полностью провалилась.



*

За изучением истории человечества Скрижаль уяснил, что всякая попытка коренным образом изменить традиции любого народа обречёна на неудачу. Если перемены в обычаях и возможны, то для этого требуется взвешенное приложение соответствующих усилий в течение долгих столетий.
По всей видимости, круг людей, которые разделяли революционные для своего времени взгляды Моисея, ограничивался немногими религиозными натурами. После смерти Иисуса Навина — преемника Моисея — сыны и дочери Израиля возвратились к своим древним традициям. Впрочем, народ с этими обычаями и не порывал. Страной стали управлять вожди, которых называли судьями. Несмотря на высокие нравственные идеалы, провозглашённые в новом законе, и вопреки заповеди любви к ближнему, в жизни иудеев утвердилась власть грубой силы. Жестокость и вражда между людьми были обычными явлениями.
Так, вскоре после исхода из Египта евреи мало чем отличались от других древних народов. В середине XI века античной эры в Израиле была учреждена царская власть. И теперь здесь, как происходило это повсюду, брат нередко убивал брата и царский сын поднимал восстание против отца, чтобы завладеть престолом. Не были здесь в диковину ни дворцовые перевороты с интригами, заговорами и убийствами, ни междоусобицы и войны, в которых потомки Иакова убивали друга друга тысячами. Именно война между Иудеей и Израилем и обращение иудейского царя Ахаза за помощью к Ассирии послужили причиной гибели десятиколенного царства — Израиля. О дикости того периода в истории еврейского народа свидетельствуют и человеческие жертвоприношения. Следуя древним обычаям, иудеи ещё в VIII-VII веках античной эры сжигали в угоду Молоху своих детей. В жертву Ваалу приносил своих сыновей тот же иудейский царь Ахаз, а затем и царь Манассия — внук Ахаза.



*

Принять ритуальную сторону нововведений Моисеева кодекса было для обывателей значительно проще, чем усвоить мораль нового закона. Эту внешнюю, обрядовую форму богослужения иудеи поначалу и соблюдали. Главенство Моисеева закона должна была укрепить постройка в начале X века античной эры величественного храма в Иерусалиме. Но даже сам царь Соломон, при котором был возведён храм, служил древним божествам и сооружал в их честь капища.
В течение последующих четырёх веков — от постройки святилища в Иерусалиме при царе Соломоне и до Вавилонского плена — центральное место в религиозной жизни иудеев занимали жертвоприношения в этом храме. Жертвы приносились разного рода: искупительные и благодарственные, общественные и личные. То были и всесожжения — когда приношение сжигалось полностью, — и заклания, которые представляли собой ритуальные трапезы. Относительно проведения этих священнодействий существовало множество детально разработанных правил. Они предписывали, какое животное и какие плоды земли кем и по какому поводу следует жертвовать Богу, а также когда и каким образом это надлежит делать.
Пророки Амос, Гошеа, Миха, Исайя, Иеремия неустанно осуждали соотечественников за увлечение жертвенным культом — за подмену служения высшим идеалам бесполезными ритуальными церемониями. Пророк Исайя взывал к соотечественникам с болью и сарказмом:

1.10-17 Слушайте слово Господне, князья Содомские; внимай закону Бога нашего, народ Гомморский! К чему мне множество жертв ваших? говорит Господь. Я пресыщен всесожжениями овнов и туком откормленного скота; и крови тельцов и агнцев и козлов не хочу... Не носите больше даров тщетных: курение отвратительно для Меня... Омойтесь, очиститесь; удалите злые деяния ваши от очей Моих; перестаньте делать зло; научитесь делать добро, ищите правды, спасайте угнетённого, защищайте сироту, вступайтесь за вдову.

Несмотря на настойчивые призывы пророков, благочестие евреев не шло дальше исполнения обрядовой стороны культа. Больше того, даже в ритуалах, наряду с изъявлением покорности единому Богу, многие жители обетованной земли ещё служили прежним, древним кумирам. Даже при благочестивом царе Иосии, который получил престол Иудеи в 639 году античной эры, в Храме ещё находились различные атрибуты почитания бога Ваала и богини Астарты.



*

Этот первый, ограниченный обрядовыми действиями, период развития иудаизма продолжался в течение шести веков после исхода евреев из Египта. Скрижаль был убеждён, что в ту эпоху лишь немногие иудеи знали Моисеев кодекс. Достоянием всего еврейского народа Моисеевы заповеди стали только после 622 года античной эры, когда первосвященник Хелкия нашёл в Храме свиток Закона.
Свою уверенность в том, что содержание Торы было до той поры почти неведомым для потомков Израиля, Скрижаль вынес из свидетельств библейских авторов. Когда царю Иосии прочитали найденный в Храме свиток, царь разодрал на себе одежды, что было у евреев и жителей Востока выражением глубокой скорби и раскаяния. Иосия понял, насколько он был далёк от исполнения предписанных иудеям законов. До этого часа он просто преследовал древние культы и, видимо, считал, что тем самым в точности следует заветам предков. Но если содержание найденного свитка явилось откровением даже для богобоязненного царя Иудеи, то значит, простой люд о содержании Пятикнижия не ведал и подавно. Чтобы предать найденный священный кодекс гласности, царь Иосия устроил всенародные чтения. О том повествует Четвёртая книга Царств:

23.1-3 И послал царь, и собрали к нему всех старейшин Иуды и Иерусалима. И пошёл царь в дом Господень, и все Иудеи, и все жители Иерусалима с ним, и священники, и пророки, и весь народ, от малого до большого, и прочёл вслух им все слова книги завета, найденной в доме Господнем. Потом стал царь на возвышенное место и заключил пред лицом Господним завет — последовать Господу и соблюдать заповеди Его и откровения Его и уставы Его от всего сердца и от всей души, чтобы выполнить слова завета сего, написанные в книге сей. И весь народ вступил в завет.

Царь Иосия решительно взялся за реформацию культа иудеев. Чтобы исполнить сказанное в почти забытым законе, он очистил Храм от жертвенников, посвящённых древним богам семитов, а также уничтожил подобные алтари по всей стране. С той же целью Иосия вторгся в пределы Израильского царства. Он разрушил там капища и предал смерти жрецов, которые служили при них. Царь изгнал из Иудеи чревовещателей и колдунов. Он положил конец и обычаю евреев приносить в жертву Молоху своих детей.
Так храм в Иерусалиме стал единственным местом для совершения жертвоприношений. А поскольку именно жертвоприношения являлись основой древнего богопочитания еврейского народа, такое средоточие культа в одном городе, в одном здании, делало иудаизм крайне уязвимым, особенно если учесть географическое расположение Иудеи, которая находилась в окружении могущественных восточных держав. Разрушение Иерусалима и Храма должно было означать постепенную, но неизбежную гибель этого культа. Несмотря на предсказания пророков, в падение столицы и в разрушение её святыни никто из иудеев не верил. Но это произошло.



*

Скрижаль ещё в России решил, что в недалёком времени разведётся с женой. Они давно стали чужими людьми. Ни духовной, ни физической близости между ними не было уже много лет. Но Скрижаль не мог уйти из семьи раньше, чем подрастёт их сын, и до того как жена сможет зарабатывать на жизнь. Теперь, когда супруга нашла работу, он считал свои обязательства по отношению к ней почти выполненными. Сыну оставалось учиться в школе ещё год. Он рос самостоятельным и целеустремлённым юношей. И Скрижаль уже почти давал себе право на развод.



*

Годы плена были для иудеев очень тяжёлым испытанием. Но эти полвека, прожитые вдали от родины, помогли им сплотиться и осознать себя самобытным народом. Именно в изгнании потомки Израиля поняли, что главную ценность для них составляют отношения с Богом. История как будто специально поставила иудеев в такие условия, в которых соблюдение обрядовой стороны культа исключалось — и они просто вынуждены были обратиться к духовным поискам. Их институт богопочитания, как выяснилось, не успел закостенеть настолько, чтобы потерять способность приспосабливаться к новым условиям жизни.
Невозможность на чужбине ни совершать жертвоприношения, ни в точности соблюдать правила ритуальной чистоты приносила изгнанникам душевные страдания. Стремясь приглушить эту боль, иудеи стали прислушиваться к своим пророкам — и к тем провидцам, которые когда-то предсказывали такую печальную участь соотечественникам, и к тем прозорливым мужам, которые разделяли теперь со своим народом все тяготы изгнания. С этих пор, со времён Вавилонского плена, в иудаизме происходило крайне медленное, шедшее с долгими остановками, перемещение центра тяжести культа с обрядности в сторону исполнения нравственных заповедей Торы.
Здесь, в Вавилонии, место кровавой жертвы в отношениях евреев с Богом заняла идущая из души молитва. Тем не менее переплавка культа только начиналась. Тоска по восстановлению ритуалов в Храме была в еврейском народе гораздо сильней тяги к духовному единению с Богом. Ярким примером тому служили для Скрижаля стихи того псалма, в котором верхом мечтаний горюющего автора представлено возрождение Храма и возобновление жертвоприношений:

50.17-21 Господи! отверзи уста мои — и уста мои возвестят хвалу Твою: ибо жертвы Ты не желаешь, иначе я дал бы её; к всесожжению не благоволишь. Жертва Богу — дух сокрушённый... По милости Твоей облагодетельствуй Сион, воздвигни стены Иерусалима. Тогда благоугодны будут Тебе жертвы правды, возношение и всесожжение; тогда возложат на алтарь Твой тельцов.

