Сергей Попов.
"Азбука буки"
"Азбука буки"
М.: "Издательство Евгения Степанова", 2017
В конце 2017 года в "Издательстве Евгения Степанова" вышла новая книга серии "Авангранды". Воронежский поэт Сергей Попов собрал под фирменной обложкой стихи, написанные в последние годы, и присвоил изданию сложное название — "Азбука буки". И, если первое существительное настраивает на поэтапное восприятие материала, продвижение от простого к сложному, то второе — подводит к мучительному осознанию прочитанного. Оба слова малоупотребляемы, а их сочетание подкреплено мощной аллитерацией.
Выражение "азбучные истины", как правило, характеризует что-то предельно очевидное, очень простое для понимания. Однако начнем с того, что в современном русском языке нет азбуки. В начале прошлого века в результате языковой реформы она была заменена алфавитом. Русская азбука, устраненная в 1918 году, передавала образы, а не просто звуки. Выходит, поэт воскрешает лексический архаизм?
Так и получается. Длинные, стройные стихи насыщены образами. Из малосопоставимых понятий рождаются богатые и емкие изображения ("солнечный обморок", "асфальт разлуки с головой", "звездные водоросли", "сбруя листвы на шее сплошных времен"). Что касается поэтического высказывания, то оно диалектично. Метафоры создает поэт Попов, а мрачные, подчас "кухонные" разговоры ведет лирический герой — необщительный, нелюдимый, угрюмый человек. Этот брюзжащий тип — бука — словно сидит на табуретке, насупившись и ворча на хозяйку квартиры:
Выражение "азбучные истины", как правило, характеризует что-то предельно очевидное, очень простое для понимания. Однако начнем с того, что в современном русском языке нет азбуки. В начале прошлого века в результате языковой реформы она была заменена алфавитом. Русская азбука, устраненная в 1918 году, передавала образы, а не просто звуки. Выходит, поэт воскрешает лексический архаизм?
Так и получается. Длинные, стройные стихи насыщены образами. Из малосопоставимых понятий рождаются богатые и емкие изображения ("солнечный обморок", "асфальт разлуки с головой", "звездные водоросли", "сбруя листвы на шее сплошных времен"). Что касается поэтического высказывания, то оно диалектично. Метафоры создает поэт Попов, а мрачные, подчас "кухонные" разговоры ведет лирический герой — необщительный, нелюдимый, угрюмый человек. Этот брюзжащий тип — бука — словно сидит на табуретке, насупившись и ворча на хозяйку квартиры:
Не разумеешь разницы между астрой
и цикламеном в малоцветочном быте?
Но ведь зато научишься быть бесстрастной
и всепрощающей — что уж теперь —
живите.
и цикламеном в малоцветочном быте?
Но ведь зато научишься быть бесстрастной
и всепрощающей — что уж теперь —
живите.
Хозяйка вроде бы недурна собой и приняла тепло, но веет от этой картины непрошибаемым одиночеством. Бросаются в глаза эпитеты — "бесстрастный" и "всепрощающий". В бытовом, сниженном контексте они не воспринимаются — возвышенный, глубокий смысл религиозного понятия "неподвижности души на худое" обрушивается до обывательского равнодушия. Также несовместимы упомянутый в тексте "стаканчик Кьянти" и древнерусское обращение к любимой женщине — "душа моя". Сказанное в таком ключе звучит иронично, колюче. Режет ухо следующая картина:
И выступать из ванной ты станешь павой,
чтоб учинить поверку горшков и плошек,
и над картинкой жареной и кровавой
будут сиять герань и халат в горошек?
чтоб учинить поверку горшков и плошек,
и над картинкой жареной и кровавой
будут сиять герань и халат в горошек?
Попов как будто вторит Маяковскому, однако его картина страшнее — одиночество вдвоем. Мне кажется, сплоченная между собою совокупность образов, образующих систему ценностей автора, близка по настроению к лермонтовской. Поколение современников вызывает у него горькую усмешку. Не за погружение ли в себя его героя кличут букой? Не потому ли, что он прям и нелицемерен?
