Шум дождя мне ближе иногда
Слов людских — мы слушать их устали, —
Падай с неба, светлая вода,
Прямо в душу, полную печали!

Грохнись в ноги музыке земной,
Бей тревогу в поисках истока, —
Тем, что жизнь проходит стороной,
Мы и так обмануты жестоко.

Падай с неба, память о былом,
Припадай к траве преображенной,
Чтоб не бить грядущему челом
Посреди страны полусожженной.

Лейся в чашу, терпкое вино,
Золотое марево утраты, —
Мне и так достаточно давно
Слез и крови, пролитых когда-то.

Где-то там, за гранью тишины,
Есть земля, согретая до срока
Тем, что ждать мы впредь обречены —
Ясным светом с юга и с востока.

Не томи избытком доброты,
Не пугай внимания нехваткой, —
В том, что явь не пара для мечты,
Важен привкус — горький, а не сладкий.
Потому и ратуй о родном,
Пробивай к неведомому лазы,
Чтоб в листве, шумящей за окном,
Исчезали века метастазы.

Может, весть извне перелилась
Прямо в сердце, сжатое трудами?
Дождь пришел — и песня родилась,
Чтобы стать легендою с годами.

В кажущемся беспорядке,
В завязи мглы степной,
В том, что играет в прятки
С кем-то, а там — со мной,

В тянущемся ниоткуда,
Чтоб запропасть нигде,
Сходстве, — в сиротстве чуда,
В детстве, в живой воде,

В том, что потом, не сразу,
Вдруг в оборот возьмет,
Что к потайному лазу
Выведет: сам поймет! —

В свойстве таком: возникнуть —
И улететь успеть
Вмиг, и нельзя — привыкнуть,
Можно — опять стерпеть,

В том, что везде и всюду —
В недрах, вверху, внизу, —
В том, что сомнений груду
Сдует листвой в грозу,

В таинстве этом смелом,
В круге луны большой —
Все, что на свете белом
В давнем родстве с душой.

Размышляя о слове своем,
Поднимаем усталые взоры мы —
И глядим за оконный проем,
В наслоенья за шторами
Пестроты, а потом — желтизны,
А потом — оголености,
Что кругом, как нарочно, видны
При любой отдаленности.

Там холмов и хребтов на ветру
Виноватая складчина,
Там беспечность вступает в игру,
Да и всякая всячина,
С неизбежностью воли морской
И степной безымянностью,
Чтобы вдруг завершилось тоской
То, что кажется странностью.

Сторониться ли нынче хандры
Или сызнова броситься
В эту мглу, что слепа до поры? —
Только с каждого спросится,
Если выбор щедрот неширок
И сильны убеждения
В том, что нет у незримых дорог
Полосы отчуждения.

Не убрать мне ладони со лба
За листвой тополиною —
Не кружит ли опять ворожба
Над речною долиною?

Не растет ли вон там, за холмом,
Что-то слишком уж странное,
Чтобы стать безымянным письмом,
Пеленою туманною?

Что-то слишком уж грустное там,
В отдалении, чудится,
Чтобы взять да идти по пятам
За таким, что не сбудется.

Что-то путь покороче найти
К пониманью пытается —
И, уже добираясь почти,
С подсознаньем встречается.

Не отнять этой тайны у нас,
Не прочесть этой повести
О таком, что, смущая подчас,
У живущих на совести.

Ты и есть сокровенность чудес —
Приходя во спасение,
Унося в осиянность небес,
Ты погода осенняя.

Но сегодня ты вовсе не всем,
Как бывало, откроешься —
И в садах с пестротой хризантем,
Как на грех, не освоишься.

В темноте, где никак не доспать,
Беспокойно живущая,
Над рекою, бегущею вспять,
Понимания ждущая,

К песнопеньям пернатых добра,
Ты от них отрешаешься,
Словно встанешь у двери с утра,
А войти не решаешься.

Кто же ищет ключи по углам
От незримого здания,
Словно прошлое рвет пополам,
Торопясь на свидание?

Ничего не поделать ему
С этой славою вящею —
Ну а ей-то, поверь, ни к чему
Холода предстоящие.

Звезды мерцают над садом и кровом —
Нечего ждать от юдоли
Кроме сиянья — не славы ль над словом? —
Надо бы сдержанней, что ли.

Как бы подняться и разом укрыться
Там, в этой бездне алмазной?
С кем бы обняться и где бы забыться
Здесь, в темноте безотказной?

Где безопасней и где беспокойней —
Здесь ли, где гаснет преданье?
Там ли, где явь, пусть земной и достойней,
Словно сплошное гаданье?

Некуда плыть мне и некого помнить
Там, в Океане Сварожьем, —
Надо бы сердце надеждой исполнить
Здесь, над степным бездорожьем.

Надо бы душу сберечь напоследок —
Век не ведет к покаянью, —
Батько мой Орий, старинный мой предок,
Встань за незримою гранью!

Вряд ли когда-нибудь вновь повторится
Путь, что вдали остается, —
Все, что не вправе врагам покориться,
Кровным родством отзовется.

Где почувствуешь: дорог вдвойне,
Хоть и мучил, бывало,
Этот отзвук — и встал в стороне,
Посредине развала
Дождевого — и врос, как тогда,
В отраженья живые
Этих песен, где все — навсегда
И как будто впервые.

Что-то сдвинулось где-то внутри,
Под уклон покатилось,
Отряхнулось, зажгло фонари
И к тебе обратилось,
Что-то сердце иглою прожгло,
Да и горло пронзило,
Словно там, где любви не нашло,
Никому не грозило.

Позабыть бы о смутах людских
Сквозь душевную смуту,
Говорить бы еще о таких,
Что бледны почему-то,
Продышать бы во мраке глазок,
Проторить бы тропинку
До поры, что стряхнет на висок
Золотую крупинку.

Потому-то и медлит число
Появляться за словом,
И с луною былое взошло
Над укладом и кровом —
И в сознанье вошло, наравне,
С непогодою летней,
С этой гостьей, знакомой вполне
И отнюдь не последней.