При всех моральных страданиях переселенцев, бытовые условия их жизни в Вавилонии не были столь тяжёлыми. Уведённые в плен, евреи получили право выбора места жительства. И они селились отдельными группами — землячествами. Эти поселения оказались прообразом тех еврейских общин, которые вскоре стали возникать по всему миру. Ни храмов, ни специальных зданий для богослужения у иудеев в Вавилонии не было. Они собирались в жилых домах. От этих общественных и молитвенных собраний берёт своё начало институт синагог. А учёные мужи, к которым изгнанники шли за советом и поддержкой, явились предвестниками будущего, видоизменённого иудаизма: пройдёт время — и родовое привилегированное сословие священников уступит место законоучителям и наставникам народа, раввинам, — людям, занимающим своё положение не по праву принадлежности к избранному роду, а благодаря своим знаниям и способностям.
Одним из самых видных пророков изгнания был Иезекииль. К нему домой приходили узнать волю Бога старейшины Иудеи и старейшины Израиля. Шёл к нему за советом и простой люд. Видимо во многом благодаря усилиям Иезекииля примирились на чужбине колена Иакова, прежде враждовавшие между собой, а затем изгнанные из обоих еврейских царств.
Помимо Иезекииля, на ниве просвещения своего народа трудились в Вавилонии и другие мудрые мужи, имена которых остались неизвестными. Они разделяли убеждённость древних пророков в том, что исполнение нравственных заповедей Торы гораздо важней храмовых ритуалов. Именно такой приоритет в соблюдении требований Моисеева кодекса они стремились утвердить среди соотечественников. Но столь необычные для своего времени взгляды были присущи немногим. Большинство иудеев лишь от безвыходности заменили в Вавилонии жертвоприношения молитвой. Подобно тому псалмопевцу, они надеялись на восстановление прежнего порядка богослужения.



*

Хотя на библиотечные дела Скрижаль тратил лишь незначительную часть рабочего дня, исполнение этих обязанностей по-прежнему стоило ему наибольшего напряжения. Время от времени он слышал, что библиотечную работу он вскоре кому-то передаст. Скрижаль надеялся, что это случится. И возможность таких перемен побуждала его к выбору карьеры. Проектные задания, которые он до сих пор выполнял, носили скорее случайный характер. Чтобы в один из тяжёлых для фирмы дней не остаться без работы, ему нужно было освоить одну из востребованных специальностей и стать знатоком своего дела.
За время службы в компании он успел уяснить роль всех сотрудников в производственном процессе. Возвращаться к программированию Скрижаль по-прежнему не хотел, но он присмотрел род занятий, для исполнения которого его многолетний программистский опыт оказался бы очень полезен. Он выбрал для себя карьеру тестера. И когда из компании уволился один из таких специалистов, Скрижаль попросился на вакантное место. Он получил согласие и приступил к новым обязанностям: стал заниматься проверкой правильности работы компьютерных систем.



*

В 538 году античной эры, сразу же после падения Вавилонии, новый завоеватель Востока Кир разрешил евреям вернуться на родину. Потомки Израиля, которые воспользовались этим разрешением и возвратились на землю предков, первым делом соорудили в Иерусалиме жертвенник и возобновили обряд жертвоприношений. Вскоре они принялись отстраивать заново и Храм.
Очень многое в повседневности иудеев постепенно стало на прежние места. И всё же уклад их жизни теперь несколько отличался от прежнего. Так, царская власть в Иудее восстановлена не была. Случилось это не потому что земля Израиля в течение четырёх веков переходила от одной могущественной державы к другой. Иудея оставалась далёкой провинцией этих империй и вполне могла бы иметь своих царьков, тем более что еврейский народ обладал правами автономии. Иудеи предпочитали подчиняться не царской власти, а религиозной, как предписывал Моисеев закон. В течение всех четырёх столетий после возвращения евреев из плена страна находилась под управлением первосвященника и совета старейшин.
Изменения в культе, а также в отношении народа к своему культу были не столь заметны, но именно эти сдвиги гораздо позже — после потери евреями своей земли — продиктовали иудаизму дальнейший путь развития. Этот новый, более духовный, характер богопочитания, зародившийся ещё в Вавилонии, теперь, в период существования Второго храма, стал приобретать всё больший вес. О такой тенденции в иудаизме свидетельствовало введение ежедневной молитвы. Наряду с неизменной значимостью главнейшей святыни народа, Храма, и вместе с традиционно важным для иудеев отправлением храмового культа всё более существенное место в религиозной жизни занимали дома молитв и центры изучения Торы. Знание Моисеева кодекса приобрело особую важность не только в кругу толкователей Закона, но и во всех слоях народа. Потомки Израиля стали ревностно изучать Священное Писание. К такому же усердному изучению Торы они приобщали и своих детей начиная с раннего возраста. Уже в III веке античной эры иудеев знали в Древнем мире как людей, готовых отдать жизнь только ради того, чтобы не нарушить заветы предков.



*

В результате такого постепенного, шедшего в течение нескольких столетий, продвижения традиций культа в область разума и сердца обозначилась и всё более возрастала роль мудрых, знающих Закон людей. Эти духовные лидеры нации не являлись священниками. В числе уважаемых в народе учителей оказывались люди разного происхождения. Первое время после Вавилонского плена их называли соферим — «писцы», по имени древних переписчиков и чтецов Торы. Позднее их стали называть фарисеями, что означает «обособленные», «отличающиеся». Фарисеи действительно отличались от обывателей праведным образом жизни. Они стремились к тому, чтобы исполнение Моисеевых заповедей стало важнейшим делом жизни для каждого иудея. При этом к числу главных возложенных на иудея обязанностей они относили и само изучение Торы. От священников фарисеи отличались также своим убеждением в необходимости соблюдать не только писаный кодекс, но и устный, состоящий из традиционных толкований Моисеевых книг. Фарисеи рассматривали Закон не как застывшее в своих догматах учение, а считали возможным и даже нужным дополнять и исправлять его. Они расширяли кодекс Моисея таким образом, чтобы правовые нормы отвечали требованиям постоянно меняющихся условий жизни народа. Одним из таких законоучителей, которые выдвинулись из среды фарисеев, явился и назаретянин Иешуа — Иисус.
После разрушения Второго храма в 70 году христианской эры именно это некогда зародившееся в Вавилонии течение в иудаизме трансформировалось в новое вероисповедание еврейского народа. Так практически в одно и то же время жертвенный культ времён Второго храма, существенно одухотворённый учением фарисеев, породил две самостоятельные ветви богопочитания, — начали формироваться две новые религии: христианство и раввинистический иудаизм.



*

Скрижаль лишь теперь до конца осознал, что в первом веке христианской эры прежний культ иудеев, всецело сосредоточенный на их рукотворной святыне, Храме, в самом деле, умер. С этим, уже вторым по счёту, падением Иерусалима и разрушением Храма евреи потеряли, на этот раз окончательно, практически все главные атрибуты своего богослужения. Все виды жертвоприношений и все храмовые ритуалы, многочисленные обряды очищения и паломничества к жилищу Бога стали просто невозможны. Утратило всякое значение и само сословие жрецов.



*

Своим перерождением и дальнейшим развитием вероисповедание еврейского народа было во многом обязано прозорливости и целеустремлённости мудрого старца по имени Иоханан бен Заккай. Этот человек был духовным лидером фарисеев и считался общепризнанным авторитетом в области Моисеева закона. Именно он после гибели Иудеи выступил в роли решительного преобразователя вековых традиций своих соотечественников.
Иоханан бен Заккай родился за два десятилетия до начала христианского летосчисления. В молодости он был учеником Гиллеля — одного из самых известных фарисеев. А накануне падения Иерусалима Иоханан состоял членом синедриона — верховного политического, религиозного и юридического органа народа Израиля в период римского владычества. Во время восстания иудеев против римлян, которое переросло в настоящую войну, Иоханан был сторонником мира. Он, видимо, приложил немало усилий к тому, чтобы убедить своих земляков сложить оружие. Но в спорах и междоусобицах, разгоревшихся в самой столице, взяла верх та партия иудеев, которая решила стоять насмерть. Иоханан предвидел гибель Иерусалима. И он добился от римского командования разрешения поселиться со своими учениками в завоёванном римлянами иудейском городе Явне, с тем чтобы устроить там школу.
Весть о падении Иерусалима и разрушении Храма застала Иоханана уже в Явне. Случившееся глубоко потрясло его, но не сломило. Благодаря его авторитету и стараниям, основанное им в Явне учебное заведение взяло на себя функцию синедриона. Иешива в Явне с её столь широкими полномочиями стала духовным центром рассеянных по миру иудеев. Хотя Иоханан к этому времени был уже почтенным старцем, ему хватило смелости заявить об отмене тех обычаев народа, которые потеряли смысл после разрушения Храма. К тому же он начал вводить и новые традиции. Иоханан стремился внушить еврейскому миру понимание того, что все жертвоприношения вполне могут быть заменены добрыми делами и проявлением любви к ближним.