Пейзажи русской природы в творчестве Сергея Попова выступают ярким инструментом транслирования собственных эмоций; любимым временем года становится осень с ее тоскливым жизнеощущением. Ночь обычно ассоциируется с воспроизводящим началом, но поэт остужает нас. Его стихи не дают пищи плотоядному воображению. Холодок бежит по коже от не отягощенного знаками препинания олицетворения времени:
Пейзажи русской природы в творчестве Сергея Попова выступают ярким инструментом транслирования собственных эмоций; любимым временем года становится осень с ее тоскливым жизнеощущением. Ночь обычно ассоциируется с воспроизводящим началом, но поэт остужает нас. Его стихи не дают пищи плотоядному воображению. Холодок бежит по коже от не отягощенного знаками препинания олицетворения времени:
средь непроглядной оконной листвы
с флорой и фауной ночи на вы
время колесная белка
мчится кромешно и мелко
с флорой и фауной ночи на вы
время колесная белка
мчится кромешно и мелко
Как отзывается это нам, уставшим, вымотавшимся, загнанным! Хорошо ли быть такой белкой? Поэт не протестует, не выговаривает, не резонирует — продолжает рисовать сюрреалистическую картину. Мир замирает и движется одновременно:
но не поймать в световом колесе
резкие сполохи промельки все
лапок рисунок дремучий
по-над полуночной тучей
резкие сполохи промельки все
лапок рисунок дремучий
по-над полуночной тучей
Но неужели это означает, что нам и дальше необходимо крутить это чертово колесо? Ответ на этот вопрос будем искать не в книге, потому что он лежит в основе человеческой психологии. А задуматься есть над чем: жизнь одна и неизвестно, сколько она продлится. Сергей Попов не дает готовых ответов, но окатывает нас ливнем развернутых метафор. Например, весну автор описывает прозрачно и хозтоварно:
Садилась пена дождевая,
до верных слов не доживая,
и без усилия со дна
была вся божья душевая
до сит отчетливо видна.
до верных слов не доживая,
и без усилия со дна
была вся божья душевая
до сит отчетливо видна.
Небо, это громадное, необъятное надземное пространство, сужается у автора до размеров конструкции, распыляющей мелкие струйки воды в гигиенических целях. Это не выглядит иронической литотой, но делает астрономическую панораму домашней, уютной, своей. Оно и понятно. Каждый из нас носит Бога в душе и по-своему с Ним соприкасается. У нас есть возможность прекратить беличье перпетуум-мобиле и обрести то самое "сердце чисто", о котором сокрушается покаянный псалом…
Показателен ходкий у символистов образ — современный город, ощущаемый поэтами еще той эпохи как образец бездушия, концентрат человеческой черствости. Вгоняет в уныние типовая застройка (как не вспомнить пресловутый булгаковский "квартирный вопрос"!), и тут поверишь, что бытие определяет сознание:
Показателен ходкий у символистов образ — современный город, ощущаемый поэтами еще той эпохи как образец бездушия, концентрат человеческой черствости. Вгоняет в уныние типовая застройка (как не вспомнить пресловутый булгаковский "квартирный вопрос"!), и тут поверишь, что бытие определяет сознание:
Панельный удел, шлакоблочный уют
да зависть бомжам и бомжихам
до судного дня отоспаться дают
в запаянном логове тихом.
да зависть бомжам и бомжихам
до судного дня отоспаться дают
в запаянном логове тихом.
Горькими словами повествует автор о судьбе простого человека. И ни на йоту не приукрашивает действительность: показывает ли жизнь студента — "цирк да шалманчик", ведет ли речь об автолюбительнице, увязшей в сугробе — "если б не служба, сидела бы на печи". Речь идет о России, в которой человек лишен свободы. Стихи Попова пропитаны философским пессимизмом, ощущением себя ничтожным, потерянным в необозримости пространства и времени. Однако его герой внутренне верующий человек. Точка опоры, которая не дает ему скатиться до полного отчаяния, — упование на высшую волю и отрешение от всего суетного:
Так не держи минувшего в голове,
как и в груди грядущего не держи —
Будто и впрямь возможностей только две,
а остальное — очарованье лжи.
как и в груди грядущего не держи —
Будто и впрямь возможностей только две,
а остальное — очарованье лжи.
Как бы сознательно ни сомневался лирический герой, но в глубине души он убежден: в жизни и в самом деле есть "да" и "нет", а всевозможные "может быть" — от лукавого. Автор подталкивает нас к выводу, что человек должен прямо и просто утверждать истину и отрицать ложь. Он также призывает беречь самую главную драгоценность нашей культуры — русский язык:
И одно безлиственное кружево —
Вся до капли подать бытия,
Чтобы вновь, бедна, но не разрушена,
Воскресала азбука твоя.
Вся до капли подать бытия,
Чтобы вновь, бедна, но не разрушена,
Воскресала азбука твоя.
Стихи Сергея Попова, густые, напряженные, никогда не описывают весну в восторженных тонах. Надежду читателю дает не кипучий май, а позднезимье, оттепель, предчувствие расцвета. Хочется верить, что мы доживем до весны (календарной и социально-экономической), сохранив сакральный смысл русского языка.
Ольга ЕФИМОВА