Илья Тюрин (1980-1999)
Поэт. Родился 27 июля 1980 года в Москве. С раннего детства сочинял стихи, но основной цикл, вошедший затем в сборник, был написан в 1995-1997 годы. В эти же годы он создал рок-группу «Пожарный Кран», был бас-гитаристом и автором большинства песен.
После окончания лицея Илья, решив стать врачом, год работал в НИИ скорой помощи им. Склифосовского, а в 1998 году поступил на педиатрический факультет Российского государственного медицинского университета (РГМУ). Продолжал писать песни, эссе и статьи, многие из которых публиковались в центральной прессе. 24 августа 1999 года Илья Тюрин погиб, купаясь в Москва-реке.
Стихи, песни, статьи, эссе, записные книжки Ильи Тюрина опубликованы в книгах «Письмо» (2000) и «Погружение» (2003).
В 2000 году были созданы Фонд памяти Ильи Тюрина и литературная ИЛЬЯ-ПРЕМИЯ. По итогам конкурса в книжной серии ИЛЬЯ-ПРЕМИЯ издаются книги победителей. Работы финалистов, а также произведения известных поэтов и эссеистов публикуются в альманахе «ИЛЬЯ».
После окончания лицея Илья, решив стать врачом, год работал в НИИ скорой помощи им. Склифосовского, а в 1998 году поступил на педиатрический факультет Российского государственного медицинского университета (РГМУ). Продолжал писать песни, эссе и статьи, многие из которых публиковались в центральной прессе. 24 августа 1999 года Илья Тюрин погиб, купаясь в Москва-реке.
Стихи, песни, статьи, эссе, записные книжки Ильи Тюрина опубликованы в книгах «Письмо» (2000) и «Погружение» (2003).
В 2000 году были созданы Фонд памяти Ильи Тюрина и литературная ИЛЬЯ-ПРЕМИЯ. По итогам конкурса в книжной серии ИЛЬЯ-ПРЕМИЯ издаются книги победителей. Работы финалистов, а также произведения известных поэтов и эссеистов публикуются в альманахе «ИЛЬЯ».
Вступление
С самого начала у нас с Ильей сложился некий ритуал: только что сочиненное стихотворение он читал мне, затем печатал его на машинке, ставил номер в верхнем правом углу и складывал в специальную красную папку. Илюше нравилась затеянная игра: «пронумерованное» стихотворение — эта бесплотная фантазия — обретало новую, материальную жизнь. Порядок сохранялся идеальный, список каждого стихотворения неукоснительно находил в папке свое место. Я хранила папку у себя, очень дорожила ею — то была основа гипотетической Илюшиной книги. В конце 1998 года втайне от Ильи даже начала переносить стихи в компьютер, решив, что настала пора эту книгу издать…
К лету 1999-го я почти завершила эту работу. Вот почему после случившейся трагедии удалось уже через три месяца сдать рукопись в издательство — она была практически готова. И только потом пришел черед дневников, записных книжек Ильи — всего того, что было оставлено за пределами книги «Письмо» и в силу спешности и горячечности работы, и в силу того, что страдающая душа не могла в тот момент вынести кропотливой исследовательской, а потому требующей известной отстраненности работы.
Разбирая записные книжки Ильи, я обнаружила целую россыпь «неучтенных» стихотворений. Видимо, сам Илья относил их к незавершенным, может быть, считал, что это только наброски. В некоторых случаях так оно и есть. Но среди поэтических этюдов есть и такие, которые не только «тянут» на законченные произведения, но и стали признанными шедеврами Ильи. Это — «Старинная живопись», «Посвящается Байрону», и конечно, «Рождение крестьянина» — стихотворение, написанное Ильей в августе 1999 года и оказавшееся последним…
Естественно, за десять с лишним прошедших лет какие-то из представленных ниже произведений были опубликованы в разных изданиях по разным поводам. Но сейчас, в преддверии 30-го дня рождения Ильи — 27 июля 2010 года — было бы справедливо, чтобы они увидели свет в единой подборке — как дань памяти ушедшему поэту.