*

У Иоханана бен Заккая было множество учеников. После его смерти они продолжили начатое им дело. В течение полувека в иешиве Явны происходило упорядочивание еврейского законодательства и канонизация библейских книг. Здесь же была проделана значительная часть работы по собиранию и классификации различных правовых норм Устного закона, который являлся продолжением и развитием писаного, Моисеева, кодекса.
В начале II века новой эры огромный шаг в том же направлении — в систематизации взглядов всех известных учителей еврейского народа — проделал Акиба бен Иосиф. Окончательным же редактором полного свода законов иудаизма явился другой авторитетный муж, Иегуда га-Наси. Составленный им около 200 года сборник получил название Мишны.
В отличие от всех известных правовых кодексов, Мишна обладала той особенностью, что материал в ней был изложен не в виде категоричных предписаний, а в форме дискуссий и с массой взятых из жизни примеров. Больше того, по многим затронутым проблемам в этом сборнике приводятся различные авторитетные мнения, которые зачастую не согласуются между собой. Помимо конкретных положений и их логических обоснований, Мишна указывает общий подход к решению тех или иных вопросов. Такой способ подачи юридических норм, как понимал Скрижаль, побуждал правоведов мыслить самостоятельно, позволял им применять Закон к реальной жизни иудеев и взвешено, и творчески.
Скрижаль понимал и то, что само появление Мишны было вызвано не просто стремлением к дальнейшей детализации правового кодекса, а острой жизненной необходимостью. При всём обширном круге предписаний, сформулированных в учении Моисея, Тора не давала ответов на многочисленные вопросы, которые повседневность ставила перед людьми ещё до падения Иерусалима. Тем более возникла нужда в таком авторитетном руководстве теперь, когда потомки Израиля остались без Храма, без своей земли, без возможности соблюдать традиции предков. Задачей составителей Мишны было помочь иудеям сохранить верность духу Моисеевых заповедей, несмотря на все несчастья. Учёные мужи, чей жизненный опыт и суждения отразились в Мишне, не пускались в спекуляции о намерениях Всевышнего относительно изгнанного из обетованной земли еврейского народа. Этот новый закон предписывал иудеям честно выполнять свою часть договора с Богом.



*

Мишна довольно быстро стала новым общепризнанным кодексом иудаизма. Но на Мишне процесс формирования сакральных текстов этой религии не закончился.
После гонений императора Адриана на иудеев центр духовной жизни народа переместился из Явны на север страны — в города Галилеи. Здесь также открылись духовные академии. Именно в Галилее завершился процесс составления и редактирования Мишны. Некоторые законоучители бежали от преследований Адриана ещё дальше на север — в Вавилонию. Благодаря энергии и знаниям этих людей, иешивы были основаны и там, на берегах Тигра и Евфрата.
Подобно тому как фарисеи своим анализом, обсуждением и дополнением Торы предопределили появление Мишны, так новые, пришедшие им на смену пытливые умы развернули дискуссии уже вокруг самой Мишны. Тем самым они подготовили материал для ещё более обширных трактатов. К этому времени среди духовных наставников еврейского народа утвердилось убеждение, что законодательство не должно быть застывшей догмой, а призвано отражать условия жизни людей, и значит, ему надлежит меняться и совершенствоваться. В результате трудов многих поколений законоведов оба центра дальнейшего развития иудаизма — Палестина и Вавилония — произвели ещё по одному пространному кодексу: во второй половине IV века было завершено создание Иерусалимского Талмуда, а столетием позже была закончена первая редакция и Вавилонского Талмуда. По объёму Вавилонский Талмуд втрое обширнее Иерусалимского и занимает около пятнадцати тысяч книжных страниц.
Построение главных кодексов раввинистического иудаизма, из которых каждый последующий не заменяет, но охватывает и расширяет собой предыдущий, напомнило Скрижалю конструкцию матрёшки: самая малая её фигурка вкладывается в большую, а та в свою очередь помещается в ещё большую.



*

Подобно Мишне, оба Талмуда стали общепризнанными в еврейском мире писаниями, но доминирующее значение приобрёл Вавилонский Талмуд.
Помимо того что талмудические тексты прокомментировали и расширили правовой и обрядовый корпус Мишны, они несли в себе сведения по всем отраслям знаний своего времени: медицине, географии, истории, астрономии, геометрии. Существенное место в обоих Талмудах заняли поучения, афоризмы, предания, фольклор, — всё то, что иудеи называют аггадой, сказанием, в отличие от галахи — законодательной части Талмуда. Галаха давала еврею пищу для ума и являлась руководством в исполнении повседневных обязанностей, а тексты аггады служили для отдохновения души. В сборнике Вайикра Рабба назначение этих двух жанров афористично обозначено словами: «i Галахахлеб, аггадавино».
Из талмудических изречений нравоучительного характера, которые прочёл Скрижаль, ему особо запомнились слова из трактата «Сангедрин»: «37 Тот, кто губит хоть одну человеческую душу, разрушает целый мир; тот, кто спасает одну душу, спасает целый мир». В качестве любопытного образчика сказаний, включённых в Талмуд, Скрижаль выписал и занёс в свою картотеку рассказ о встрече Александра Македонского с амазонками. Согласно трактату «Тамид», македонский царь, в чьих владениях было уже почти полмира, решил подчинить себе также страну этих воительниц, которая находилась в Африке. «32 Александр объявил им войну, — сообщается в трактате. — На это женщины ответили:Если ты победишь нас, то скажут: "Он победил женщин”. А если одолеем мы, то про тебя будут говорить: "Царь, которого женщины победили"». Эта байка, видимо, перекочевала в Талмуд из «Романа об Александре» Псевдо-Каллисфена. После нескольких полученных от амазонок уроков Александр якобы не только поумнел, но даже не посчитал для себя зазорным публично в этом признаться: «Уходя, он начертал на городских воротах: "Я, Александр Македонский, был царём-глупцом, пока не пришёл в землю Африканскую и не поучился мудрости от женщин"».



*

Работа тестера вполне устраивала Скрижаля. Она требовала добросовестности, внимательности и трудолюбия — качеств, которыми он обладал. В его обязанности входило выискивать погрешности в работе программ и сообщать о таких неполадках. При этом вступать в разговоры ему почти не приходилось: о найденных ошибках он рапортовал в письменном виде, а письменный английский давался ему намного легче разговорного языка. И настал день, когда Скрижалю представили новую сотрудницу — молоденькую девушку, которой он должен был передать библиотечные дела. Он посвятил её в нехитрый порядок работы с документацией и с облегчением вручил ей ключи от библиотеки.



*

В результате преследований иудеев в христианском мире духовный центр иудаизма в IV столетии переместился из Палестины, которая была под властью Римской империи, в покорённую персами Вавилонию. Персы исповедовали зороастризм, и именно эту религию они установили в Вавилонии в качестве государственного культа. В целом, персидские правители относились к евреям более терпимо, чем христианские императоры. Но и здесь, на территории Древнего Двуречья, благополучие сынов и дочерей Израиля было тоже довольно зыбким. Оно зависело от меры веротерпимости или от степени фанатизма того или иного персидского царя. Для евреев, так же как для христиан, времена полной религиозной свободы чередовались с периодами жестоких гонений. Новые завоеватели Востока, арабы, которые правили Вавилонией в VII-XI веках, притесняли порой не только местных иудеев, но и христиан, и приверженцев зороастризма. Однако евреям при арабах жилось не хуже, чем при персах. Они могли изучать свой Закон и передавать знания потомкам.
С появлением и распространением Талмуда евреи диаспоры получили возможность самостоятельно принимать решения по большинству злободневных вопросов. И всё-таки законоведы диаспоры подчас испытывали трудности в трактовке талмудических текстов. К тому же знатоки Закона нередко сталкивались с необычными жизненными ситуациями. В таких случаях и целые общины, и отдельные лица обращались с запросами к высшим, общепризнанным авторитетам иудаизма. Таковыми считались руководители двух наиболее известных вавилонских иешив. И гаоны, как называли этих глав академий, рассылали ответы своим единоверцам во все концы света.
Наряду с централизацией идейного руководства и вроде бы всеобщим единообразием культовых и правовых норм, в духовной жизни еврейского народа продолжали происходить и центробежные процессы. Отдельные части огромного здания талмудического иудаизма являлись предметом споров ещё во времена архитекторов и строителей этого уникального сооружения. А когда эта величественная постройка была уже возведена, она стала подвергаться открытым, пока не столь чувствительным, ударам.



