Вековая «дремучесть» пейзажа бытия с приглушенным, даже «темным» светом, своеобразная фактура этого поэтического пространства — действительно, не что-то придуманное, а — пейзаж-ощущение.
Написавший эти строки поглощен им, растворен в нем без остатка, до крайнего предела. В пространстве этом — плотный воздух, сквозь который не слишком просто идти и самому автору, также как нелегко проходить сквозь события в нем.

Сказав так, Олег Хлебников определяет поставленную преграду, заявляя о самоценности, но и неприютности души, совершающей свой путь.
Однако его отдельность — не отстраненность, и жизненные судьбы людей и не просто интересуют поэта, а волнуют, и наблюдения — не обзор, а острое сопереживание с вживанием в образы. Поэтому и названа одна из книг «Наедине с людьми». Наедине — то есть один на один, с глазу на глаз. Говорят — наедине с музыкой, с книгой, а он — с людьми. Он перед ними и они перед ним, а между может быть легкий незаполненнный просвет, щель, расстояние, промежуток, дающий возможность лучше и конкретнее видеть. Вот причина этого легкого отдаления.


Бродить в пространстве стихов с их собственным свойством консистенции вещества этого пространства, почти физически ощутимого, поначалу может быть непривычно — оно обволакивает своим особым воздухом, своим свечением влаги и света, своей шершавостью или скольжением мрака и ветра.
Вот для таких прогулок есть, например, «Персиянкистан».
Я перелистнула страницы — и на неожиданно открывшейся перед глазами появился заголовок цикла «В пределах соприкосновения», как бы подтверждая сказанное.

В этот пласт души и войдем. Там — стихотворение «Сегодня» с его «предметной постановкой» лагеря пионерских тел, этого ужаса под звуки горна, «где не дано исходов никаких», но —

Это искажение пути и — неприятие этого разлада поэтом, столкновение с этим разладом, противоборство, противостояние ему души — является еще одной особенностью пространства стихотворений, сопротивление, — которое становится энергией «пускового механизма», преображающейся в поэтическую энергию.
А «за душой только эти строки./Со стыдом надежды на них». Надежды на Поэзию, которая — духовное делание и «единственный посох», как было сказано другим автором.

«...Скользя/ вдоль по истории корявой», строки живут в пространстве полуночного
света —

Но есть, правда трудный, выход в том, что — «на лице печать исполненного долга», выход и в благородной опаске — «Не смял бы никого/в гражданской этой битве/ за то, что по усам/ текло и в рот попало...», и в высоконравственном заявлении — «Я встал бы рядом сам... — /цена всегда пугала». Коротко и выразительно — о том, как сладить с этой тьмой. Сдержанная решительная жесткость интонации, в которой открытая сердечность и честь.
«Трудное» пространство преодолевается. Истекающие из него импульсы приводят в движение мышцы души, включая то особое состояние, в котором и пишутся стихи.
И совсем немало, что «за душой только эти строчки», этого и достаточно.

А внимательность к деталям окружающего мира была у Хлебникова с первых его стихотворений, с его первой книги, в которой присутствовала уже неюношеская мудрость взгляда. И строка из стихотворения «Моя родословная» — «я должен был пробиться по крайней мере к буддам...» — воспринимается не как, впрочем, очень звонкая, пластично-эмоциональная строчка Риммы Казаковой из ее замечательного стихотворения — «О, я дойду до самого Генштаба, но ты прощай...», а указанием на предстоящий путь к достижению целительных духовных точек.

Подспудное внутреннее желание высокого взлета качелей, желание, к воплощению и осуществлению которого, как произнесено, и «готовились». На любом «краю» — века или зимы... И вот одним из преодолений Олега Хлебникова становится еще и психологически-художественное одоление «пустыни и морока» сумеречных пространств «короткой прогулкой земной», где в появляющемся свете дня — противостояние вселенскому холоду и земному мраку.
К счастью, это противостояние, — независимо от исторических и социальных особенностей отрезка времени, — живет в человеческой душе и звучит в поэзии, даже если порой обманно кажется, что и само оно бесполезно.
«В пределах соприкосновения» и любовь и бегство от нее —

«Простучу позвонки электричкой, /чтобы ты не осталась со мной...» Неспроста это стихотворение названо «Заклинание». Поэзия — это страсть, — писал Розанов. И, конечно же, в любом заклинании присутствует страстность — крайнее увлечение, напряжение, чувственность. Заклинание всегда твердит и принуждает к чему-то своими повторами и энергетическими наплывами. Но скорее, это стихотворение даже — заговор. Надо заколдовать себя, принудить не помнить, чтобы обрести свободу. Так и слышишь непроизнесенные слова автора, которыми заканчивались многие заговоры: «будте слова мои крепки». Найден, точнее, уловлен, услышан ритм, передающий состояние, — активный, действенный — воздействующий звуковой вибрацией слов. Наверное, любой настоящий стих, настоящие поэтические удачи — из области звучания молитв или заклинаний, потому что соприкасаются с глубинными, потаенными токами души читателя, которые отвечают на призыв строк. Ведь поэзия тоже «в пределах соприкосновения», а значит — в пределах объединения.
Олег Хлебников, заявивший в ряде стихотворений ощущаемую им преграду между собой и миром, сам, может быть, того не предполагая, преодолевает в своей душе эту отдельность, разрушая ее, так как «в пределах соприкосновения» — только слитность и общность:

И есть ли что плотней этой невидимой, глобальной, объединяющей, соединительной связи?