К лету 1999-го я почти завершила эту работу. Вот почему после случившейся трагедии удалось уже через три месяца сдать рукопись в издательство — она была практически готова. И только потом пришел черед дневников, записных книжек Ильи — всего того, что было оставлено за пределами книги «Письмо» и в силу спешности и горячечности работы, и в силу того, что страдающая душа не могла в тот момент вынести кропотливой исследовательской, а потому требующей известной отстраненности работы.
Разбирая записные книжки Ильи, я обнаружила целую россыпь «неучтенных» стихотворений. Видимо, сам Илья относил их к незавершенным, может быть, считал, что это только наброски. В некоторых случаях так оно и есть. Но среди поэтических этюдов есть и такие, которые не только «тянут» на законченные произведения, но и стали признанными шедеврами Ильи. Это — «Старинная живопись», «Посвящается Байрону», и конечно, «Рождение крестьянина» — стихотворение, написанное Ильей в августе 1999 года и оказавшееся последним…
Естественно, за десять с лишним прошедших лет какие-то из представленных ниже произведений были опубликованы в разных изданиях по разным поводам. Но сейчас, в преддверии 30-го дня рождения Ильи — 27 июля 2010 года — было бы справедливо, чтобы они увидели свет в единой подборке — как дань памяти ушедшему поэту.
Ирина МЕДВЕДЕВА
Я НEС ПЕРЕД СОБОЮ СВЕТ…
* * *
* * *
Больница в начале сна
Такая же, как в конце —
В забвении. Ни одна
Черта не живет в лице.
На миг отстранив от глаз
Пургу или прядь волос,
Увидишь все тот же пласт
Безмолвия. И мороз,
Как речь, донесет до стен
Признательность в виде двух
Знакомых цветов, систем
Любви. Черно-белый слух.
Вычерчивай, без ума,
Рисунок в карандаше
И думай, что эта тьма
Лежит на ее душе.
И между ветвей, небес,
Антенных крестов и труб —
Действительно Бог, но без
Приметы. Как ночь к утру.
Такая же, как в конце —
В забвении. Ни одна
Черта не живет в лице.
На миг отстранив от глаз
Пургу или прядь волос,
Увидишь все тот же пласт
Безмолвия. И мороз,
Как речь, донесет до стен
Признательность в виде двух
Знакомых цветов, систем
Любви. Черно-белый слух.
Вычерчивай, без ума,
Рисунок в карандаше
И думай, что эта тьма
Лежит на ее душе.
И между ветвей, небес,
Антенных крестов и труб —
Действительно Бог, но без
Приметы. Как ночь к утру.
Май 1996
ДОРОЖНАЯ РАЗМЕТКА
Не продолжая, не губя пейзаж,
Все дальше от него, все ближе к речи —
Как будто мягкий Богов карандаш,
Не успевая вслед, летит навстречу.
Все дальше от него, все ближе к речи —
Как будто мягкий Богов карандаш,
Не успевая вслед, летит навстречу.
4.10.1996
* * *
Я вышел из метро и нос направил
На каланчу:
Оплывший столб. Считай, что я поставил
Тебе свечу.
На каланчу:
Оплывший столб. Считай, что я поставил
Тебе свечу.
28.11.1996
СТАРИННАЯ ЖИВОПИСЬ
Предместье Тициана. Мешковина
С картофелем из высохших долин,
Полуокно. И свет наполовину.
И тьма в глазах. И Бог преодолим.
Пожалуйста! Давай остудим глину,
Октябрь на красный свет перебежим.
Два выхода: Творцу найти причину
Или себя почувствовать чужим.
Язык не кисть. Не ждет переворота:
Меж фраз его всегда найдутся те.
Но если нет — то хлопнут не ворота,
А воздух на распоротом холсте.
С картофелем из высохших долин,
Полуокно. И свет наполовину.
И тьма в глазах. И Бог преодолим.
Пожалуйста! Давай остудим глину,
Октябрь на красный свет перебежим.
Два выхода: Творцу найти причину
Или себя почувствовать чужим.
Язык не кисть. Не ждет переворота:
Меж фраз его всегда найдутся те.
Но если нет — то хлопнут не ворота,
А воздух на распоротом холсте.