*

Раздоры начались в самом центре духовной жизни евреев — в Вавилонии. Спорить и соперничать между собой стали учёные гаоны, с одной стороны, и политические руководители вавилонских евреев — эксилархи, с другой. Появление в VIII столетии лжемессий и образование внутри иудаизма нескольких малых сект закончились расколом: от иудаизма отошло религиозное течение, многочисленные приверженцы которого отвергали всю талмудическую мудрость. В качестве Закона они признавали только предписания Библии. Эти противники талмудизма получили название ананитов — по имени Анана, их главы. Однако даже эти еврейские протестанты существенно разнились между собой по убеждениям. В конце концов, после смерти Анана и его первых преемников, из среды этих верораскольников выделилась секта, которая получила название караимов.
Караимство по сути проповедовало возвращение к старому иудаизму времён существования Храма, но делало упор на личном праве каждого еврея самостоятельно толковать Тору. Попытки видоизменить культовые традиции предпринимались и в дальнейшем. В религии древнего народа Израиля появились ещё два новых течения — мистика и рационализм, каждое из которых старалось увести иудаизм за собой.
Безоглядное следование за своим религиозным чувством, присущее мистикам, и трезвые, основанные на доводах разума искания философских умов существенно, хотя и в не равной степени, раздвинули границы иудаизма в сторону этих двух, во многом противоречивых путей постижения мира.



*

Начала этих средневековых течений в иудаизме Скрижаль усматривал в далёком прошлом. Даже библейский канон запечатлел в себе и мистическое созерцание славы Господней пророком Иезекиилем, и дерзость страдальца Иова, который искал логику в действиях Бога. Богатой духовной пищей для любознательных натур являлись разнообразные верования Востока и обширное наследие эллинизма. Попытки постичь природу мироздания и назначение человека разводили таких ищущих людей по разным дорогам: одни стремились прозреть строение запредельного мира, другие находили корень истинного знания в магии, третьи обращались к ритуальным действиям. Единомышленники объединялись в тайные сообщества и вырабатывали свои системы взглядов, известные только посвящённым.
Это брожение умов в первых веках новой эры происходило как в еврейском мире, так и среди христиан. Оно вошло в историю под названием гностицизма — от греческого слова gnostikos, «знающий». Гностицизм явился той закваской, которая способствовала формированию в иудаизме двух новых течений: мистики и рационализма.



*

Когда Скрижаль сказал жене о том, что им пора разойтись, она попросила его подождать ещё год — до тех пор, пока сын закончит школу и уедет на учёбу в колледж. Довод у неё был один: сын в этом случае легче переживёт их развод. И после недолгого раздумья Скрижаль согласился.



*

Попытку расширить рамки иудаизма до границ философии первым предпринял Филон, который жил в Египте, в Александрии, в начале первого века христианской эры. Филон был иудеем, но усвоил и греческую культуру с её богатым философским наследием. Он считал, что соблюдение закона Моисея не исключает постижение действительности разумом, а напротив, предполагает рациональное осмысление веры.
Попытки согласовать учение Моисея с требованиями рассудка предпринимались не раз и в дальнейшем. Такую задачу стремился разрешить и Саадия бен Иосиф — выдающийся гаон первой половины X века и последний в ряду вавилонских мыслителей иудаизма. Саадия оставался верным талмудической традиции, но в «Книге верований и мнений» доказывал, что откровения Торы находятся в полном соответствии с законами логики. Все противоречия между верой и разумом он объяснял неспособностью человека понять истинный смысл священных текстов. Потаённый смысл библейских рассказов о чудесах Саадия раскрывал с помощью их аллегорического толкования.
К середине XI века интеллектуальный потенциал евреев Вавилонии исчерпался, и центр духовный жизни народа Израиля переместился с Востока на Запад — в Андалузию. Иудеи обосновались на Пиренейском полуострове по меньшей мере тысячелетием раньше. Они жили здесь среди населения христианских княжеств, а начиная с VIII века, когда на полуостров вторглись арабы, иудеи тесно соприкасались и с мусульманами. Взаимовлияние и взаимообогащение культур разных народов придали значительно большую решимость исканиям мыслителей, которые жили на этой земле.
Одним из них в XI веке был Бахья бен Иосиф ибн Пакуда. Он не умалял значение обрядов иудаизма, но ставил личные религиозные размышления и движения личных религиозных чувств выше соблюдения внешних предписаний Моисеева закона. Другой уроженец Андалузии и современник Бахьи, Соломон ибн Гебироль, известный в христианском мире под именем Авицеброн, искал истину уже без всякой оглядки на культовые традиции своего народа. Гебироль настолько отвлечённо и так смело говорил об универсальных понятиях — о Боге, о душе, о неразрывной связи в мироздании божественного и материального, — что его, иудея, до поры считали в Европе то ли арабским, то ли христианским автором.



*

Очередную попытку примирить трезвые соображения разума с откровениями Библии и с учением Талмуда предпринял наиболее известный еврейский религиозный философ средних веков — Маймонид. Он позволил себе гораздо смелей, чем его предшественники, толковать библейские тексты в аллегорическом, философском смысле. А некоторые высказывания Маймонида об ангелах, о чудесах, о сотворении мира не соответствовали принятым в иудаизме воззрениям. Большую часть своей жизни Маймонид прожил в Египте, в Каире, где был главой местной еврейской общины. Он умер в 1204 году, заслужив глубокое уважение и благодарность современников. Но вскоре после его смерти, когда труды Маймонида стали широко известны, у него появились ярые противники. Группа раввинов Франции предала сочинения Маймонида анафеме. Часть раввинов Арагонии, Кастилии и Прованса, напротив, встали на защиту его взглядов. Так в еврейском мире образовалось два враждующих лагеря. Их противоборство сопровождалось взаимными проклятиями, а полемика вокруг воззрений Маймонида не утихала в течение всего средневековья.
Наплыву множества трудов философствующих иудеев противостояли не только блюстители чистоты раввинистического учения. Один из самых талантливых и знаменитых еврейских поэтов средних веков Иегуда Галеви был убеждён, что к истинному познанию Бога ведут не холодные суждения разума, а порывы чуткого сердца.
Потуги интеллектуалов, которые хотели увязать верования предков с доводами разума, получались неубедительными и потому потерпели неудачу. И вскоре после того как философские умы еврейской диаспоры решительно заявили о своём рационалистичном понимании мира, они уступили позиции нарушителей спокойствия в иудаизме своим оппонентам — мистикам.



*

В возникновении караимства с его отстаиванием права каждого еврея на самостоятельное понимание Торы, в усилении мистических настроений среди рассеянных по миру потомков Израиля, а также в тяге многих из них к философии Скрижаль усматривал различные проявления общей тенденции, которая наметилась в иудаизме в средние века. Заметные сдвиги в отношениях правоверного иудея с горним миром — смещение этих отношений из области ритуальных действий в сферу чувств, а также более активное востребование в религиозной жизни возможностей собственного разума — казались Скрижалю следствиями одного и того же явления, а именно: процесса индивидуализации веры, увеличения роли личного начала в отношениях человека с Богом.



*

Прямым следствием той же тенденции — усиления роли отдельной личности в религиозной жизни народа Израиля — Скрижалю представлялось и ослабление централизации духовной власти в талмудическом иудаизме. Если в период главенства вавилонских учёных евреи всего мира обращались за решением спорных жизненных вопросов и за разъяснением талмудических текстов только на Восток — к двум гаонам, то начиная с X века в Италии, Андалузии, Франции эту же роль законоучителей брали на себя уже многие местные раввины. На обращённые к ним запросы раввины также отвечали в духе общееврейской традиции, но они принимали во внимание и местные обычаи. В их посланиях стали появляться уже и самостоятельные комментарии к Талмуду, и трактовки философских проблем, и разборы этических вопросов.
Особое место среди комментаторов Талмуда занял знаменитый французский раввин Раши. Он родился в 1040 году в городе Труа и там же в 1105 году умер. Раши заслужил имя просветителя диаспоры. Евреи обращались к нему за советом со всех концов Германии и Франции. Он проделал титаническую работу, прокомментировав Библию и Талмуд. При этом ни философских тем, ни сферы мистики Раши не затрагивал. Его изложение отличается простым и точным языком, его замечания логичны и кратки. Порой в своих комментариях к Талмуду Раши разъясняет смысл каждой фразы подлинника, иногда же сопровождает целый фрагмент текста всего одним словом. Благодаря колоссальному труду Раши, изучение Талмуда стало доступным для еврейских масс.
Так в раввинистическом иудаизме появился ещё один канонизированный текст: толкования Раши к Талмуду, который сам толкует Мишну, которая, в свою очередь, поясняет Библию. И Скрижаль не очень удивился, когда узнал, что комментариев к толкованиям самого Раши просто не счесть.