29.11.1996
* * *
Идя по следу бобика в ночи,
Влекомый поводком и чем-то третьим,
Я собираю краткие лучи
В речной пейзаж — и согреваюсь этим.
Канва зимы выводит нищету
Не только на ладонь — из пантомимы
Прикрытья тополей, но и на ту
Ступень, где мы уже неповторимы.
И случай страховаться, если был —
Остался позади, еще до снега.
Фигура, оторвавшись от перил,
Одна в миру и уязвима с неба
Настолько, что архангел наверху,
Вздохнув, отводит в сторону двустволку.
За полночь, не поддавшийся греху
Невозвращенья, не откроет створку
Родной двери, принявшей, как ислам,
Окрестный лед. И чтобы не решаться
На худшее — придется по часам
Заметить время. И с пургой смешаться.
Не то беда, что будут и без нас
Углы и бревна кочевой столицы,
Но то, что, утром взламывая наст,
Мы искренни в желанье устраниться —
В прозрении, что снег с собой несет
Не ретушь и не дар иносказанья,
А белый фон. И кто произнесет
Для нас точней и проще наказанье?
Влекомый поводком и чем-то третьим,
Я собираю краткие лучи
В речной пейзаж — и согреваюсь этим.
Канва зимы выводит нищету
Не только на ладонь — из пантомимы
Прикрытья тополей, но и на ту
Ступень, где мы уже неповторимы.
И случай страховаться, если был —
Остался позади, еще до снега.
Фигура, оторвавшись от перил,
Одна в миру и уязвима с неба
Настолько, что архангел наверху,
Вздохнув, отводит в сторону двустволку.
За полночь, не поддавшийся греху
Невозвращенья, не откроет створку
Родной двери, принявшей, как ислам,
Окрестный лед. И чтобы не решаться
На худшее — придется по часам
Заметить время. И с пургой смешаться.
Не то беда, что будут и без нас
Углы и бревна кочевой столицы,
Но то, что, утром взламывая наст,
Мы искренни в желанье устраниться —
В прозрении, что снег с собой несет
Не ретушь и не дар иносказанья,
А белый фон. И кто произнесет
Для нас точней и проще наказанье?
Январь 1997
* * *
Январский путь — созвучие реки
И набережной в час ее бессилья,
Где встречу подгадали сапоги
С условным днем — и <...> взбесили.
От светофора к вашему пальто
Идут круги. Форель? пловец? безумец
С дугой трамвая посреди — и кто
Поручится, что это не трезубец?
И набережной в час ее бессилья,
Где встречу подгадали сапоги
С условным днем — и <...> взбесили.
От светофора к вашему пальто
Идут круги. Форель? пловец? безумец
С дугой трамвая посреди — и кто
Поручится, что это не трезубец?
04.01.1997
* * *
У окна только час до тебя —
До восхода январского утра.
Веко скачет, пейзаж теребя,
В небесах появляется утка,
Увлекая зрачок за собой…
И внезапно всю ночь озаряет
Так, что брошенной точки слепой
Не вернуть. Из нее козыряет
Чернота. Где, помимо огней,
Ничего не живет в Поднебесной.
Но пока ты один перед ней,
Пустота называется бездной.
До восхода январского утра.
Веко скачет, пейзаж теребя,
В небесах появляется утка,
Увлекая зрачок за собой…
И внезапно всю ночь озаряет
Так, что брошенной точки слепой
Не вернуть. Из нее козыряет
Чернота. Где, помимо огней,
Ничего не живет в Поднебесной.
Но пока ты один перед ней,
Пустота называется бездной.
Январь 1997
ИМПРОВИЗАЦИЯ
I
I
Письма приходят по воздуху — к косяку
Местной двери, минуя портьеры, стекла
Книжных шкафов, оставляючи на бегу
Далеко позади себя праздную войну
Заоконных пейзажей, поскольку пейзаж не есть
Только предмет письма — но еще и мысли
Пишущего письмо, поскольку он сам есть месть
Всякому, кто отважится вдруг прочесть.
Местной двери, минуя портьеры, стекла
Книжных шкафов, оставляючи на бегу
Далеко позади себя праздную войну
Заоконных пейзажей, поскольку пейзаж не есть
Только предмет письма — но еще и мысли
Пишущего письмо, поскольку он сам есть месть
Всякому, кто отважится вдруг прочесть.
II
Книги, которые остаются у них за спиной,
Равно могли послужить бы и опроверженьем
И доказательством их непричастья к,
В лучшем случае, плагиату; в худшем
Случае, к изобретению новых форм.
Равно могли послужить бы и опроверженьем
И доказательством их непричастья к,
В лучшем случае, плагиату; в худшем
Случае, к изобретению новых форм.
III
Стол, оставленный позади, диван,
Кресло, немой бюст, картины, ручка
Ящика — могли бы проиллюстрировать все, что в них,
И так (и достаточно ясно) сказано словами.
Но или слова сотрутся, или
Вещи со временем потускнеют. Пусть
Всякое, что сохранится — и будет нам
Памятником. Или штемпелем здешней почты.
Кресло, немой бюст, картины, ручка
Ящика — могли бы проиллюстрировать все, что в них,
И так (и достаточно ясно) сказано словами.
Но или слова сотрутся, или
Вещи со временем потускнеют. Пусть
Всякое, что сохранится — и будет нам
Памятником. Или штемпелем здешней почты.
IV
Все эти письма, идущие к косякам
Дверей — от балконов, извне вообще
(откуда только письма и присылать, поскольку
Более ничего не пришлешь), —
Все эти письма содержат в себе не текст,
Не подпись, и даже не приветствие: лишь
Сумму пробелов между словами, ибо
Только пробел и не претендует на
Время грядущего адресата.
Дверей — от балконов, извне вообще
(откуда только письма и присылать, поскольку
Более ничего не пришлешь), —
Все эти письма содержат в себе не текст,
Не подпись, и даже не приветствие: лишь
Сумму пробелов между словами, ибо
Только пробел и не претендует на
Время грядущего адресата.
5.02.1997
* * *
Когда меня объемлют с двух сторон
Пленительные пологи ночные,
И трубы бесполезные печные
На кровлях воздвигает фараон —
Я чувствую, что скорость отворить,
Смежающую пальцы мне под кровом,
Я не готов; что даже и в готовом —
Она сама не сможет говорить.
Пленительные пологи ночные,
И трубы бесполезные печные
На кровлях воздвигает фараон —
Я чувствую, что скорость отворить,
Смежающую пальцы мне под кровом,
Я не готов; что даже и в готовом —
Она сама не сможет говорить.
18.02.1997
ПОСВЯЩАЕТСЯ БАЙРОНУ
Лондон дышит. И в дыханье этом
Что ни вздох — к бессилию шажок.
Муза, возвращаясь от поэта,
В мысли оставляет сапожок.
А наутро вновь переобута:
Вовсе не стесняясь наготы,
Точно в срок является, как будто
Ждать ее способен только ты.
Все, что появляется с востока —
Солнце. Все, что чудится в тиши —
Лишь она. Все, чтимое с восторгом —
Ложь и ложь. Но даже и при лжи —
Это связь. И как ни брей щетину —
Дальнозоркости не избежать,
Ибо взгляд, до слова ощутимый,
Только ей и мог принадлежать.
Что ни вздох — к бессилию шажок.
Муза, возвращаясь от поэта,
В мысли оставляет сапожок.
А наутро вновь переобута:
Вовсе не стесняясь наготы,
Точно в срок является, как будто
Ждать ее способен только ты.
Все, что появляется с востока —
Солнце. Все, что чудится в тиши —
Лишь она. Все, чтимое с восторгом —
Ложь и ложь. Но даже и при лжи —
Это связь. И как ни брей щетину —
Дальнозоркости не избежать,
Ибо взгляд, до слова ощутимый,
Только ей и мог принадлежать.
4.04.1997
* * *
Подобно нищим на заглохшем пире,
Мы радуемся тесноте явлений.
Но разве пошлость подбирает в мире
Не только то, что ей оставил гений?
Мы радуемся тесноте явлений.