*

Рамки традиционного иудаизма оказывались тесными не только для пытливых умов, но и для пылких религиозных натур. Неудовлетворённость людей, склонных к мистическим переживаниям, была однако иного рода. Правоверные иудеи черпали свои представления о Боге из библейских рассказов. Спустя полторы тысячи лет после смерти последнего пророка Израиля большинство иудеев и христиан представляли себе те откровения как некие исключительные исторические события. В действительности же, получалось, места для подобного контакта смертных с Богом нет и быть не может. Такое миропонимание входило в противоречие с интуицией тех чутких сердец, которым для общения с Богом не нужно было ни священных книг, ни посредников.
В отличие от еврейских философов с их далеко идущими выводами, еврейские мистики смогли воздвигнуть свои духовные, уходящие в запредельный мир постройки на древнем фундаменте иудаизма. Тем самым им удалось продвинуть традиционные мировоззренческие рамки этой религии в другую область — в сферу чувств.



*

Потратив много времени на изучение еврейской мистики, Скрижаль понял, что и это религиозное течение на протяжении веков постоянно ветвилось: в мистике появлялись новые системы взглядов, которые зачастую клонились и в философию, и в магию.
В первых веках христианской эры, во времена формирования талмудического иудаизма, для религиозных исканий мистиков было характерно стремление проникнуть душой в горний мир, чтобы созерцать небесные сферы и действующие там силы. Сочинения этого периода сохранили свидетельства о подобных опытах. В этих текстах запечатлены видения небесных миров, дворцов и палат, через которые проходит душа в своём восхождении к Богу; в них приводится детальное описание Божьего престола и Божьей славы. Всё связанное со способами духовного проникновения в запредельный мир и с его строением представляло собой тайное знание небольших групп людей.
Литературное наследие мистиков палестинского и вавилонского периодов стало в X веке известно евреям Германии, и оно оказало на них заметное влияние. В XII столетии здесь появилось новое самобытное направление в иудаизме, которое получило название хасидизма — от слова «хасид», благочестивый. Оно соединило в себе элементы мистики и морали: хасидизм перенял от евреев Востока тайную практику общения с запредельным миром и при этом выработал своё понятие об идеале человека. Самое большое человеческое достоинство хасиды усматривали не в учёности, не в умственных способностях, а в благочестии; отсюда и произошло название этого движения. К числу главных качеств, которыми должен обладать такой благочестивый человек, немецкие хасиды относили аскетический образ жизни, невозмутимость характера, альтруизм и готовность к самопожертвованию для блага других. Особое место в хасидизме заняли покаяние и мистический настрой молитвы. В то время как видениях более ранних мистиков Бог представал небесным царём, чьё величие заставляло душу трепетать от страха, в хасидизме место страха заняла любовь к Богу.
Хасидизм являлся и учением, и образом жизни отдельных, относительно немногочисленных групп людей. Гораздо большее влияние на еврейский мир оказало в средние века другое течение в мистике, известное под названием каббалы.



*

Когда сын Скрижаля решал, в каком колледже будет учиться, он мог выбрать любое из восьми учебных заведений, которые согласились его принять. Скрижаль не ограничивал сына в выборе, но поставил условие: если пойдёт в один из тех колледжей, где за обучение платить не придётся или почти не придётся, — а такие варианты были, — Скрижаль покупал ему машину, о чём сын мечтал; если же обучение требовало умеренной, посильной для них, платы, Скрижаль с женой брали все расходы на себя, но покупка машины в таком случае откладывалась. Если же это окажется Стэнфордский университет — самый престижный и самый дорогой из того списка, — то часть суммы за своё образование сын выплатит сам: возьмёт кредит в банке и рассчитается с долгом, когда начнёт работать. Мальчик хотел учиться именно в Стэнфорде, и такое условие его не остановило.



*

До XIII века термин «каббала» никакого касательства к мистике не имел. Это древнееврейское слово означает «предание». В Талмуде так называются библейские тексты, не вошедшие в Пятикнижие. А в послеталмудический период каббалой — традицией — считался уже Устный закон. Мистики же просто использовали этот термин, поскольку выдавали своё учение за очень древнее, известное ещё многими столетиями ранее. По той же причине — чтобы представить свою науку уходящей корнями в далёкое прошлое — мистики зачастую и свои трактаты преподносили в качестве трудов общепризнанных авторитетов иудаизма.
Теперь, когда Скрижаль восполнил столь обширный пробел в своих знаниях относительно истории каббалы, он понял, что этот термин является по сути лишь собирательным понятием для обозначения во многом отличающихся одна от другой религиозных систем. Эти средневековые течения в иудаизме вобрали в себя немало разнообразных взглядов предыдущих эпох, а спустя несколько столетий и сами, в свою очередь, растворились в пришедших им на смену религиозных традициях.
Одной из самобытных теорий каббалы было тайное учение Авраама Абулафии. Абулафия родился в 1240 году в Сарагосе, главном городе Арагонии. Найденный им способ медитации и раскрепощения души делал человека ясновидящим и давал возможность общаться с Богом. В качестве средства, которое помогает достигнуть необходимого для этого душевного подъёма и самозабвения, Абулафия выбрал процесс комбинирования букв вокруг семидесяти двух имён Бога, из чего он создал целую науку.
Характерной особенностью средневековой каббалы было то, что в её доктрины посвящались только учёные мужи — люди, которые получили раввинистическое образование. Абулафия в свои молодые годы тоже просиживал над священными текстами, но его учение в отличие от других систем каббалы почти не затрагивало мир Талмуда.
Классическое переосмысление раввинистического иудаизма в духе мистики принадлежит иному, также испанскому, направлению каббалы. Наиболее ярко оно представлено книгой Зогар, которая была написана в конце XIII века. Автором её считают Моше де Леона, жившего в Гвадалахаре. Помимо того что автор книги усвоил элементы более ранних течений еврейской мистики, на его мировоззрение оказали влияние и восточные учения, и западная культура. Скрижаль нашёл в этом труде огромное количество цитат из Библии и мистических толкований к ним. Он увидел в Зогаре странное смешение поэтических аллегорий, фантазий на библейские темы и видений экзальтированной души. По-детски наивные высказывания тут перемежаются глубокими мыслями и описаниями таких необычных картин, которые в XX веке отнесли бы к сюрреализму.
Суждения автора Зогара и его трактовка большинства процитированных им фрагментов из Библии выглядят абсолютно произвольными с точки зрения рационального мышления. «“В начале..." означает творение по одному принципу шести верхних и шести нижних уровней», — поясняет автор смысл зачина Книги Бытия. А вопрос: «18.14 Если ли что трудное для Господа в назначенный срок?» — служит ему указанием на грядущее воскресение мёртвых, хотя этот вопрос следует в той же Книге Бытия за словами престарелой Сары, которую рассмешила весть о том, что она родит сына. Автор Зогара не только раскрывает тайный смысл библейских текстов, но излагает также своё понимание действительности, хотя делает это крайне сумбурно. Он утверждает, что Бог за две тысячи лет до сотворения вселенной рассматривал и переставлял скрытые буквы еврейского алфавита; он пишет, что мир создан Торой; и что души каждую ночь выходят из спящих людей и предстают перед Богом; и что сто двадцать пять тысяч крылатых созданий стремительно облетают весь мир, собирая все звучащие голоса, — и эти ангелы производят свой суд. Моше де Леон, если Зогар написал именно он, приводит описание неких семи дворцов, основанных на вере, соответствующих семи верхним небесам, и рассказывает об особенностях каждого из небесных дворцов, будто побывал в каждом. Он уверен и в том, что с воскрешением мёртвых зло будет удалено из мира.
Скрижаль понимал: исход в иную реальность, где нет гонений за веру, где не унижают, не лишают прав, представлял собой для евреев Испании, и не только Испании, способ сохранить человеческое достоинство, не умереть духовно. Мир Библии, в котором иудеи находили спасение от тягот окружающей их действительности, мечтательным натурам был тесен. И они раздвинули пределы этого духовного пространства, насколько смогли.