Но разве пошлость подбирает в мире
Не только то, что ей оставил гений?
1997
* * *
Я чувствую, как много впереди
Ни звуком не оправданного гула —
В котором есть миры, но посреди
Которого не плачет Мариула.
А значит, сам он только адресат
Наружных слез, летящих отовсюду.
Я знаю, что меня не воскресят,
И потому не осужу Иуду.
Ни звуком не оправданного гула —
В котором есть миры, но посреди
Которого не плачет Мариула.
А значит, сам он только адресат
Наружных слез, летящих отовсюду.
Я знаю, что меня не воскресят,
И потому не осужу Иуду.
21.04.1997
* * *
Случайный том, как разбирают печку,
Моя рука достала из других,
И медного заглавия насечку
Лучом не тронул будущий мой стих.
Чугунные не встрепенулись кони,
И перед Богом не раздалась мгла.
Но пыль запомнила толчок ладони,
И в мозг минутной тяжестью легла.
Я все забыл. Но, отразившись в речи,
Тот мелкий жест определил другой.
Мы лепим из секунд стихи и печи,
Чтоб было, где им шарить кочергой.
Моя рука достала из других,
И медного заглавия насечку
Лучом не тронул будущий мой стих.
Чугунные не встрепенулись кони,
И перед Богом не раздалась мгла.
Но пыль запомнила толчок ладони,
И в мозг минутной тяжестью легла.
Я все забыл. Но, отразившись в речи,
Тот мелкий жест определил другой.
Мы лепим из секунд стихи и печи,
Чтоб было, где им шарить кочергой.
5.05.1997
* * *
Во тьме потрясенья улегся порядок —
Я только им и живу.
И песни не то, что приходят в упадок,
Но знают свою канву.
Походка вся из торжественных линий,
И злая фигура ждет
Удобного случая сделать длинный
Скачок и уйти вперед.
Я только им и живу.
И песни не то, что приходят в упадок,
Но знают свою канву.
Походка вся из торжественных линий,
И злая фигура ждет
Удобного случая сделать длинный
Скачок и уйти вперед.
19.08.1997
* * *
Кто создал вас — леса, поэты, кони?
Я здесь один — взываю к вам и жду:
Черкните имя этого Джорджоне,
Кто так решил минутную нужду.
Сухая кость, высокое паренье
И легкий гнев: труд меньше, чем на час.
Ему было плевать на озаренье,
И бег его преобразился в вас.
Я здесь один — взываю к вам и жду:
Черкните имя этого Джорджоне,
Кто так решил минутную нужду.
Сухая кость, высокое паренье
И легкий гнев: труд меньше, чем на час.
Ему было плевать на озаренье,
И бег его преобразился в вас.
1998
РОЖДЕНИЕ КРЕСТЬЯНИНА
Рождается один из тех, кто позже
Согнет главу под рост дверной щели,
Чьи руки как влитые примут вожжи,
А голос, подчинившись, станет проще,
Чем пенье трав, жужжание пчелы.
Он будет знать без слов и выражений
Значенье каждой части бытия,
Усиленной десятком отражений
В воде и небе, в стеклышках жилья.
И слово «Русь», услышанное где-то,
Не выделится для него среди
Шуршанья поджигаемой газеты,
Нытья машин, увязнувших в грязи,
Раскатов приближающейся бури,
Нелепых и беспечных матюгов,
Дорожной пыли и манящей дури
Цветов и злаков с голубых лугов.
Согнет главу под рост дверной щели,
Чьи руки как влитые примут вожжи,
А голос, подчинившись, станет проще,
Чем пенье трав, жужжание пчелы.
Он будет знать без слов и выражений
Значенье каждой части бытия,
Усиленной десятком отражений
В воде и небе, в стеклышках жилья.
И слово «Русь», услышанное где-то,
Не выделится для него среди
Шуршанья поджигаемой газеты,
Нытья машин, увязнувших в грязи,
Раскатов приближающейся бури,
Нелепых и беспечных матюгов,
Дорожной пыли и манящей дури
Цветов и злаков с голубых лугов.
Август 1999
Публикацию подготовила Ирина МЕДВЕДЕВА