*

Столетие жестоких преследований марранов закончилось в 1492 году поголовным изгнанием евреев из Испании. И уже немало обустроенный к тому времени мир каббалы оказался для гонимого отовсюду племени Иакова одним из самых доступных прибежищ, которые давали хоть какую-то надежду в их нескончаемых скитаниях. Иудеи не имели возможности жить сообразно своим традициям ни на исторической родине, ни на чужбине. И они стали невольно надеяться на помощь высших, внеземных сил.
Эти мессианские чаяния еврейского народа отразились в новом ответвлении каббалы. Творческий центр этого нового движения сформировался в XVI веке в Палестине — в городе Цфате. Здесь, в Галилее, внимание еврейских мистиков всё больше смещалось от умозрительных вопросов о происхождении и сущности мира к практическим выводам из уже достигнутого ими миропонимания. Главной отличительной чертой этого нового движения в иудаизме было сосредоточение каббалистической мысли на конечной цели существования вселенной.
Наиболее оригинально это направление каббалы оказалось выражено в учении Исаака Лурии. Лурия умер в 1572 году в Цфате, не прожив и сорока лет. Письменного изложения своих взглядов он не оставил, но его мировоззрение усвоили и распространили его ученики. Лурия во многом отталкивался от мыслей предшествовавших ему каббалистов. Среди развитых им идей были и убеждения автора книги Зогар: вера в переселение душ, в возвращение души к Богу после её очищения и вера в приход мессии в конце времён. По учению Исаака Лурии, Бог в акте Творения сократился, чтобы уступить всё занятое им пространство материальному миру, но божественные сосуды не выдержали напряжения и лопнули. Божественные частицы света разлетелись по вселенной, и со времён той катастрофы происходит якобы их собирание. Этими божественными искрами, по учению Лурии, являются человеческие души. И задача людей заключается в содействии возвращению этих искр Творцу. Тем самым человечество может приблизить час уничтожения зла и наступления мировой гармонии. Когда это произойдёт, тогда, разумеется, будет положен конец и всем страданиям еврейского народа. Больше того, Лурия считал, что рассеяние потомков Израиля напрямую связано с тем космическим катаклизмом: иудеи были расселены по свету именно для того, чтобы способствовали собиранию этих божественных искр с помощью вдохновенных молитв и благих дел. Таким образом, рассеяние евреев по миру представлено в учении Лурии не результатом кары Божьей — не обречённостью на страдания за грехи, — а чрезвычайно важным исполнением возложенной на них высокой миссии.
Это учение получило название лурианской каббалы. В первой половине XVII века оно являлось уже ведущим течением в иудаизме. Так каббала — некогда тайная доктрина, известная только посвящённым, — овладела умами широких еврейских масс.



*

После окончания проекта, в котором Скрижаль делил ответственность за качество программного продукта со своими коллегами, его включили в группу разработчиков новой системы, где он был единственным, а потому и главным тестером. Теперь у него оказалось столько дел, что ему часто приходилось задерживаться на службе. А если в такой потерянный для духовного роста вечер никто из попутчиков, приезжавших на работу на своих машинах, не оставался допоздна, то ему предстояла ещё и двухчасовая дорога домой на автобусе.



*

Под гнётом непрестанных, из века в век гонений, особенно после волны страшных погромов в Польше и на Украине, в еврейском народе стала расти надежда на сверхъестественное спасение. Надежду на чудо подпитывали посулы широко распространённой к тому времени лурианской каббалы. Многие ортодоксальные иудеи боролись с этими умонастроениями. Но трезвые увещевания не могли приземлить мечты мистиков и тем более не могли развеять грёзы простого люда. Еврейский мир ожидал прихода мессии.
Случилось так, что на гребень этих стихийных волнений вынесло случайного и слабого человека — Саббатая Цеви. В 1648 году он объявил себя мессией, и большинство евреев диаспоры поверило в пришествие спасителя народа Израиля. В ожидании скорого переезда на Святую землю евреи забросили дела и стали продавать своё имущество. Одни ликовали и праздновали грядущее избавление, другие каялись и непрестанно молились. Однако в 1666 году Саббатай был арестован в Стамбуле, а на встрече с турецким султаном он просто струсил. Окажись на его месте сильная личность — и раввинистический иудаизм, как понимал Скрижаль, раскололся бы: во второй половине XVII столетия возникло бы новое религиозное движение, как произошло это некогда с рождением христианства. Нечто подобное скорее всего случилось бы, даже если тот же Саббатай принял смерть за веру. И у него была возможность погибнуть с честью, но он выбрал жизнь и перешёл в ислам. Надежда на избавление в гонимом племени Иакова была настолько сильна, что несмотря на вероотступничество Саббатая, часть еврейского народа всё-таки откололась от иудаизма и образовала многочисленные саббатианские секты.
А в следующем столетии в вероисповедании еврейского мира появилась другая, гораздо более глубокая трещина.



*

В том виде, в котором раввинистический иудаизм дожил до XVIII века, он больше не удовлетворял еврейские массы. Вероучение талмудистов продолжало оставаться областью скрупулёзного анализа учёных, но из него понемногу уходила жизнь. И хотя стихийная попытка переплавки своей религии в горниле мессианских чаяний обернулась для евреев глубоким разочарованием, насущная потребность оживить веру в народе не исчезла. Эта неудовлетворённость многих религиозных натур нашла выход в другом ответвлении еврейского исповедания — в движении нового хасидизма.
Начало очередной встряске талмудического иудаизма положил Израиль бен-Элиезер по прозвищу Бешт. В молодые годы он испытал влияние лурианской каббалы. До выступления в качестве вероучителя он жил с женой уединённой жизнью в Карпатах, а затем стал ходить по сёлам и городам Галиции, Подолии и Волыни, исцеляя людей от болезней с помощью знахарства, молитвы и амулетов. Тем самым Бешт заслужил себе славу чудотворца. В роли духовного наставника народа он выступил около 1740 года. В основу своего учения он положил радостное служение Богу и оптимистический взгляд на жизнь. Главным в вопросах веры Бешт провозгласил не талмудическое знание, а собственное религиозное чувство человека, даже если речь идёт о самом последнем грешнике. Бешт любил повторять, что ни один человек не может пасть столь низко, чтобы не быть в состоянии подняться до Бога. Бог, считал он, включает в себя абсолютно всё: и весь материальный мир, и все явления в области духа, и даже то, что люди называют злом. Праведник же — цаддик — в своём постоянном общении с Богом достигает слияния со Всевышним, становится ясновидящим и служит посредником между Богом и другими людьми.
Едва заявив о себе, хасидизм стал быстро распространяться в Польше и на Украине. Еще при жизни Бешта число его последователей достигло около сорока тысяч человек. Одной из главных причин такой популярности был значительный разрыв в культурном уровне между интеллектуалами-талмудистами и их малообразованными собратьями. После кровавых погромов и массового разорения евреев Украины и Польши стоял вопрос об элементарном выживании, и лишь немногие могли думать о тонкостях толкований Закона. Относительно простая религиозная система хасидизма оказалась гораздо ближе сердцу малограмотного еврея, чем сложный необъятный мир талмудической науки. Победному шествию учения Бешта способствовали и мистические настроения в еврейском народе, который во многом уже усвоил главные идеи каббалы.
В возникновении хасидизма Скрижаль увидел также проявление подмеченной им ранее общемировой тенденции: в истории человечества из века в век развивался и набирал силу процесс индивидуализации религиозных взглядов людей. В то время как опорой ортодоксального иудаизма служил раввин — человек, отличающийся объёмом своих знаний и рассудительностью, хасидизм в качестве главного религиозного авторитета выдвинул яркую самобытную личность, цаддика — праведного человека с чутким, исполненным радостью и любовью к миру сердцем.



*

Скрижаль отметил нравственную чистоту и привлекательность учения Бешта, но увидел в этой системе взглядов и некоторое противоречие. Если единение с Богом доступно любому человеку и, больше того, если оно должно являться целью всей жизни, то не столь важной становится для еврейской общины роль цаддика — посредника между Богом и другими людьми. Ведь из миропонимания основателя нового хасидизма ясно следовало, что без посредника вполне можно обойтись: цаддиком может стать каждый.



*

Подобно всем другим религиозным доктринам, с которыми успел познакомиться Скрижаль, хасидизм заметно изменился уже вскоре после того как появился.
В 1760 году Бешт скончался, и во главе основанного им движения стал один из его многочисленных последователей по имени Бер из Межерича. В отличие от Бешта — человека из народа и всегда готового к дружескому общению с первым встречным, — Бер вёл довольно замкнутый образ жизни. Он устранил из теории хасидизма то противоречие, которое Скрижаль подметил. Однако Бер сделал это таким образом, что существенно исказил одну из главных идей Бешта. Основатель хасидизма видел в искренней вдохновенной молитве средство единения с Богом для каждого человека. А Бер учил, что такой незаурядной силой обладает только молитва цаддика — совершенного праведника; простому же смертному, для того чтобы снискать благодать Божью, необходимо любить цаддика и неукоснительно исполнять его волю. Так преемник Бешта сместил акцент хасидизма с убеждения о близости Бога к каждому человеку на точку зрения об особом положении избранных.
В Литве и Белоруссии идеологом хасидизма стал Шнеур Залман, который находился во главе этого движения с 1780 по 1812 год. Его взгляды расходились и с представлениями Бешта, и с принципами ортодоксального иудаизма. Учение Шнеура Залмана получило название хабад, составленное из аббревиатуры слов «мудрость», «понимание» и «познание». Если в основе доктрины Бешта лежит религиозное чувство, то в хабаде роль направляющего к Богу проводника возлагается на человеческий разум. Шнеур Залман считал наиболее верным средством достижения единства с Богом не молитву, как провозгласил это Бешт, и не исполнение заповедей, как требует из века в век еврейская ортодоксия, а изучение Торы, где по убеждению Залмана заключена и воля, и мудрость, и вся сущность Бога.



*

Бешт и его последователи не только подвергли серьёзной ревизии теоретические положения иудаизма. Они ввели некоторые новшества и в обрядовые традиции народа, что для блюстителей Закона само по себе было достаточным поводом причислить хасидов к вероотступникам. И раввины начали борьбу с еретиками. Тем не менее в южных краях массового проживания евреев новое учение довольно быстро преодолело сопротивление талмудистов. В Польше и на Украине целые еврейские общины становились хасидскими и духовная власть раввинов переходила к цаддикам.
В Белоруссии и Литве борьба ортодоксии с новым движением велась намного ожесточённее. Съезд раввинов, который состоялся в 1781 году в Белоруссии, постановил искоренить учение Бешта. В разосланных этим съездом директивах предписывалось исключать хасидов из еврейских общин, считать их иноверцами, не общаться с ними и не хоронить их покойников. Хасидов здесь неоднократно предавали анафеме. Дело доходило до сжигания литературных трудов идеологов этого движения и даже до погромов торговых заведений и домов хасидов. Кроме того, о появлении среди иудеев опасных раскольников раввины Литвы рапортовали российским властям. По их доносам Шнеур Залман подвергался аресту дважды, в 1798 и 1800 годах, и оба раза его отправляли для разбирательства в Петербург.
В конце концов вожди раввинизма в Белоруссии и Литве смирились с тем уже свершившимся фактом, что место под небом обрели себе — зачастую по соседству с ортодоксами — и общины хасидов.



*

Какой-либо духовной иерархии у хасидов не было. Руководство в их общинах чаще всего переходило от отца к сыну. Так образовался целый ряд династий цаддиков.
Победное наступление хасидизма на вековые устои талмудического иудаизма достигло наибольшего размаха к середине XIX столетия. Около половины всех евреев, которые в то время проживали в Польше, Венгрии, Румынии и восточнее этих земель — на территории Российской империи, — подчинялись власти цаддиков. Однако с тех пор началось и постепенное вырождение хасидизма.



*

Скрижалю приходилось задерживаться на службе всё чаще и чаще. Руководителем проекта, в котором он работал тестером, был очень жёсткий и властный молодой человек. В помощь Скрижалю он никого не давал и отгулов за переработанное время не предоставлял. Он откровенно выслуживался перед начальством и, видимо, хотел завершить свой проект досрочно и с экономией денег. Чтобы не срывать его амбициозные планы и обещания, Скрижаль всё чаще вынужден был выходить на работу в выходные дни. Он опять фактически попал в рабство.
Такой образ жизни, когда свободного времени почти не оставалось, был для него неприемлемым. Скрижаль видел, что нужно распрощаться с самодуром-начальником и уйти.



*

Уже у первых преемников Бешта вера в цаддика обрела роль главной догмы хасидизма. Бер, который подобно своему учителю Бешту письменного изложения взглядов не оставил, выдвинул теорию о временном падении цаддика. Эту же доктрину развил известный бердичевский хасид Леви-Ицхак. Согласно его теории, цаддик, соприкасаясь с пагубными пристрастиями окружающей среды, может заразиться какими-то из них: может стать корыстолюбивым или начать грешить, но в конце концов это поднимает его ещё ближе к Богу.
Бешт и его ближайшие ученики были безусловно чистыми, высоко нравственными личностями. Именно поэтому они и заслужили любовь многих тысяч людей, которые шли к ним издалека и за помощью, и за советом, и за добрым словом. Но немало последующих лидеров этого движения истолковали учение хасидизма в личных интересах. И они способствовали дальнейшему превращению догмата о надлежащей любви к цаддику в культ цаддика.
Среди духовных вождей хасидизма быстро появились носители всех тех пороков, которые присущи простым смертным. Цаддики нередко враждовали между собой. В хасидских общинах случались и гонения на инакомыслящих. Скрижаль занёс в свою картотеку и тот факт, что один из видных цаддиков Галиции Цви-Гирш предал анафеме всё нелюбое ему хасидское учение хабад. Многие вожди этого движения благочестивых отличались заносчивостью и корыстолюбием. Уже внук Бешта, Борух, жил почти по-царски; он имел многочисленную свиту, был крайне властолюбив и высокомерен. По части роскоши особо преуспел знаменитый цаддик по имени Израиль из местечка Ружина Киевской губернии. В 1813 году в возрасте шестнадцати лет он унаследовал пост главы местных хасидов после смерти старшего брата. Он построил себе настоящий дворец, держал многих слуг, музыкантов, певцов и требовал от хасидов весомых приношений. «Цаддик, — учил он, — должен жить богато, потому что если цаддик стеснён в пользовании земными благами, то и влияние его ограничено».



*

Когда раскол в иудаизме уже практически произошёл, — и хасиды, и раввины почувствовали угрозу со стороны ещё одной силы, которая появилась в еврейском мире. Эта опасность заставила обе враждующие между собой стороны преодолеть взаимную неприязнь и сплотиться на совместную борьбу.
В средние века евреи и арабы являлись наиболее просвещёнными народами мира. Но к началу XVIII столетия замкнутая общинная жизнь и постоянные гонения ограничили кругозор потомков Израиля и притупили умственные способности большинства из них. Народы же Европы подтянулись в своём развитии и уже считали евреев культурно отсталой нацией. Но дух века Просвещения проник и в обособленные от окружающего мира гетто. В еврейских кварталах появились молодые люди, которые не только осваивали раввинистическое учение, но и постигали различные небогословские дисциплины. Эти пытливые натуры занимались самообразованием или даже заканчивали университеты. Кроме религиозных исканий, их интересовал и мир науки, и светская жизнь. Свободомыслие именно этой, наиболее образованной, части еврейского народа и стало теперь тревожить и раввинов, и цаддиков.
Центром реформизма — движения, которое в очередной раз раскололо еврейский мир, — оказалась Германия. Здесь в 20-х годах XIX века отдельные общины подвергли пересмотру часть ритуалов иудаизма. В Берлине, в Гамбурге, в Лейпциге появились еврейские молитвенные дома с невиданными прежде богослужениями на немецком языке, с хором и органной музыкой. Кое-где в молитвенниках были изменены или вовсе изъяты из текстов фрагменты, в которых речь шла о пришествии мессии, о богоизбранности народа Израиля и о возвращении евреев на обетованную землю. К середине XIX века либеральный иудаизм, как называли это движение его сторонники, нашёл приверженцев в странах Центральной Европы и в США. Различные реформистские общины нарушали вековые традиции своего народа в разной степени. Наиболее продвинутой в этом смысле была новая еврейская община в Берлине. День отдыха в ней был перенесён с субботы на воскресенье, а молящиеся могли не покрывать голову.
И ортодоксы, и хасиды не отдавали свои позиции реформистам без боя. Причём хасиды, не так давно ещё сами преследуемые, проявляли в борьбе с нарушителями традиций даже большее рвение, чем раввины.



*

Подобно всем тем религиозным вождям, которые вырабатывали вероучение коллективно, сторонники реформ в иудаизме расходились между собой во взглядах с самого начала. И состоявшиеся в 1844-1846 годах съезды руководителей новых общин разрешить эти разногласия не смогли.
Среди теоретиков реформации иудаизма в Германии выделялись двое раввинов. Один из них, Авраам Гейгер, был сторонником постепенных реформ. Он смотрел на иудаизм как на непрерывно меняющееся учение, в котором неизменными остаются только нравственные заповеди и единобожие. Раввины, полагал он, могут вносить в вероучение поправки в соответствии с требованиями жизни, как некогда поступали талмудисты. Другой еврейский теолог и современник Гейгера — Самуил Гольдгейм — был более радикален. Все религиозные установления, связанные с эпохой существования Храма и с государственностью Израиля, он считал утратившими силу. К таким заповедям Гольдгейм относил и запрещение работать в субботу. Необходимость снятия запрета он объяснял тем, что евреи живут среди народов, которые в субботу трудятся. Свою позицию этот раввин выразил словами: «В талмудическую эпоху прав был Талмуд. В мой век прав я».
Революционный для иудаизма образ мыслей Гольдгейма нашёл многих сторонников в США. К концу ХХ века большинство реформистских иудеев в мире — более одного миллиона человек — проживало именно здесь.
Основатели и первые приверженцы этого движения так и не выработали общую теорию и практику богопочитания. Более поздние реформисты, как показалось Скрижалю, взаимопонимания достигли, однако это совпадение взглядов было особого рода. Видимо, новые духовные лидеры иудеев осознали, что разногласия в вопросах веры и в порядке культовых действий — абсолютно нормальное явление; его нужно просто принять как одну из многих существующих в мире закономерностей. По крайней мере, каждая реформистская синагога стала в конце концов самостоятельно определять порядок богослужений.



*

Реформизм, как знал уже Скрижаль, не являлся последним из ответвлений религии еврейского народа. Ту духовную нишу, которая образовалась между традиционной верой ортодоксов и представлениями реформистов, заполнило ещё одно, более умеренное в своих новшествах течение. Оно получило название консервативного иудаизма. Евреи, которые его придерживаются, разделяют необходимость приспособления религиозных традиций к требованиям жизни, но не идут в этом направлении столь далеко, как реформисты. По их убеждениям, такие принципы иудаизма как соблюдение субботы, исполнение законов о пище и употребление иврита в качестве языка богослужения не подлежат пересмотру.
Процесс размежевания и дробления религиозных верований, как понимал Скрижаль, продолжается среди потомков Израиля и будет продолжаться. В XX веке иудаизм породил ещё одно детище — реконструктивизм. Но вникать в тонкости этой религиозной системы Скрижаль не стал по причине относительной молодости движения.



*

Помимо того что Скрижаль зачастую возвращался со службы домой поздно вечером, он всё чаще вставал очень рано и добирался на работу автобусом. На это уходило два с лишним часа. Его сослуживцы-попутчики, которые ездили на своих машинах и брали пассажиров, стали выезжать из дому позднее, а он просто обязан был сесть за компьютер не позже, чем в девять утра, как требовал того его солдафон-начальник.
Скрижалю не раз хотелось пожелать своему боссу всего хорошего и уйти, чтобы больше никогда его не видеть. И всё же он сдерживал себя. Скрижаль решил искать другое место службы, но он знал, что у него будет больше шансов на удачу, если появится на интервью не в качестве безработного, а как специалист, который просто решил по каким-то своим мотивам сделать карьеру в другой компании. Главная трудность в этих поисках заключалась в том, что начальник не давал ему отгулы за переработанное время. А чтобы оказаться на интервью в Манхэттене, где Скрижаль хотел устроиться на работу, нужно было исчезнуть со службы как минимум на полдня. Тем не менее он составил резюме и послал его по нескольким адресам, которые нашёл в объявлениях воскресного номера газеты «Нью-Йорк Таймс».
Скрижаль не знал, сколь долго продлятся поиски работы, и он стал брать уроки вождения автомобиля. В этом была уже крайняя необходимость.



*

Чтобы уяснить, куда движется иудаизм, Скрижаль обратился и к статистическим данным. Найденные цифры заставили его надолго задуматься. В конце XX века наибольшее число живущих в мире евреев — шесть миллионов — обосновалось в США. Менее десяти процентов из них придерживались ортодоксальных взглядов, около пятнадцати процентов относили себя к реформистам и двадцать пять процентов — к консерваторам. Остальные пятьдесят процентов евреев не причисляли себя к сторонникам ни одного из известных в иудаизме течений. Более половины евреев, живущих в Израиле, свои убеждения также ни с какими известными религиозными взглядами не отождествляли.
Цифры показывали, что в конце II тысячелетия иудаизм претерпел весьма существенные изменения. В течение многих столетий такие понятия, как быть евреем и исповедовать иудаизм, означали одно и то же. Еврей практически не мог жить вне общины и обязан был подчиняться принятым среди единоверцев порядкам. Эпоха Просвещения разрушила невидимый, но жёсткий барьер, который отделял еврейские кварталы и местечки от внешнего мира. Когда же евреи получили гражданские права и свободу обустраивать свою жизнь, многие отошли от религии предков, — кто по своей воле, а кто под давлением обстоятельств.
«А ты? Веришь ли ты сам?» — неожиданно спросил себя Скрижаль.
«А что такое вера?» — после раздумья ответил он себе по-еврейски, вопросом на вопрос.
Хотя Скрижаль не придерживался ни религиозных обычаев предков, ни традиций любого другого культа, отнести себя к атеистам он никак не мог. Какой процент из этой, не исповедующей иудаизм, части евреев составляют люди, которые подобно ему верят в существование высшей силы — верят по-своему, — статистика умалчивала.



*

Скрижаль ещё раз окинул беглым взором историю иудаизма от эпохи судей до рубежа второго и третьего тысячелетий новой эры — и он ещё больше утвердился в своём выводе о том, куда направлен вектор развития этой религии.
Как никакое другое исповедание, иудаизм очень долго избегал раскола в рядах своих приверженцев. Скрижаль видел, что если не принимать во внимание малое по численности караимство, которое обособилось от вероучения еврейского народа ещё в Х столетии, то можно сказать, что этот ковчег хотя и латался на ходу и не раз перестраивался, но всё же до XVIII века его команда успешно справлялась с распрями на борту. Поначалу этот огромный корабль накренился на сторону, занятую философски мыслящими людьми, но затем стал крениться на другой борт — туда, где мистики собирали вокруг себя тысячи любопытных. С этим уклоном, раскачиваясь, корабль веры иудеев и продвигался из столетия в столетие, пока не начал раскалываться. Отколовшиеся от этого древнего ковчега части остались на плаву и пошли своим курсом дальше. Однако и они продолжали подвергаться ломке. И происходило это, как видел Скрижаль, не потому, что вокруг бушевала стихия. Штормило в течение всех трёх тысячелетий в душах тех людей, которые спорили между собой. А когда многие развитые натуры поняли нелепость того, что один человек может объяснять другому, как правильно верить в Бога, в океане веры стало появляться всё больше и больше одноместных парусников.
Так иудаизм, который некогда сплачивал весь еврейский народ, пришёл к рубежу второго и третьего тысячелетий в том состоянии, когда каждая иудейская община, каждая еврейская семья, каждый из потомков Израиля определяет для себя самостоятельно принципы и способ богопочитания.
Вектор процесса, который происходил с иудаизмом, явно указывал в направлении индивидуализации веры.



*

Скрижаль дважды в течение одной недели с большим трудом сумел получить согласие начальника на полдня отгула; он искал работу, и ему нужно было это время, чтобы съездить на интервью. Обе попытки вырваться из интеллектуального рабства оказались неудачными. Спустя неделю агент по трудоустройству организовал ему новую встречу в одной из самых больших в Нью-Йорке телефонных компаний, и Скрижалю опять пришлось думать о том, каким образом оказаться в условленное время, днём, в Манхэттене. Он хотел взять четыре часа компенсации за работу в выходные дни, но начальник категорически ему в этом отказал. Тем не менее в назначенный для той важной для него встречи день, когда время подошло к обеду, Скрижаль поднялся со своего рабочего места, заглянул в кабинет начальника, сказал, что ему необходимо уйти, попрощался и не дожидаясь ответа, поспешил на рейсовый автобус.
Его интервьюировали две женщины. Он понимал далеко не всё, о чём они говорили, но обе дамы были очень доброжелательны и старались произносить слова внятно. Они больше рассказывали о существующих в их группе порядках, чем спрашивали Скрижаля. Он держался довольно уверенно. Хотя тестирование было для него относительно новым занятием, он уже хорошо знал своё дело. Ему понравилось время работы в этом коллективе — с девяти утра до пяти дня. С учётом того, что дорога от дома сюда, в центр Манхэттена, занимала бы у него на метро не более часа, условия такой службы казались ему почти идеальными. Из всего услышанного на интервью смутило его лишь то, что все тестеры по очереди дежурили на телефоне, на который звонили пользователи системы. Такие обязанности были для него новыми и крайне нежелательными. Но когда одна из двух дам спросила его, готов ли он нести такое дежурство наравне со всеми, Скрижаль вспомнил о своём нынешнем рабстве и ответил утвердительно.



*

Утром, едва он сел за компьютер, позвонил агент, устроивший ему интервью в телефонной компании, и сообщил радостную весть: предложили работу. Скрижаль почувствовал большое облегчение, но у него хватило выдержки спокойно обговорить более выгодные условия перехода. Помимо прибавки к предложенной зарплате, он попросил три недели для завершения текущих служебных дел и для короткого отпуска. Как ни хотелось ему распрощаться со своим начальником немедленно, Скрижаль не мог бросить проект, не передав работу кому-то ещё. И конечно, он выгадывал время, чтобы посвятить его самообразованию.
Агент выслушал пожелания и сказал, что попробует договориться об этих условиях с работодателем. Положив телефонную трубку, Скрижаль стал сомневаться, не ошибся ли он — не нужно ли как можно быстрей позвонить агенту и поуменьшить запросы; он ведь ещё вчера порывался бежать от своего деспотичного босса без оглядки — мечтал о работе в любом коллективе за те же деньги. Но жизненный опыт подсказывал, что попросил он не так уж много; нужно было просто выдержать паузу. Не прошло и часа, как агент перезвонил ему и сказал, что условия приняты.
Когда Скрижаль сообщил начальнику об уходе, тот округлил от удивления глаза, собрался что-то произнести, но стал заикаться и наконец спросил, зачем он это сделал. «Я не чувствовал к себе достаточного уважения с вашей стороны», — ответил Скрижаль. Густо усыпанное веснушками лицо начальника покраснело до самых кончиков сильно оттопыренных ушей, и он стал уверять в обратном, но Скрижаль предложил обсудить лучше план их действий на ближайшие дни. « Сегодня четверг, — сказал он, — а последний мой рабочий день будет... не позже, чем в следующую пятницу».